Сицилия из рук в руки. Выборки из романа «Франсуа и Мальвази»

Никакие оправдания вызванные в связи с задержкой отправки денег приниматься не будут, и будут расцениваться как неподчинение короне. Его величество король Испанский Филипп V…

– Как настаивает на том, что Филипп – испанский король, – заметил Спорада вслух, так же как вслух же вычитывал наиболее важные места из письма.

…грозил мне и вам потерей должности. Мы же вам такое обещаем, и помимо слов присовокупляем дело: часть Неаполитанского и Салернского гарнизона отправлены в Мессину. В том противном случае если вы опять станете всячески затягивать и отсрочивать выдачу казенных денег, к назначенному времени в Палермо будет наведен должный порядок силою!

Вице-король Неаполитанский, герцог де…».

– Это форменный объяв войны! – вспыльчиво закричал князь Сан-Кальтальдо, привставая на ноги. – Порази холера эту Мессину!

– /Шакка/ Кто ему мог доложить о двух миллионах.

– Тот кто знал о нашем налоге. Это Чентурино… Пока ничего не надо предпринимать, пускай… потом… А это что?

Маркиз Спорада заметил на другой стороне желтоватого листика просительное продолжение.

«P. S. Прибудьте сами или пришлите с подробнейшим докладом и соответствующими бумагами финансового интенданта маркиза де Спорада. Можете оставить в свое распоряжение до пятидесяти тысяч пиастров»…

– Что бы это значило?

– По всей видимости пронюхали кое-что и о вас, – взял слово де Ля Воро. – Насколько мне известно, что губернатор бывал вами не доволен и часто крайне раздражен. Возможно, что князь во всем виноватил вас. Очень возможно, что Чентурино признал, что часть денег была ссужена торговым конторам.

Князь де Шакка сначала удивился услышанному факту, но затем заволновался. Спросил у маркиза, что все-таки он собирается делать, чтобы выйти из положения. Епископ Трапани так же засуетился по этому же поводу, полагая, что маркиз ведет дело к тому, чтобы образовавшуюся недостачу покрыть скидкой в общую от каждого из них по своей части денег. Спорада имел на этот счет свой план, и в подробности его изложил собравшимся, чем восхитил своих сторонников.

– Денег неаполитанскому вице не видать… Они перепадут в чужие руки, скажем, корсаров… около самого острова Устики на виду… И нам денег хватит абсолютно на все! Корону, кардинальскую шапку, военные корабли, все будет, поверьте мне. По крупному тратиться не придется, но по мелочи – не жалейте.

Епископ Трапани, считавший тот полк, что он содержит на свои средства отнюдь не мелочью, хотел вывести разговор в свою сторону, но маркиз только что назвал траты именно мелочью и в данный момент заверял князя Сан-Кальтальдо в том, что будет и у него в определенном городе стоять свой собственный полк. Затем обратился к князю де Шакка с вопросом.

– Как вы получили это письмо?

– На руки от посыльного. Князь де Карини отдыхает в поместьях и оно прямиком досталось в мои руки…, через секретаря, сеньора де Ля Воро.

Упомянутый согласно кивнул головой, подтвердив то, что посыльный прибыл сразу к нему и сейчас до времени находится в надежном месте.

– Подержите его там еще пару дней. А затем пусть еще раз подъедет к губернатору, но с предыдущим письмом.

– Письма датированы. – указал секретарь де Ля Воро.

– Ах ты черт, – досадливо ругнулся Спорада, не зная что делать. Ему не хотелось, чтобы письмо попало в руки губернатора. В этом случае оный, согласно тексту отправил бы вместе с уплывающей казной и ее всецелого казначея, сюринтенданта маркиза Спорада, на том же корабле. И пока его мышление велось вокруг да около мысли отвязаться под каким-либо предлогом от поездки и только приходило к мысли, что письмо должно быть вручено губернатору после отправки золота, у сеньора де Ля Воро выход был найден и со всех сторон обдуман.

– Монсеньор! Можно действовать через самого нарочного. Сейчас он знает, что губернатор за городом. Остается только продержать его в этом неведении дня два-три и потом прийти к нему вручить пакет обратно. Приказать отвести его самому губернатору лично… который будто бы только что вернулся из поместий и объяснить дело так, что как будто бы я слегка виноват, что совсем забыл о письме, не распорядился отправить, а стал дожидаться приезда князя. То есть ему следует вести себя так, будто он приехал только что. За это время казна должна уже быть отправлена, простите, перед этим. С ответным письмом от губернатора он отправится так же как ни в чем ни бывало и если проговорится подозрение падет на губернатора.

На миг взгляды маркиза Спорада и де Ля Воро сошлись и последний получил одобрительную похвалу. На этом собрание было закончено. Собиравшиеся вельможи встали и распрощавшись разошлись. Первыми и почти сразу со двора виллы Фаворите выехали кавалькады епископа Трапани и князя Сан-Кальтальдо. Первый из них не спеша отъехал в сторону Монреале. К своему знакомому архиепископу Монреальскому; а владетельный князь угнал в обратную сторону переполненный пылкой энергии и желания подготовить юг пирога сицилийской приманки, и какой! Ни в какое сравнение не идущий с майонезным подливчиком одноименного порта, от которого отказаться невозможно, и съесть как окажется еще трудней.

Глава XII. Сицилия золотая

В ту ночь походная карета внутри которой в двух ее раздельных частях сидели вице-губернатор со своим личным секретарем де Ля Воро и сюринтендант финансов маркиз Спорада с Бофаро и с телохранителем Касба, подъехали к воротам Монтельто. Бофаро слез и без разговоров заставил стражников пропустить карету с сопровождающими в город. Но залезать обратно не стал, только лишь попрощался с Монсеньором с подножки и через открытую дверцу с зашторенным оконцем.

– Делай все как я тебе сказал, – говорил Спорада как можно тише, дабы князь де Шакка, сидевший на следующем ряде к ним спиной поменьше вникал в суть.

Резиденция сюринтенданта в Палермо представляла старинное и необыкновенное сооружение, особенно зрелищное на фоне синего ночного сицилийского неба. Дворец Циза представлял собой высокую квадратичную коробку в три высоких яруса-этажа, прямоугольные прорези окон в которых совсем не оттеняли вид фасада сходного чем-то с плоской желтой стеной, нарезанной валообразными вырезами оконных ниш. Сложенный из камня цвета не выгорающего на солнце, дворец по ночам освещался желтым светом огня и представлял собой яркое зрелище, строгой коробки с приставленными по бокам суживающимися многогранниками высоких башен.

Пожалуй, говорить о цельном виде фасада было бы зря, если оказываешься перед ним на мощеной площади, а вернее говоря перед дугообразной аркой, доходящей от пола почти до середины, под самый подвешенный герб. Но сама арка была сравнительно узка и кончалась сразу, как под нее заезжали. За ней и внутри первого яруса дворец был практически пол и имел выходы наружу кроме высокой арки, две поменьше, а так же три вовсе не больших прохода по бокам.

Сразу за высокой центральной аркой поперек краем протянулась стена, подпирая не второй, а уже третий, наиболее полный ярус, имевший пять больших оконных проемов, и два маленьких возле среднего, когда как второй этаж этого не имел будучи прорезан конусообразной вершиной арки.

Двухраздельная карета заехала за стену и остановилась. Маркиз Спорада пошел на винтовую лестницу уходящую по телу башни на самый верх в квадратичную голову, выходящую на крышу Цизы, представляющую собой обжитую в итальянском духе площадку, огражденную зубчатой стенкой, и в то же время представляющую собой четвертый ярус, имеющий собственную маленькую расчлененную крышу, представленную плоскими площадками на сложной надстройке четвертого яруса, незаметного снизу. Состояла эта добротная старинная постройка из трех частей, из которых две крайние являлись ни чем иным, как ответвлениями эспланадных коридоров, заворачивающихся прямым углом и выходящих в ту же сторону, что и средняя часть, представлявшая собой внутри большую залу, подверженную солнцу, с отодвигающейся панели потолка над бассейном, и со стороны широкого входа с площадки крыши основного корпуса Цизы. С этой же площадки, окружающую всю постройку, можно было взойти наверх, по нависшим над входом в залу лестничным пролетам. А с верха, являвшегося самой что ни есть крышей по своего рода мостикам… можно было зайти на маленькие тупиковые площадки над ответвленными коридорами. Обрамлены они были уже не зубчатой стенкой, а фигурной.

В какой-то степени частями крыши можно считать и четырехгранные макушки башен, увенчанные шаром со шпилем, этим элементом арабского зодчества, перенятым на строительство норманнами. Маркиз Спорада выходил с внутрибашенной лестничной клетки. Будь сейчас жаркий день, не смотря на оконный проем, здесь бы было сумрачно и прохладно. Он любил свой дворец, везде прохладную, затененную и перемежающуюся с косым светом древнюю Цизу, строгую, компактную, необычную. Любил с высоты ее бельведеров, и даже просто выйдя из залы смотреть из-за зубьев, с дикой высоты на город…

В это яркое ясное утро ему не нужно было работать, просиживая за столом лучезарные утренние часы и он с удовольствием простоял их, положив руки на гребни зубьев…, ступив одной ногой вниз пролета и облокотившись на колено рукой…, присев и прислонившись спиной вниз поглядывать, свешивая одну ногу с пуховика, на котором сидел, а другой упершись в противоположный край…

Внизу уезжали и приезжали люди, кареты. К нему подходили справляться и пришлось зайти в залу. С разных мест на одной и той же карете прибывали деньги. Счетоводы резво и долго с ними возились. Последний раз длинная карета заехала под арку, привезла неизвестно откуда несколько опечатанных денежных сундуков, хотя целый отряд охранников, размещенный в белых под черепицей домах справа и слева находился здесь, охранять казну.

Та же кавалькада охранников, что сопровождала привоз, шумно отбыла в обратную сторону, огибая металлическую парковую решетку, под высокими аккуратными кронами сосен пиний.

Приезжал де Карини, озабоченный недостачей тех денег, что позаимствовал он. Но все оказалось в порядке и князю сейчас совсем не было нужным рвать и метать, дабы найти несколько десятков тысяч. Заместо этого маркиз Спорада пригласил его отобедать, с дороги.

В зале, продуваемой приятным ветерком лучшего времени года, губернатору были показаны деловые бумаги и документы, которые того мало интересовали. Ему было важно узнать на словах, потому что в бумагах он никогда бы не разобрался: все финансовые дела были сданы маркизу целиком и полностью. И как сюринтендант Спорада заверил его о полном порядке, чем премного обнадежил и успокоил. Губернатор чувствовал себя как будто у него гора с плеч упала, и чтобы он не успел почувствовать и более того заподозрить в… не то что спешке, но внезапности – неладное. И чтобы этого не произошло маркиз Спорада, чувствуя некоторую моральную ответственность за то, что они столько времени выжидали как сложится ситуация в Испании, завел разговор насчет письма выгребшему Филиппу V, в котором им было необходимо хоть как-то оправдаться. За разговором он протянул губернатору черновик послания, набросанный собственной рукой. Две мысли князю понравились и одна из них была та, что именно на то и указывала, что затяжка была вызвана внутренней обстановкой в самой Испании и ее владениях, когда сдавался и снова возвращался Мадрид, а на севере Аппенин австрийцы хозяйничали в Тоскане. И над самим Неаполем, отделенным от нее лишь Папской областью, нависла угроза вторжения. Отправлять золотой груз туда не стоило. А в Испанию было почти невозможно.

Понятно, что губернатор согласился с содержанием письма и поблагодарил за то, что ему самому не придется ломать голову над текстом, обещал переписать дословно, ничего не меняя.

После долгого обеда и небольшого отдыха князь де Карини и маркиз Спорада отправились в порт провожать снаряженный в плаванье большой корабль при двух пушках и отрядом испанцев из ближайшей портовой крепости. Во второй половине дня корабль отплыл, но еще долго белели его паруса в голубом заливе Золотая Раковина. И только ночью он подошел к Устике и встал в закрытой рыбацкой бухте Пескатори…

Слышалось как в селении завыли собаки, появились огни, но вахтенные никого оттуда не ждали. Их небольшая кучка столпилась у внешнего борта, высматривая небольшое судно должное скоро подойти. Средь них, волнуясь, расхаживал капитан, поглядывая и прислушиваясь к словам итальянцев. Так продолжалось довольно долго. Наконец со стороны юга к борту тихо подошел «Ариман». Полетели зацепные крючья и борты сошлись на абордаж. Моментом после с одного борта на другой полезли люди, среди которых часто замечались пестрые африканские пираты. Вооруженная толпа повалила дальше, ведомая двумя предводителями.

Стоявшим, прижавшись к борту итальянцам капитан крикнул: «Стоять спокойно!». Сразу же к ним из общей массы отделились и приблизились несколько человек, окружая и оттесняя. Остальная толпа с преобладанием смуглолицых корсар, дико понеслась по палубе, убивая каждого встречного на своем пути. Полезли вверх, вылавливать запрятавшихся на мачтах и убивать. Уже раздавались огнестрельные выстрелы, уже устремились корсары в трюмы, каюты, кубрики, захватывая спящих испанцев врасплох и только убивая. Против кривых сабель, пик и длинных ятаганов не возможно было устоять, лишь нечастые выстрелы там, где сопротивление еще оказывалось, но повсюду развернулась резня, самая гнусная и ужасная. Кровожадные берберы рыскали всюду ища и находя запрятавшихся, изрубая в куски. Тыканьем острых клинков проверяя тела убитых.

Сицилийцы во всем этом аде собрались возле мощного и коренастого человека, держащего в руке окровавленную секиру и помахивая. Барон дю Валло ожидал когда кончится эта кровавая оргия, с тем, чтобы выпроводить хоть часть из них отсюда. Корсары недобро поглядывали в сторону, где находились итальянцы барона дю Валло, но покончив с кровавым делом по первому же окрику стали выходить.

Из потайной хранилищной комнатки потащили тяжеленные, набитые металлом сундуки. На палубе им помогали, сопровождая под охраной. Корсары видя что тащат прекратили перебираться на Ариман, загудели и бездумно подались навстречу. Зычный крик барона дю Валло вместе с последовавшим выстрелом образумил африканцев. Пошедшие на них ряды итальянцев, которых было больше, заставили убраться на «Ариман», а там загнали в причитающиеся места под запор.

Сундуки по четверо, а то и гурьбой волокли по палубе и через борт к принимающим на следующем судне. В трюме остались лежать тела убитых корсар. Со стороны селения доносились частые ружейные выстрелы и даже пальба, при которой немудрено остануться лежать тела и там. Пожалуй мало стреляли здесь, барон дю Валло распорядился стрелять. Под грохот он присмотрел у борта орудийный ствол гаубичного орудия большого колибра. Указал жестом прихватить.

Сзади к барону приблизился здоровяк бородач, волоча в каждой руке по молодому человеку, каждый из которых плача и слезно рыдая, держась за ногу, молил о оставить им жизнь. Появление двух молодых итальянцев навело дю Валло на мрачные мысли, заставившие поморщиться.

Юношей поставили к борту спиной отвечать на приказ барона, назвать имена.

– Джулио Кастетто!

– …И Сильвио Коминетто!

– А ну, тихо! – крикнул дю Валло, прислушиваясь к звукам с острова…

Несомненно прозвучал пушечный выстрел, что может быть значило, защитники отбили башню Святой Марии, а это уже недалеко от того места, где пристала корсарская фелука…

– А этих…! – повернувшись к борту, проговорил барон.

А никого там уже не было. Несколько человек вместе с ним бросились к борту, выглядывая из-за него вниз и не замечая в темной воде никого и ничего, принялись отчаянно стрелять.