Франсуа и Мальвази. III том

– Сейчас я тебе покажу: струя вырвется высоко вверх!

– Сеньор Амендралехо, пожалуйста, не надо, мы верим, – попытался образумить спорщиков сеньор Пираже, испугавшись перспективы выстрелившей шампанским бутылки впустую. Это поняла и этого испугалась и Марселина.

– Ладно, не надо, верю!

– Чего? Ты не хочешь посмотреть, как здорово будет? А вон Детто хочет. Да? Смотри, сейчас как бабахнет.

Амендралехо принялся снимать сетку с горлышка, а Марселина не очень-то уже опасаясь за глупости, хлопнула ему по руке.

– Не надо ничего показывать, давай лучше выпьем.

– Выпьем!? Ну что ж, давай мы с тобой выпьем. Врежем по полному, давай. Дайте нам бокалы!

Сзади к ним подошел Пираже со своей бутылкой.

– Сеньор Амендралехо, погодите, не спешите. Отдайте бутылку, возьмите другую.

– Это ж зачем обязательно так сделать нужно?! – осведомился тот.

– А все затем, что вы можете остаться без шампанского, сами того не желая. Вы же натрясли бутылку и собираетесь ее открывать после этого. Могу вам сообщить: мы по вашей милости останемся без одной бутылки шампанского, это в любом случае.

– Что значит «в любом случае»? Вы намекаете на то, что если я даже умею обращаться с шампанским, я не смогу разлить взбешенное шампанское? Нет, уж я что могу, то могу до конца.

– Значит, вы умеете открывать шампанское, и на вас можно понадеяться?

– Больше чем на самого себя, потому что я вижу: вы испытываете страх перед газами, а их бояться нечего – это пустая пена. Одним словом, давайте я вам верну доверие к бутылке, на которой вы, видно, в течение этого часа поставили крест.

Амендралехо подал Марселине бокал, показав жестом держать крепко и опустив горлышко, уже освобожденное от сеточки туда, умелым манером ударил ладонью по горлышку. Газы выбили пробку в бокал и залили ее белой пеной. Тут же ему протянули другой бокал, и он аккуратно перекинул еще сильную струю. В третий бокал Амендралехо налил вообще в обычную и после следующего, остатки стал сливать куда-то, очень уж низко вниз. Он под конец только заметил, когда стал поднимать бутылку вверх горлышком, что наливал в стакан, протянутый Детто.

– Кого?! А ну отойди от стакана… Дай сюда, дурной мальчишка…

Но Детто, настырно рванувшись назад, скорее, пока не отобрали, поднес стакан к губам и хлебнул два раза, на последний поперхнувшись. После того, как Детто по-детски прокашлялся, Амендралехо подумал, что, побаловавшись, он себя сам этим наказал, продрав шампанским внутренности, но ошибся: Детто надул его во второй раз также, как и в первый, поспешно выдув по-второй перед самой его рукой. Амендралехо осталось только взять полупустой стакан, поглядеть в него и убрать подальше.

– Во выпивоха, я чувствую, будет!

Выпивоха меж тем уже, можно сказать, был или стал им, когда вино крепко ударило Детто в голову. Он сначала невразумительно что-то скуралесил заплетающимся языком, может быть, просто крякнул. И далее малыша понесло и повело в сторону так, что он через несколько шагов упал и, потешно встав, пошел и далее выделывать ногами загогулины, показывая, насколько сильно воздействовало на него хмельное зелье.

Марселина, не видя в том ничего смешного как некоторые, жалеючи, пошла за Детто, который ушатался довольно далеко от них, пока не свалился с ног и от этого немного даже завыл. Там на месте присяда Марселина его и настигла, заняв рот от воя куском мяса карпа. Запихав кусок весь в рот, Детто почувствовал непроворот. Тогда он начал с ним бороться, и от этого даже встал на ноги, бессильно загнув ручки в кулачки, и все не в силах прожевать. Марселина еще сунула в руку Детто кусок хлеба, который так же предусмотрительно взяла с собой, и стала возвращаться обратно ко всем.

– Нет ничего смешного, споили и еще смеетесь, – проговорила она недовольственно, глядя только на Амендралехо.

Сеньор Пираже, видя, чем давится малыш, почувствовал, что у него потекли слюнки по тому же, а посему предложил:

– Давайте скорее пить, а то все шампанское выдохнется.

Из второй бутылки, которую держал и до этого уже откупорил, смотритель стал разливать, кому не досталось.

– А тост будет такой, – говорил Амендралехо, – чтобы наш Дет-о не стал…/говорить некрасивые слова не хотелось/ заядлым поклонником Бахуса.

Было смешно даже то, против чего приходилось пить, и после выпива, снявшего последние остатки некоторой скованности от окон сеньоры поблизости, веселье превратилось почти в настоящий хаос, в коем попала на высмеяние и сама сеньора, которой припомнили, что она смотрела /тихонько сказали: выглядывала/ из окна сюда.

Всю новую и новую поджаривающуюся рыбу непременно разламывали на кусочки и раскладывали на хлеба, на что всегда находились охотники после вина, да на голодный желудок. Почувствовав некоторое насыщение, Пираже подумал о том, чтобы пропустить по второму бокальчику. Во хмелю оно было всегда как-то лучше, и его понесло попутно показать всем что-нибудь на удивление. На глаза попалась пустая бутылка из темно-зеленого стекла.

– Можете мне поверить: это стекло такой прочности, что им гвозди можно забивать?

И в доказательство Пираже, взяв бутылку, на которую указывал, кинул на каменный край пруда, да попал и разбил, шутливо по-стариковски сконфузившись в ужимке, под смех.

– Вам нужно по-другому было показывать.

Амендралехо взял ту бутылку, что осталась наполовину полной после прошлого разлива и… вызвал множество испуганных стонов, так как был известен как покушитель на шампанское, и его поняли неправильно.

– Что не надо? Думали: я оставлю вас без вина? Нет же, пейте, если очень хотите.

Он разлил все, что было в бутылке по бокалам застеснявшихся просительниц, и затем показал, как нужно было, швырнув бутылку на тот край, да не докинув, несмотря на все проявленные при этом старания и несмотря на небольшую в общем-то поверхность пруда.

Посмеиваясь, Пираже тем временем раскупорил последнюю бутылку из корзинки и разлил остальным.

– Давайте просто так выпьем.

– И чокнемся, давайте!

Пираже зашвырнул бутылку в пруд и заметил Детто со своим пустым стаканом с просительным видом.

Ха-а! Вот кому мы забыли налить. А ну-ка, еще опрокинь.

Себя конечно Пираже не обидел с наливом и ради пущего можно было плеснуть маленько, тем более что ему так и так не дали бы это сделать. Больше всех вступилась опять Марселина, отведя осторожно полный бокал, подступила к Детто. Взяв с противня поджаренный ломоть хлеба с мясом, она положила его на поверхность стакана.

Детто недовольно сбросил ненужное прочь от себя. Общий смех подтолкнул его на дебош. За ненадобностью и стакана, Детто развязно размахнувшись откинул его далеко в сторону. Не дают – не надо! Затем он что-то заметив для себя интересное, направился к тому, выпадая из внимания как нечто такое, за чем нужен глаз да глаз, да приходилось опускать глаза в золотистое шампанское, которое ждало. Амендралехо именно с таким чувством упускал из внимания маленького дебошира, ощущая неладное, но пока горячительная жидкость забирала все его чувство.

Допив же, он позабыл то, что пока не давало о себе знать, и так и не вспомнилось, уступив место более занимательному. Амендралехо смотрел на то, с какими усилиями допивала свой бокал Марселина, дуясь в него от несилия совладать с крепчайшим вином.

– Ну же, ну! Тужься, но не бросай! И последнее осталось – рожай!… Вот молодец какая. (Тише) Старый дуралей бидонами такую хорошую поит – не споит.

Марселина и без того захваченная смехом после подзуживания, расслышав все то, что он проворчал на Пираже, вовсе прыснула и пошатнулась так, что бокал не удержался в упадавшей руке, а сама, смеясь, глядя ему в глаза, наклонилась так низко, что чуть не осела на колени.

– О чем это там хихикает та парочка? – щекотливо протянул со своей стороны сеньор Пираже, не услышавший, так понявший то, о чем они могли смеяться.

– Сеньор Пираже, пожалуйста, не обижайтесь, но мы недовольны тем, что столько много вина было, а хватило только на два раза, вместо четырех-пяти. Это уж как хотите, а называется: поить ведрами.

– О-о! Вспомнили, что было! А где вы раньше были, почему молчали? О, да вы же потому что сами и разливали!

Марселина снова залилась своим тоненьким смешочком, ударив ладонью Амендралехо по плечу, который не только сам наливал, но и налил ей, и потому все что он сказал на Пираже, относилось к нему самому, что показалось ей очень смешным. К тому же и столько разлили мимо!

Амендралехо задето молча смотрел на нее, не зная, что сказать, и вдруг очень громко, так как будто к нему приложили накаленный кусок железа:

– Хии-и-и-и!

– Что сеньор Амендралехо?! Вы увидели Марселину совсем другой, чем прежде, – не унимался старина Пираже.