Я, они и свет

Она, наверное, уже проснулась. Утро.

***

Утро.

Вот бы открыть глаза и увидеть белый потолок в э-лек-три-ческими встроенными лампочками. Чтобы ровные стены, выкрашенные бежевой краской, белое окно с персиковыми занавесками. И фен. И баночки с кремами в рядок. Тостер и горячий хлеб, очень вкусный кофе из кофеварки. Шоколад в ярких упаковках, одежду в шкафу, необычную и очень красивую. Закрывающуюся на несколько замков дверь, чтобы никто и никогда не посмел зайти без разрешения.

Вот бы открыть глаза и увидеть детскую площадку и парк из окна внизу, снег на ас-фаль-тированных дорожках, макушки людей в теплых шапках, которые цепочкой бегут к метро. Целый дорожный город под землей! Как здорово!

Вот бы увидеть.

Йола плакала, не открывая глаз. Она уже ощущала, что не увидит ничего из того, что стало ей так дорого. Она чувствовала свое тело, свои длинные волосы, которые щекотали кожу бедер, колкое постельное белье – в ее мире не было настолько нежных тканей. В ее мире не было настолько добрых людей. В ее мире не было свободы.

Она опять рабыня. Она снова никто.

Горе и потрясение, которое она испытала, оказавшись снова тут, в этом проклятом мире, снова вернулись в полном объеме. Покачнувшись, Йола встала с постели и повернулась к окну. Утро.

А высоко… Она в Старом Шпиле императора, в одной из верхних башен. Почему она тут? А, впрочем, неважно.

Йола подошла ближе. А может?.. Тогда все закончится. Она не сможет жить тут после того, что случилось. Не сможет!

Истерика подкатывала к горлу. Сердце колотилось как сумасшедшее. Один рывок, один шажок – и все. Разобьется о каменную брусчатку, умрет и, может быть, снова окажется там, в том благодатном мире, полном покоя и свободы? Вот было бы хорошо.

На бледном до синевы лице плеснула жалкая улыбка. Девушка уверенным жестом дернула за ручку окна. Закрыто! Дернула еще раз. Магия! Закрыто магией! Против магии никак.

Ну тогда, может, вон тот нож для разрезания бумаг? Не очень острый, но на порезанном пальце выступила капелька крови. Отлично. Теперь главное – успеть, чтобы никто не зашел.

Одним взмахом располосованное запястье и одновременно с этим – стук и сразу же беспардонно распахнутая настежь дверь, изумленный вскрик и звон ножа по полу, выбитый из ослабевшей руки.

– Йола! Йола! Ты с ума сошла?! – тряс ее кто-то за плечи изо всех сил. А потом по щеке без замаха ударила рука – не сильно, скорее, обидно. По руке потекла исцеляющая магия. Перестала капать кровь.

– А ну, упокойся. Поспи.

Снова магия, снова сон… Ну и ладно. Сон – лучше, чем реальность. По крайней мере, именно эта реальность. Может, так и провести свою жалкую рабскую жизнь? Во сне?

***

Сав растерянно смотрел на девушку. М-да… Крепко ей досталось. Может, она того, сошла с ума? Тогда это стало бы серьезной проблемой.

Савар подумал немного и закрепил на запястьях девушки маленькие магические маячки. Подумал еще немного – и тонкие нити крепко стянули ее предплечья. Пусть уж лучше так, чем… Он покосился на окровавленный нож для бумаг, на натекшую лужицу крови. Да, с девчонкой явно не все ладно. Но не сидеть же с ней целыми днями и пытаться успокоить?

Не сидеть.

Сав вышел, закрыв дверь магией.

***

Я вытянулась на своей родной постели, сладко зевнула и укуталась в одеяло снова. Хорошо-то как! Я была безобразно, абсолютно счастлива, что все закончилось. Я в своем доме, в своем теле, в своей жизни… Это же такое блаженство! Мою голову не раздирают чужие мысли, мое тело – только мое и ничье больше, моя мимика, привычки, волосы, кожа, шрамик на безымянном пальце… Все мое!

Я потянулась еще раз, широко зевнула, вытянула руки и ноги, ощущая каждую мышцу… Хорошо!

– Дз-д-ззз!

– Черт бы тебя побрал, – выругалась я, испугавшись неожиданного звонка в дверь. И кого принесло в субботу в десять утра? Дома нету никого, спят все!

Но настойчивый гость не унимался. На звонок жали без всякого стеснения: явно знали, что я дома.

Я сползла с кровати и, тихо матеря незваного гостя, направилась к двери. Выглянула в глазок.

– … твою мать! А этому козлу что тут надо? – обалдела я, разглядывая в глазок бритую и довольную физиономию своего бывшего мужа. Да он еще и с цветами! Какого … происходит?

– Чего тебе? – рявкнула я из-за двери, изо всех сил сдерживая злость.

– Верунчик, ну ты чего? Открывай давай!

Я поперхнулась. «Верунчик»?! Это уже вообще ни в какие рамки! Йола что, сошлась с этим козлом?!

– Тут кофе твой любимый стынет! И пирожные!

При мысли о пирожных меня затошнило. Вспомнилась довольная улыбчивая морда Савара, когда он заботливо меня угощал. Сволочь! Воспоминания о недавних событиях подняли мне давление настолько, что я, не стесняясь выражений, послала муженька туда, откуда нормальные люди не возвращаются.

За дверью озадаченно примолкли.

– Верунчик, у тебя все хорошо? – осторожно спросил муженек. Явно ненормальный!

Так. Надо взять себя в руки и выяснить, что тут Йола в мое отсутствие натворила. Неужели она – с ним… Пфе! Только не это!

И я, цепляя на лицо нейтральное выражение, поспешила открыть дверь. Чем быстрее я все узнаю, тем быстрее со всем разберусь.

Игорек, мой бывший муж, был не самым лучшим представителем сильной половины человечества. Уж как Танька меня отговаривала от замужества… Но я была влюблена, не замечала минусов своего обоже и не слышала звоночков. Мне казалось, что все в пределах нормы.

Проблема была в том, что мой бывший очень любил все планировать и неукоснительно свои планы соблюдал. Все окей, скажете вы, все любят планировать. Но только Игорек, если планы срывались или не соответствовали его светлым идеалам, злился. Поначалу он себя, конечно, сдерживал, но Татьянка и еще пара подруг попытались мне открыть глаза после совместных шашлыков.

Наша небольшая компань преимущественно институтских еще друзей и товарищей не очень собранная, шумная, так себе организованная. И Игорек наливался дурным румянцем еще в тот момент, когда часть народа опаздывала на вечеринку. Потом не по плану носили дрова и ставили палатки. Потом не так разводили костер. Потом не пошли на запланированную рыбалку на водохранилище рядышком… Под конец, когда вместо свиной шейки была пожарена первой куриная грудь, Игоря сорвало. Он шипел, возмущался, назвал всех нас, расслабленных, пьяненьких, неорганизованными придурками и ушел спать в палатку.

Мне было неловко, неприятно, но я это как-то замяла. Знала же, что он такой. А если любишь – то принимаешь человека целиком, со всеми недостатками. Иначе это не любовь.

Так я думала в заблуждении первой молодости.

Первые ласточки полетели в первый месяц после ЗАГСа.

План. План. План. План уборки. Расписание меню на неделю. Режим. График. План отпуска. План жизни, куда по датам вписывалось каждое событие, типа завести ребенка, купить машину, сделать ремонт… В какой-то момент я обнаружила себя жутко нервничающей, почти паникующей за рулем в дикой пробке – я не успевала приготовить по плану ужин и забрать пальто супруга из химчистки. И одно это вызывало во мне чуть ли не приступ ужаса. Я знала, что сейчас приеду домой, открою дверь, а он будет стоять на пороге, скрестив руки. Я буду виновато на него смотреть, а он будет поднимать брови и выговаривать мне за мое неправильное поведение, которое, конечно, обязательно приведет в дальнейшем к полной анархии. Он вымотает мне нервы, будет говорить, говорить, пока я буду готовить ужин и заводить будильник пораньше, чтобы успеть исправить свои ошибки.

Или может быть по-другому, если его настроение будет подпорчено не совсем идеально выполненными делами.

Он будет кричать на меня, трясти распечатками со списком планов для меня, ругать мою безответственность и разгильдяйство, приводить в пример себя. «Я стараюсь для нас! Почему тебе так сложно?! Ты меня совершенно не уважаешь! О какой любви в нашей семье может идти речь, если ты так поступаешь? Ты же знаешь, как это важно!»

Его голос с неприятной, чуть истеричной интонацией всплыл в голове надоевшей пластинкой.