Минотавр

Глава 3. Когда у тебя ничего нет, нечего и терять

Следующая неделя заточения протекала невероятно медленно. Похититель больше не выходил на связь, память возвращалась неохотно. Громов вспоминал жизнь отрывками: вот он сдаёт госэкзамены в университете, вот открывает свой первый офис в городе, вот получает права. Каждый раз, чтобы вспомнить события полностью, приходилось напрягать мозг, и после такого напряжения начинала болеть голова. Сознание сопротивлялось воспоминаниям.

Они с Ари пришли к выводу, что лучшей идеей будет записывать всё. Сейчас воспоминаний было мало, зато потом можно было сложить приблизительную картину прошлого и, возможно, понять, какого чёрта они здесь делают. Так Громов начал узнавать об Ари больше. Во-первых, она работала завучем по воспитательной работе в самой обычной МБОУ СОШ вот уже чуть больше одного учебного года. Во-вторых, Ари отучилась на филолога, и не абы где, а в МГУ – Громов решил, что это было хорошим объяснением занудству. Ничего важного она больше не могла вспомнить.

У самого Громова тоже было негусто: он помнил, что управлял «Вторым шансом» вместе с Мотей и Кецем, помнил маму с отчимом, их дачу за городом. Больше, как и у Ари, ничего не было. Она однажды сказала, что похититель выбрал слишком скучных людей, и Громову сложно было не согласиться, несмотря на то что он всё больше укреплялся в мысли, что выбор этот был неслучаен.

Личную жизнь они не затрагивали. Громов вспомнил «Нострадамус», в котором так часто зависал в одиночестве, но говорить об этом Ари не хотел. Его смущал собственный целибат, причины которого он едва ли помнил, да и к слову как-то не приходилось. Ари тоже молчала.

Тем не менее однажды разговор практически вывернул в это русло. Они взяли за привычку переписываться практически весь вечер после ужина и до отбоя. Темы для разговора как-то всегда находились, хотя ни у кого ничего нового не происходило. Вот и тем вечером на тринадцатый, по подсчётам Громова, день в заточении они вдруг завели безобидную беседу о спорте:

Ариадна: Я когда-то занималась, но очень мало и непостоянно. Помню, как купила абонемент в зал и больше одного раза так и не воспользовалась, потому что там всё время был один и тот же симпатичный тренер.

Ариадна: Мне тогда вообще с симпатичными нельзя было общаться.

Тесей: почему?

Ариадна: Потому что у меня был парень.

Тесей: а как наличие парня влияет на это?

Ариадна: Себе дороже было.

Тесей: подожди, а это точно был парень, а не мудак?

Тесей: он что, на тебя руку поднимал?

Ариадна: Неважно, давай закроем тему.

Ариадна: У тебя как со спортом?

Тесей: да никак особо. или не помню, но это врядли. тут и помнить не о чем

Тесей: нет вру. вспомнил

Тесей: у меня дома был велотренажер, я приучился как-то каждый день педали крутить

Тесей: было круто

Ариадна: Я терпеть не могу спорт, но здесь бы обрадовалась и велотренажёру. Скучно целый день сидеть за компьютером или книгой. Да ещё и кормят на убой.

Тесей: а ты же писала, что бегала по утрам?

Ариадна: Не помню, кажется, одно время бегала. Чёрт знает, какая муха меня укусила.

Громов решил не отвечать и только задумчиво покрутился на кресле. Почему-то вдруг вспомнилась залитая летним солнцем набережная, давящие на живот спортивные шорты и фигура, бежавшая рядом. Кажется, она была крайне возмущена их забегом, но не останавливалась. Мотнув головой, Громов вернулся к диалогу и написал:

Тесей: давай попросим че нибудь?

Тесей: у похитителя

Ариадна: Ты о чём?

Тесей: велотренажер или беговую дорожку. одному стремно

Ариадна: Хахахахаах

Ариадна: Ну давай. ))

Безобидная шутка закончилась тем, что им обоим притащили гантели и гири. Неудивительно, конечно: через окошко невозможно было бы протолкнуть велотренажёр. Они ещё долго смеялись над этим, а после даже попробовали (обязательно – одновременно, чтобы не стыдно было) и делились впечатлениями, наверное, целый день. Громов был рад, что глупым предложением поднял настроение и себе, и Ари. Вероятно, здесь даже похититель повеселился, потому что Громов явно выглядел совсем не сексуально, когда несколько раз уронил гирю себе на ногу и выл так громко, что у самого уши заложило. Мысли об их не самом завидном положении уходили на второй план.

О бывшем парне Ари Громов всё же не забыл. Хотелось расспросить подробнее, но она явно дала понять, что не будет обсуждать его. Надо было дождаться подходящего момента.

Время шло, а новых посланий и загадок снова не было. Казалось, они должны были решить что-то ещё, но даже Ари ничего не могла придумать.

На пятнадцатый день заключения Громов во время рутинной уборки вдруг нашёл у компьютера дисковод. Он отражался в системе, значит, был рабочим и вполне мог использоваться по назначению. Естественно, он сразу же поделился новостью с Ари, а та вдруг предложила такую гениальную и простую вещь:

Ариадна: Давай посмотрим фильм. Попросим у похитителя что-нибудь одинаковое и включим. Будет весело.

Тесей: ничего себе идея! ты гений. а какие фильмы ты любишь?

Ариадна: Лучше ты выбери ))

Тесей: ща я подумаю

Тесей: зеленая миля?

Тесей: матрица?

Тесей: Хатико?

Ариадна: Ты ничего из этого не смотрел?

Тесей: смотрел

Тесей: но я же не могу вспомнить того, что не смотрел

Ариадна: Может, тогда «Титаник»?

Тесей: оооо сопли

Тесей: давай давай

Ариадна: Это великая трагическая история любви!

Громов расхохотался, откинувшись на спинку кресла, а после попросил у камеры диск с «Титаником».

В итоге на следующий день после завтрака они полчаса разбирались во всём и настраивали так, чтобы начать смотреть вместе, а потом потратили почти четыре часа на просмотр, так как прерывались на обсуждения и шутки.

Ариадна: Что он в ней вообще нашёл??

Тесей: а как по мне, она гораздо симпатичнее ))

Ариадна: Ничего удивительного.

Ариадна: Эта их богатая жизнь.

Ариадна: Мечта.

Тесей: богатые тоже плачут, ты знала?

Ариадна: Я готова плакать, утираясь банкнотами)

Ариадна: Я не могу смотреть финал. Пойду в ванную.

Тесей: какать или плакать?

Ариадна: Ты ужасен!!!

В конце Громов и сам почувствовал грусть, хотя, естественно, знал развязку истории. Она будто отзывалась в нём, хотя за все эти дни он так и не вспомнил ничего о своей личной жизни. Но волновало другое: он чувствовал, как они с Ари медленно сближались. Хотелось отстраниться, выставить границы, но вместо этого Громов бежал к компьютеру каждое утро, чистил зубы у монитора, переписываясь, и засыпал с мыслями об Ари в голове. Подобное тоже помогало абстрагироваться и отвлечься на более приятное.

Поужинав, они снова обсудили фильм и приняли решение, что теперь надо посмотреть что-то весёлое. Ари пошутила, что больше не хочет плакать, но Громов воспринял это всерьёз и предложил то, над чем плакать невозможно, – «Правила съема: Метод Хитча». Ари согласилась и сказала, что они могут выбирать фильмы по очереди.

За несколько дней они посмотрели кучу комедий, драм (на «Списке Шиндлера» Громов заснул и после просил прощения у Ари весь вечер за это), фантастики и, кажется, заставили похитителя выкупить весь интернет-магазин с дисками из нулевых. Однажды с ужином ему даже пришла гневная записка – «Составьте список, пожалуйста», и они с Ари весь вечер смеялись над этим.

Всё шло прекрасно, насколько позволяла ситуация, пока однажды на подносе с едой не появилось два фильма, которые не были включены в список, и вместе с ними вместо привычного сытного ужина стояла миска с гречкой и тарелка с нарезкой сыра, поданной как в ресторане. Выглядело всё это как очередная загадка. Громов уже начал было писать Ари об этом, но в последний момент передумал – не хотел портить хороший вечер. Загадки могли подождать до завтра.

Они, как и обычно, посмотрели перед сном комедию. Просмеявшись в голос весь фильм, Громов почти забыл о новых дисках, но перед сном снова наткнулся на них взглядом и написал:

Тесей: тебе ничего странного утром не приходило?

Ариадна: Допустим. А что?

Тесей: блин, ну чего ты не сказала!

Тесей: это Бетховен, да?

Ариадна: Да.

Тесей: а, и еще что-то новенькое

Тесей: тэмпл грандин

Тесей: никогда не слышал, а ты?

Громов выждал несколько минут, нервно дёргая ногой под стулом, но ответа не было.

Тесей: посмотрим завтра?

Ари так ничего и не ответила – уже вышла из сети, и Громов расстроенно откинулся на спинку кресла и отправил в рот кусок недоеденного сыра. После взял снова диск с «Бетховеном» и рассмотрел внимательнее обложку. Всё же не просто так похититель отправил им именно эти диски. Как и в случае с предыдущими загадками, он что-то хотел сказать, но Громов совсем не понимал смысла. Как и до этого, нужен был ум Ари.

Взяв последний кусочек сыра, он ещё покрутил тот в руках и подумал, что на вид и вкус сыр сильно отличался от какого-нибудь Российского или Чеддера, да и выглядел иначе – белый, плотный, нарезанный кружками. Громов плохо разбирался в сортах сыра, но тут как будто бы всё было очевидно, просто ответ никак не приходил на ум. Откусив маленький кусочек, он прикрыл глаза и погрузился в воспоминания, словно сыр мог помочь что-то вспомнить. В голове беспорядочно носились самые разные мысли, крутились названия всех сыров, которые Громов когда-либо пробовал, но результата не было.

– И как этот чёртов сыр может быть связан с Бетховеном? – пробормотал Громов, сдавшись, открыл глаза и вдруг, всего на секунду столкнувшись взглядом с собакой на диске, почувствовал, как сердце бешено заколотилось. Слово возникло в голове вдруг так легко и просто, будто всегда там было.

– Моцарелла… Моца! – воскликнул Громов и тут же испуганно повернулся к камере, чтобы спросить про собаку, но не успел – свет погас, и комната погрузилась во тьму.

На следующий день после встречи в офисе Громов неожиданно для себя вспомнил Асю. Но не с раннего утра, когда на собрании в очередной раз обсудили дела фирмы и даже оптимист Мотя был вынужден признать, что всё было хуже, чем год назад. Время года тоже влияло на поток клиентов: сезон всегда был осенью-зимой, но и весной часто можно было увидеть желающих начать жизнь с чистого листа вместе с просыпающейся природой. Громов таких ласково называл понедельничными и редко когда брался за них сам. Мрачно-депрессивные осенние ребята, жизнь которых необходимо было повернуть с ног на голову, интересовали его куда больше.

Но этой весной понедельничных почти не было, а до лета оставалось меньше месяца. Громов был уверен: застой вызван тем, что «Второй шанс» уже давно стоит на месте; стоило задуматься о расширении или внедрении новых услуг, но пока они только обсудили более интенсивную рекламную кампанию и разошлись.

– Нужно ехать, – мрачно сказал Громов самому себе, стоя около машины на улице.

И уже через час он, наскоро приняв душ и облившись одеколоном с ног до головы, стоял в пробке. В это время машин на дороге было много, но даже в самый час пик Громов не мог и приблизительно сравнить пробки в их городе и в Москве.

Весеннее солнце не светило в глаза сквозь лобовое стекло, как утром, когда он ездил на другой конец города за материалами для сценария, голова после двух таблеток обезболивающего уже почти не болела – всё было нормально.

– Стабильно паршиво, – снова сказал вслух любимую фразочку Майи Громов и проехал прямо, минуя очередную пробку на повороте в один из новых районов. Вскоре мимо пролетел знак с зачёркнутым названием города – значит, он уже на полпути к цели. Десять минут отделяли его от самого комфортного места в мире. По крайней мере оно так ощущалось каждый раз, когда нужно было толкнуть массивную дверь, войти в маленькую прихожую и услышать громкое «Кирилл, это ты?».

Громов так и сделал: заехал на территорию небольшого посёлка, оставил машину у обочины рядом с домом, вытащил из багажника только что купленный мешок с кормом и потащил тот к дверям «Звериного уголка». Ещё в прошлом году названия не было – просто вывеска «Приют и передержка». Хотя те, кто приезжал сюда, и так знали цель своего визита. Сам дом ничем не отличался от других на этой улице: одноэтажный, с большим задним двором, слегка покосившейся деревянной крышей и таким же забором, который едва ли мог защитить от воров или преступников. Но вряд ли в этом богом забытом посёлке стоило чего-то такого бояться.

Как только Громов подошёл к двери, залаяли собаки. Он знал: они просто радуются, но каждый раз слегка вздрагивал от громкого раскатистого лая, который проносился по пустой улице. Громов толкнул дверь, и звон дверного колокольчика затерялся среди лая.

– Кого там принесло? – услышал он знакомый голос, пока сгружал пакет с кормом на пол. В доме ничего не поменялось: небольшой коридорчик перемежался со спальней и кухней, а первая дверь слева вела сначала в большую комнату, где обитали кошки, а потом – во двор к собакам. Для каждого животного был свой вольер, но чаще всего они гуляли сами по себе и заходили туда, только когда на пороге появлялись потенциальные хозяева. Да и одной комнатой не ограничивались: к Громову тут же подошли две кошки – серая и чёрно-белая – и обнюхали сначала мешок, а потом уже и ботинки чужака.

– Это я, Иван Сергеевич! – крикнул Громов и быстро стянул надоевшие ботинки. Встречи с Иваном Сергеевичем были своего рода терапией.

– Кирилл, это ты, что ли, блин? – Мужчина выскочил из кухни с полотенцем через плечо и тут же бросился к гостю для рукопожатия. Ему в прошлом году исполнилось шестьдесят восемь лет, но едва ли его можно было назвать стариком: возраст выдавала разве что копна седых волос, в остальном же Иван Сергеевич был чересчур бодр и энергичен для человека, который уже пять лет как вышел на пенсию. Громов знал, что тот занимается спортом у себя во дворе, и лично видел, как Иван Сергеевич в одиночку таскал клетки с животными в прошлом году. Вечно в работе, с весёлыми, живыми глазами, он привлёк Громова с первой встречи и будто бы магнитом притягивал в свой богом забытый посёлок в получасе от города каждый раз, когда жизнь проходилась по Громову катком.

– Не ждали? – улыбнулся он и кивнул на мешок. – Знаю теперь, какой корм лучше всего. Моца такой же ест.

– Ой, да не стоило, Кирилл, – заулыбался Иван Сергеевич, но сразу же подхватил корм и потащил в сторону кладовки. – Впрочем, если бы не ты и другие такие волонтёры, то мне бы туго пришлось. Так что грех жаловаться. Ты по делу или просто так?

– Просто так, – признался Громов и подхватил на руки серую кошку. Она тут же прижалась щекой к его руке и заурчала. Многие животные у Ивана Сергеевича были ручные, и Громов сразу вспомнил первую встречу с Моцей: маленький рыжий комочек, перепуганный после долгих переездов, лежал в дальнем углу одного из вольеров. Громов ещё раз провёл ладонью по серой шерсти и поставил кошку на пол. – На работе проблемы. Не знаю, куда двигаться дальше, если честно.

– Ну проходи, поговорим, – через плечо бросил Иван Сергеевич и указал на дверь в гостиную. – Дуй туда, я сейчас с кофе закончу и подойду. Тебе сделать?

– А покрепче ничего нет? – усмехнулся Громов, сам не зная, шутит он или нет.

– Даже так! А Майя не будет против, если ты домой поздно придёшь?

Громов замер, чувствуя, как по спине прошёл холодок, а ладони сразу же вспотели. Иногда он успевал забыть о том, насколько на самом деле были странными отношения между ними.

– Не будет, – буркнул он и прошёл в небольшую уютную гостиную. На полу валялись игрушки для кошек, стояла большая когтеточка с домиком, а на диване, небрежно застеленном покрывалом, лежал кот – крупный британец с приплюснутой мордой. Арчи был единственным в этом приюте, кого нельзя было забрать. Любимый кот Ивана Сергеевича. Громов сел рядом и столкнулся с изучающими жёлтыми глазами.

Первый раз он приехал в приют за Моцареллой. Ивана Сергеевича Громов тогда не знал – просто нашёл на Авито приют и недолго думая поехал. Перед этим несколько недель смотрел в разных питомниках, выбирал породистого щенка с родословной, а в последний момент сорвался неизвестно куда.

В принципе у этого имелась причина. Был дождливый, холодный осенний день, к тому же двадцать третье октября – день рождения Майи. У Громова тогда уже не так сильно болело, но всё же ощутимо, особенно в праздник, который столько лет до этого приносил счастье. По утрам он всегда ходил за букетом цветов, пока жена ещё спала, а после делал всё, что она захочет; чаще всего, следуя за безумной фантазией Майи, они оказывались в самых непредсказуемых местах. Например, в первый год брака они трижды гуляли посреди ночи в разных городах, иногда совершенно неожиданных, и происходило это не только на день рождения – чаще всего, как только ей в голову взбредёт. У Майи не было рамок, ограничений, она всегда уверенно смотрела вперёд и не оглядывалась, даже если за спиной оставалось тяжёлое прошлое. По крайней мере до определённого момента. Громов поздно понял, что сам он никогда не был таким.

В тот день он места себе не находил. На кладбище ехать не хотелось, вспоминать прошлое – тоже, поэтому поездка за город под любимую музыку помогла немного разгрузить голову. Громов как сейчас помнил: дождь, затянутое тучами небо, и он один на один со всем, что случилось.

Моцареллы на тех фотках на Авито даже не было; Иван Сергеевич только-только забрал её у нерадивых хозяев и не успел выложить никуда. Но Громов увидел её сразу, как зашёл в подвал, где пережидали дождь собаки приюта. Она боялась всех, а особенно – чужака, нарушившего и без того тяжёлую адаптацию после жизни в квартире, но Громов как-то сумел завоевать доверие. Он не верил в родство душ, но почувствовал что-то неуловимое, когда протянул руку, а тогда ещё безымянная Моцарелла ткнулась в неё мокрым носом. Решение было принято за секунду.

Но не только Моца прочно вошла в жизнь Громова – Иван Сергеевич тоже. В тот день он рассказал всё о себе: как вышел на пенсию, как подобрал первых котят на улице, как решил посвятить остаток жизни животным. Громова и тогда, и сейчас поражало, насколько идейным Иван Сергеевич был: несмотря на небольшую пенсию и практически отсутствующие дотации, он продолжал делать для животных всё, что мог. Громов сам видел, как старик пристроил за эти годы сотни животных и, кроме того, вёл учёт, списывался с владельцами регулярно и даже забирал обратно, если хозяева просили. Громова это восхищало.

– Как Моцарелла? Не обижает твою жену больше? – весело сказал Иван Сергеевич, после того как залетел в комнату и стукнул по столу бутылкой водки. Громов хмыкнул и подвинул к себе рюмку.

Это случилось как-то само собой. Громов, прижимая к груди крошечную Моцареллу, сказал, что взял её в подарок жене на день рождения. В какой-то степени это так и было – за небольшим исключением, но сказать правду, глядя улыбающемуся Ивану Сергеевичу в глаза, не получилось. Громову на долю секунды захотелось прикинуться, побыть не собой. И он соврал, не зная, что скоро окажется в этом доме снова – сначала по делу, чтобы помочь Ивану Сергеевичу, а потом уже и просто так заскочит на чашку чая. И признаваться во лжи стало уже как-то совестно.

Громов и сам не знал, как столько времени умудрялся хранить свой грязный секрет.

– Да уже давно нет, – покачал головой он и стыдливо уставился в пустую рюмку, чтобы только скрыть виноватый взгляд. – Всё хорошо. На улице гуляет, с игрушками играет – всё как у всех.

– Уже не боится других собак? – Из рассказов Ивана Сергеевича Громов знал, как Моца шарахалась ото всех в приюте, да и потом на прогулках какое-то время вела себя так же. Сейчас у неё было несколько хороших подруг на площадке, к которым Моца бежала, как только замечала издалека.

– Всё замечательно, правда. Лучше собаки в мире нет. Только храпит иногда. – Громов неловко свёл разговор в шутку, чтобы уйти подальше от Майи, и налил себе стопку. – А у вас тут как дела?

– Ой, такая история недавно приключилась, блин. – Иван Сергеевич сразу приободрился. – Посреди ночи звонит мне женщина, вся перепуганная, чуть ли не кричит от страха. И не заставишь, блин, говорить нормально! В итоге чуть подуспокоилась, сказала, что нашли с мужем в квартире летучую мышь. Представляешь, она, видимо, жила на балконе много лет, а они этот балкон раз – и отремонтировать решили. И мышь в панике где-то в квартире под диваном забилась. Вот как бывает.