Мелодия первой любви

Глава 3

Может, я ветивером этим надышалась на ночь, или злую шутку со мной сыграло то, что в Аниной комнате окнами во двор по утрам гораздо темнее, чем в моей. Открыв глаза, я услышала Анино размеренное «взз-взз» рядом и стала шарить под подушкой в поисках телефона. Два-три часика у меня ещё точно есть, чтобы поспать. Но когда я взглянула на экран, часы показывали 11.00. Я и тогда не поверила. Поднесла мобильник ближе к лицу в полной уверенности, что это у меня со сна глаза слезятся. 11.01. И тут в голове что-то взорвалось. Я спрыгнула с кровати, заскользив при этом на непривычно скользком ламинате «под состаренный орех» (дома-то у нас добротный паркет), упала и ударилась коленкой.

– Что?.. – Аня заворочалась.

Я была уже в дверях комнаты. Натянула джинсовую куртку. Сунула ноги в кроссовки.

– Я домой!

– Дверь закрой.

Я бежала через парк, ноги без носков то и дело освежала утренняя роса, а когда я срезала путь, то с веток и в лицо прилетало холодненькое. Очень освежающе. По пути я успела прочесть эсэмэски от папы:

Ты где?

ТЫ ГДЕ? Алё?

Мама уже звонит, я с ней разговариваю. – Пришло в 11.05.

И перед этим четыре пропущенных звонка.

Я написала папе:

Мне нужно ещё пять минут! Пожалуйста! Звонить нельзя, он разговаривает по скайпу с мамой.

У меня и мысли не было, что я продрыхну до одиннадцати, поэтому я не завела будильник и оставила телефон с выключенным звуком. Я наверняка установила какой-то рекорд по скорости, жалко, что никто его не зафиксировал.

Я влетела в квартиру, сорвала курточку, продышалась и появилась в гостиной почти не запыхавшаяся. Тут же пришла эсэмэска: «Я сказал, что ты в ванной». Я всё поняла.

Папа сидел за столом ко мне спиной. С экрана ноутбука, который стоял перед ним, на меня смотрело красивое лицо мамы. Слава богу, улыбающееся. На маме была широкополая шляпа, которая, впрочем, не смогла полностью скрыть открывающегося за ней вида: за балюстрадой балкона пальмы, подальше – зелёные холмы. Когда-то мама в таких поездках ночевала на вокзальной скамейке, чтобы не тратиться на отель, а теперь снимает хорошие гостиницы в живописном месте и с бассейном, чтобы совместить работу с отдыхом. Папа обернулся и послал мне взгляд: «Ты вообще, что ли?» Я ему поморгала: «Не волнуйся, я подыграю».

Заметив меня, мама приветственно подняла крохотную кофейную чашечку.

– Привет, моя растрёпушка! – сказала она. – А ты что всё еще в пижаме?

Вот это да, я бежала через парк в пижаме, а джинсы-то у Аньки. Зато вполне можно поверить, что всё то время, пока мама болтала с папой, я находилась где-то в недрах квартиры.

– Да, что-то ленивая я сегодня. Ты как добралась, мамик?

– Прекрасно добралась и уже на фабрике была. Ну что, мы заниматься будем?

Это риторический вопрос. Я села и заиграла Баха.

– Не, ну это не дело. Ты не проснулась ещё, что ли? Давай-ка сначала. Поувереннее.

Я стала играть «увереннее».

– С ручками у нас что? Их подменили на макаронины, пока ты спала? Звук-то мне давай.

Кое-как настроилась, погрузилась. Мама опускала замечания всё реже, обернувшись в какой-то момент, я увидела, что она откинулась на спинку стула и наслаждается, прикрыв глаза. Я и сама уже понимала: играю теперь почти нормально. Руки, они помнят. Просто время нужно настроиться. Бах гудел, заполняя квартиру. Он был выше всей этой суеты с опозданием. На экзамене по теории музыки среди прочих был вопрос про «уникальность музыки И. С. Баха». Так вот, я точно знаю, как на него правильно отвечать: «Она вызывает ощущение единства всего живого, причастности человека к божественным тайнам». Причем это был не один из возможных вариантов ответов. Отвечать нужно было так, а не иначе, иначе могли снизить оценку на балл. Мы не имеем право судить о музыке Баха и высказывать какое-то там свое мнение. – С этого места почётче. Тут жевать не надо. И легато не надо. – Да, что-то я отвлеклась, но мама сразу улавливает, когда я плыву, и всегда вернёт на землю.

Когда-то, в четвёртом классе, она даже делала со мной упражнения по немецкому. Притом, что немецкого она не знает в принципе. Просто класс поделили на две равные группы, и одна помаршировала учить английский, а другая – немецкий. «Ты чего мудришь с ребёнком, – изумлялся папа, когда видел, как мы, обе злые и красные, штудируем глаголы, – ты же не шпрехаешь». Но мама, полная достоинства, отвечала: «Я знаю, когда она ошибается». И знала ведь. Потом, правда, она сходила к директору, чтобы популярно объяснить, что «наш ребенок больше предрасположен к английскому». Шарфик там был задействован или платье, не знаю, иногда кажется, что подарки просто сыплются по ходу маминого следования, как волшебные звёздочки за феями в диснеевских мультфильмах. Может, просто мамина харизма сработала, но меня перевели в группу к англичанам, хотя шла уже вторая четверть. Потом другие родители спрашивали у маман: «А что, так можно было?»

Но музыкой мама занимается со мною не из упрямства. И в любых командировках она находит время, чтобы послушать меня по скайпу не потому, что хочет постоять над душой. Мама имеет высшее музыкальное образование и диплом со специальностями «Артист камерного ансамбля», «Преподаватель», «Концертмейстер», «Концертный исполнитель (фортепиано)». И хотя сама она садится за пианино раз в квартал, это никак не мешает ей «в совершенстве знать теорию» и наставлять меня. В душе моя погрязшая в импортных шмотках мама по-прежнему музыкант. А я – её новая надежда. Нужно ли говорить, что Мина Георгиевна – самый хороший преподаватель в нашей музыкалке.

А впереди маячит консерватория имени Римского-Корсакова, вполне реальная, если учесть, как отзываются обо мне преподаватели и сколько у меня дипломов с конкурсов. Мама сама училась в Римского-Корсакова и тоже подавала надежды. Но всё те же девяностые свернули её с пути. Если бы не они, мама бы гастролировала по миру в составе именитого оркестра и выходила к полному залу в блестящем платье в пол. Но прежде чем блистать на концертах, нужно было поработать сперва в каком-нибудь доме детского творчества (такой был расклад). И в этом случае мама не прокормилась бы в девяностые. И она отказалась от карьеры музыканта. На время. «А время было такое, что не до музыки, приходилось просто выживать». И моя хрупкая мама стала крутиться волчком, точнее, кататься туда-сюда челноком[3]. Совсем молоденькая, тонюсенькая ученица консерватории с химическими кудряшками и глазами на пол-лица соблазнилась на поездки с фарцовщиками[4] в Польшу, откуда привозила огромные сумки, битком набитые джинсами, кожаным куртками и босоножками. Однажды она привезла сумку в восемьдесят килограммов, при своём весе сорок пять. И все товары сама продала на рынке, разложив на ящиках, которые попросила у деда. Теперь-то, конечно, бизнес её выглядит совсем не так.

Мама говорит, что, когда я играю, это всё равно, что играет она. Она хотела себе такой жизни, наполненной ничем не омрачаемым творчеством. Теперь она хочет её уже для меня. Давно уже стали байками истории про девяностые и те ужасы, что переживали челноки. Мама ездит заключать контракты с фабриками в Гонконге, Китае, а теперь и Турции («ближе, надёжнее, менталитет понятнее»), как королева – при параде и на шпильках. У неё куча носильщиков, бухгалтер и много полезных связей на таможнях, среди дистрибьюторов, и не только. Управление её интернет-магазином одежды и торговыми точками уже можно было бы передать кому-то другому. Папа предлагал ей пойти работать по специальности, деньги-то теперь есть. Так она… отказалась. Говорит, девяностые её изменили. Я не очень понимаю такое решение. Если была мечта, так почему бы к ней не вернуться? В общем, мамина торговля процветает, а её мечту пока что успешно реализую я.

Я заиграла Рахманинова. Как десерт, после полезной, но невкусной пищи. Играла с чувством. Даже мама не встряла ни разу.

– На сегодня, может, и хватит, – она подлила себе из кофейника. – А то мне ещё две фабрики отсмотреть нужно. Не поверишь, их директора даже поругались из-за меня! К кому я первому поеду в оптовый шоурум. Хором кричат: «Не езди к нему вообще, я тебе такую скидку сделаю, только закупай у меня!»

– А ты?

– Я всех, конечно, посмотрю. Страна неизведанная, ухо нужно держать востро. А вообще, доча, обязательно потом возьму тебя с собой. Тут прямо рай. Все такие обходительные, все спешат угодить.

– Знаем мы этих обходительных турок, – буркнул папа, типа он сердится.

– Пап, да они за ней ухлёстывают, потому что она им финансово интересна.

– Кхе-кхе! – раздалось из ноутбука.

Я исправилась:

– Ну и потому, что она такая роскошная, конечно.

– Так-то лучше.

– Ма, а когда ты поедешь в следующий раз? Я бы хотела с тобой, – спросила я. Недельку и в Арктике хорошо провести, если не заниматься по четыре часа в день.

– Думаю, после Нового года. В этом отеле, кстати, есть отличный рояль.

А, нет, не так уж в Турции и хорошо. Я уже хотела откланяться, но мама спохватилась:

– Ленок, ты посмотри, что я тебе подыскала. Я буду показывать, а ты говори, что нравится.

Передо мной мелькали однообразные платья, все пастельных расцветок, все длинные, и ткани такие непрактичные, то гипюр, то бархат. Я ткнула пальцем в светло-серое, чтобы поскорее решить этот вопрос. Но это было не всё.

– Как ты думаешь, что из этого подойдет Мине? – на экране снова стали сменять друг друга платья.

– Ты Мине недавно что-то уже дарила.

– Это – на свадьбу.

(Мина Георгиевна скоро выходит замуж, и я за неё рада. Её история очень вдохновляющая, потому что Мина даже старше мамы. Любовь всё-таки существует и посещает и тех, кто посвятил себя музыке).

– Зря она, конечно, замуж выходит, – вздохнула мама.

– Почему зря? – встрял папа. – Там избранник недостойный?

– Жениха я не видела.

– А что тогда?

– Ну как что. У нас «Гран Пиано» скоро, и вообще в этом году выпускной, а она удумала.

– Ты же не предложила ей повременить с замужеством до того момента, как Лена выпустится? – уточнил папа.

– Зря смеёшься. Замужество может сказаться на её профессиональной хватке.

Мама продемонстрировала нам что-то воздушное:

– Ладно, раз она у нас на выданье, я ей привезу это платье, цветастое. Оно стройной блондинке хорошо будет. А меланжевое я тогда классной руководительнице подарю. Оно как раз такое…

– Скучное? – подсказал папа.

– Корректное.

– Мамик, тебе, наверное, уже пора.

Мама помахала нам ручкой, но вдруг спохватилась:

– И да. Лена, не ешь всякую дрянь.

– Мам, да я не…

– Да, конечно. Просто кто-то с утра сидел на горшке полчаса и поэтому не мог сразу выйти, когда мать звонит.

Когда изображение исчезло, я уставилась на папу:

– Ничего не хочешь мне объяснить?

– Давай-ка сперва ты мне сама кое-что объяснишь.

– Пап, прости, я тупо проспала.

– Ну а ко мне какие могут быть претензии? Я тут за тебя отдувался, чувствовал себя полным идиотом. Ничего не мог придумать, кроме того, что ты была в туалете.

Мои родители очень нестандартно познакомились. Вселенная послала им друг друга и обставила их встречу так, что дух захватывало.

Мама отправилась в очередной раз в Польшу за джинсовыми куртками. Она к тому моменту уже знала, что лучше держаться других челноков. Они планировали поездку заранее. Сначала поезд до Москвы, потом до Бреста, а уже оттуда автобусом в Варшаву. «Автобус выезжал в два часа ночи, и к пяти утра мы уже были на рынке».

В тот раз мама с товарищами, как обычно, выкупили сразу два купе, чтобы быть друг у друга на виду. Но в ту поездку один молодой человек в мамином купе был определённо не челнок. «Рыженький такой, глазастый, носик тонкий. Ну, чисто цыплёночек. Но смелый такой цыплёночек. Всё время на меня дерзкие взгляды бросал. Я ещё подумала сперва, не рэкетир[5] ли».

(Больше того, чтобы не провезти сумку через границу, боялись рэкетиров. Челноку никак было не замаскироваться под обычного гражданина, клетчатая сумка говорила сама за себя, все знали, что у её обладателя обязательно будет с собой минимум пара тысяч долларов. Деньги челночницы прятали кто где. Мама не называла конкретные локации, но я понимала, что это всегда было поближе к телу).

«А потом я посмотрела на него повнимательнее и поняла: да никакой он не рэкетир, – продолжала мама. – Курточка страшненькая, ботинки вообще рвань, сумка грязная, а туда же – пялится. Но вежливый такой. Что же вы, говорит, на верхнюю полку в сапогах лезете, вы разувайтесь и ложитесь нормально. Я вам, если хотите, вообще свою нижнюю полку уступлю. А я не могу сапоги перед ним снять, потому что у меня в них деньги. Да я их третий день не снимаю, ноги у меня, наверное, уже не лавандой пахнут. Подумала ещё: господи, чего тебе надо от меня, бедолага, я же выгляжу как чучело, вторую ночь не сплю, не смотри ты на меня. Засмущал, в общем».

«Ты прекрасно выглядела!» – всегда протестовал папа на этом месте. И правильно делал, потому что мама прибеднялась исключительно с целью получить комплимент, чтобы у подружек, которым в очередной раз рассказывали эту историю, был лишний повод позавидовать. «Едем. Он посматривает. Ладно, думаю, не до тебя мне, у меня голова-то товарами забита и всем таким, не до поглядываний твоих».

И вот не успели они ещё доехать и до Москвы, как случилось то, чего мама так боялась: поезд начали грабить. «Сначала дёрнули стоп-кран, вагон тряхнуло. Потом раздались крики: всем сидеть, не будете рыпаться, всё обойдется! Дверь соседнего купе вынесли. Мы всё поняли и просто ждали своей участи. Я уже попрощалась с деньгами. Наконец, стали ломиться и в наше купе».

Мама сказала, что ни у кого и мысли не было сопротивляться, челноки сами открыли дверь. И увидели за ней крепких мужичков. Те сразу же выставили вперед стволы и посоветовали каждому отдать по двести долларов, чтобы спокойно продолжить путь. «Я так обрадовалась! – говорила мама, – сумма была ещё очень божеской, всё-таки и среди налётчиков были совестливые люди». Но тут произошло непредвиденное. Когда рэкетир показал на маму и сказал: «Начнем, пожалуй, с тебя, кудрявая», – «цыплёночек» вдруг нырнул в свою сумку. «Не суетись, я же сказал, сначала она», – осадил его налетчик. Но в руке у «цыплёнка» вдруг тоже появился пистолет, который он наставил на рэкетира и спокойно сказал: «Отстаньте от девушки. Пожалуйста».

Впоследствии выяснилось, что никакой это не пистолет, а вообще гвоздемёт, который к тому же стреляет клеевыми гвоздями. Кожаным курткам захватчиков он не нанёс бы серьёзного вреда. Но инструмент так солидно поблёскивал в полумраке купе, и такое решительное лицо было у маминого попутчика, что рэкетиры включили заднюю, приняв его за бандита похлеще них самих. Сохраняли наружное достоинство, но смылись. Мзда у них была небольшая, и рисковать жизнью в тот день они не были намерены. А поезд спокойно поехал дальше. Ситуация по тем временам была почти рядовая, к тому же всё так удачно закончилось, даже половину челноков ограбить не успели.

Папа говорит, что сам от себя такого не ожидал и, если бы не мама, ему бы и голову не пришло такое выкинуть. Он ехал в Москву шабашить на какой-то стройке и вёз в сумке самое ценное – инструменты. Новые русские, спонтанно разбогатев, начинали возводить себе загородные дома, и открылись тысячи неофициальных вакансий для строителей. У папы тогда не было особых навыков и знаний о строительстве, одни лишь руки и большое желание заработать.

Это сейчас он директор крупной фирмы по производству стеклопакетов. В городе висит наружная реклама: в проёме окна за стеклом рыжий кот балдеет от того, как ему сухо и комфортно.

Папу в тот раз заказчик кинул. Он с приятелями трудился целую неделю, но им не заплатили и уволили с напутствием «Скажите спасибо, что уходите на своих двоих».

Но мама потом разыскала «цыплёночка», чтобы отблагодарить. Из Польши она привезла ему хорошие ботинки, глаз у неё был уже намётанный, и размер она подобрала правильный. Папа долго отказывался от обновки, а сам чуть не плакал от радости: его-то ботинки были уже просто в ужасном состоянии. Но всё повторял, что дела у него идут очень даже неплохо. Тут и я чуть не расплакалась.

Ну и завертелось у них. У выпускницы консерватории и выпускника Санкт-Петербургского университета по специальности «Государственное и муниципальное управление». Через год они поженились. Мама тогда уже не торговала с ящиков, а владела торговой точкой в рыночном павильоне. Потом и папа обзавёлся сотрудниками, сам уже строжил их и гонял. И кожанкой обзавёлся, и машиной, и на цыплёнка уже не был похож. Я по-хорошему завидую родителям: эта их история такая крутая и очень трогательная, а не вот это вот «рассыпать учебники, чтобы привлечь внимание». Они и сейчас милуются, трогательные, как котятки. Папа приносит домой цветы без повода и дарит маме что-нибудь просто потому, что ему так захотелось.

Мамин дядя однажды, тяпнув вина у нас на застолье, сказал, что папа каблук и ничего дома не решает. Хотел задеть. Но папа и ухом не повёл, только проникновенно так произнёс: «Ты даже не представляешь, Коля, сколько я всего решаю. За скольких сотрудников отвечаю. От меня фактически зависят двести человек и их семьи. И знаешь, что, Коль? У себя дома я не хочу ничего решать. Желаю просто побыть исполняющим обязанности мужа. Исполнять, а не командовать, понимаешь? И вот что я ещё тебе скажу: в отличие от некоторых, я этого не стыжусь. Это мой кайф. Мой дом – моя тихая бухта. Тут всё супер, и это я так всё организовал. Тут отношения не выясняют и заслугами не меряются. И если, чёрт возьми, нужно вынести мусор, то жена мне так и говорит, – и я просто выношу мусор. Она так сказала не потому, что хочет упрятать меня под каблук, а потому что это просто нужно сделать. И я иду с мусором к контейнеру, потому что мне так сказали, и вообще не комплексую. Надеюсь, ты меня понял?»

Я прям выбесилась тогда из-за дяди Коли. Хотела сказать: ну какой папа каблук? Если прийти к нему в офис, то всегда спросят, назначено ли, и ни за что не пропустят, если не назначено. У папы водитель и секретарь, на работе перед ним трепещут. Может человек действительно посидеть дома без того, чтобы стучать кулаком по столу и кричать: «Женщина, подай мне борщ!» Папе ведь не нужно доказывать, что он «мужик». Мама вот говорит, что на неё достаточно посмотреть, чтобы понять, что у неё крутой муж.

Но есть у этого папиного нежелания решать и обратная сторона. Ну сказал бы маме, что это он меня отпустил к Аньке. Что он так решил, точка.

Но нет. Он всегда оставит решение за мамой. А передо мной разведёт руками: «Мама боится, что, когда ты не дома, с тобой может что-то случиться. И я вообще-то с ней согласен».

Глава 4

Утром первого сентября мы с папой завтракали полезными продуктами, потому что вредного уже ничего не осталось. Он предложил «сопроводить» меня на линейку, но я с ужасом отказалась: не в девятый же класс. И он поехал смотреть новый объект. Если речь идет о здании, в котором будет больше тысячи окон, папа всегда встретится с заказчиком сам.

На улице вовсю грохотала музыка: «Серёжки и Наташки, теперь мы первоклашки», – это уже началась линейка для малышей. Сегодня всё внимание первоклашкам, конечно, для нас линейка необязательна, но перед пандусом стояло несколько наших и классная, Тамара Игоревна.

«Моя умничка, ещё вытянулась, – приветствовала она меня, – ну, здравствуй!» Я протянула ей цветы – небольшой букет из гиацинтов и розочек. Она ахнула, прижала его к груди. И вдруг у Тамары Игоревны блеснули влажно глаза! Да что же такое. Тут собралась добрая половина моего класса, а цветы принесла только я? Бедная классная. Ей вообще-то положены букеты в этот день, и никто ведь…

– Чё, Лебедева, подлизалась? Тебе-то это зачем, ты же и так… – вякнул Базыкин.

– Не позорься. – посоветовала я ему.

Никто, конечно, Базыкина не поддержал, всем наверняка стало хоть немножко, но стыдно, когда они увидели, что классная прослезилась. Ну и поделом. Невозможно быть слишком взрослым для того, чтобы уважить своего преподавателя. Прям расстроили в первый же день. Какие все крутые, вы посмотрите. Конечно, цветы – это дорого, но не надо огромные веники приносить, хоть ромашек нарвите. Наша классная с нами уже столько лет. Может, не мать родная, но близкий человек. И очень хороший. Как в такой день можно прийти к ней с пустыми руками? В голове не укладывается.

Может, я и правда, подросла за лето, только наш класс показался мне немного теснее. Ну, и не буду врать, чуть наряднее. Папа по своей собственной инициативе (и маминой подсказке) установил нам недавно новые стеклопакеты. Классная говорила, что за это его надо бы носить на руках, но папа благодарностей не ждал. Он сказал, что этой помощью он покупает себе индульгенцию, пожизненно освобождающую его от посещения любых школьных мероприятий. А установить окна для него дело несложное. Мама спросила, а как же родительские собрания, где расскажут про Ленину успеваемость? «Что там могут такого рассказать о моей дочери, чего я не знаю? Всё, считайте, я от вас откупился».

В класс вошла Анька. Тамара Игоревна сказала ей: «Анна, ты, как всегда, очень эффектно выглядишь, но сетка – это чересчур». Это она про колготки. Да и кофта у Ани сшита из чего-то вроде рыболовной сетки, и это нечто прикрывает коротюсенькую футболочку. Она высмотрела меня и уже направлялась, чтобы подсесть, но тут рядом плюхнулся Горшков.

– Лебедева, – задушевно начал он. – Как жизнь молодая? Может, всё-таки поговорим за литературу?

Анька сделала «сердечко» из больших пальцев и послала мне незаметно воздушный поцелуй, и меня это покоробило. Потом она стала помахивать каким-то листком напоказ, это был намёк: «Смотри, твоё послание-то работает». Как-то действительно Горшков активизировался после того, как я послала запрос. Вселенная не хочет ведь мне сказать, что он мой единственный и последний вариант? Промелькнула даже шальная мысль: «А что, если чувства зародятся помимо моей воли?» Он же всё-таки, как ни крути, самый симпатичный, самый продвинутый. Но вслух я сказала:

– Нет.

– А как же помочь бедному несчастному однокласснику? Ты же такая добрая, такая жалостливая. Представь, что я бездомный котик.

– Я не рассказываю бездомным котам про литературу. Я их ношу к ветеринару.

– …и там их кастрируют! Мяууу! – добавил Базыкин.

Все засмеялись, включая классную. Прозвенел звонок, но веселье всё не утихало. В класс заглянула завучиха:

– Тамара Игоревна, я его привела!

– Так, тихо все! – классная похлопала по столу. – Ребята, у нас в классе теперь будет новый ученик. Успокойтесь и поприветствуйте его.

Дверь распахнулась, и мы его увидели. На новеньком был нелепый оранжевый свитер – оттенок и не «мандарин», и не «георгиново-жёлтый», а детский какой-то, мама про такие говорит: «Совершенно без нюансов цвет, неликвидный». Он стоял, держа обеими руками перед грудью портфель, будто защищался. Тёмные глаза с монголоидной раскосинкой смотрели на нас не мигая. Но главное, новенький был абсолютно лыс. Обрит наголо. Без волос, как дыня. Точнее будет, арбуз: голова по форме больше напоминает шар. Фигура… Есть такое слово – «кряжистый». Не полный, но какой-то основательный.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Громче!

2

Очаровательная (франц).

3

Челнок – мелкий торговец, который регулярно покупает товар в одном месте и перевозит его в другое место для продажи (разг.).

4

Так называли людей во времена СССР, которые занимались покупкой подпольных импортных или дефицитных товаров

5

Рэкетир – шантажист, вымогатель.