Встречная-поперечная

Маша могла бы начитать заговоры, запечатать окна и двери тайным словом – просто, чтобы выспаться после хлопотного дня. Но с Поперечьем так дела не велись. Явился – представься, кто таков, обозначь свое право в чужом доме ночевать. И, желательно, с церемонией не затягивай, Поперечье ждать не любит.

– И ведь Маргарита Романовна должна это знать, – пробормотала Маша, лежа в кровати на выбитой и поздним солнцем прогретой пуховой перине под овечьим одеялом. – И про законы Поперечья, и что абы кого нечисть в стоялый дом не пустит. Или не знает?

В Березовке, где Маша жила с мамой до переезда, каждый ребенок ведал, как поладить с лесным народом. Здесь даже вдольские князья имеются. А местные дворяне всю жизнь подле леса прожили и ни сном ни духом?

Что это? Проверка? Чего хочет тетушка: чтобы Маша убралась отсюда побыстрее или чтоб осталась? Три года прожить – и дом её будет. И земли ее, пусть и немного их осталось после Реформы. И сад.

С приятной мыслью о яблоневом саде Марья Петровна сладко задремала…

Глава 10

Глава 10

Кикиморы, по мнению Маши, всяко были поумнее своих мелких водных сородичей. Увы, и подличать они умели гораздо изобретательнее.

Потому услышав шлепки влажных лап у двери спальни, Маша тут же проснулась и сосредоточилась. И гости болотные замерли, чувствами своими определив, что она не спит, но назад не повернули – зашлепали губами, словно зачмокали. Будь на месте Марьи Петровны обычная девушка, как пить дать всех святых помянула бы.

Маша же нахмурилась (говорить с поперечными следовало строго, сразу обозначив свои права на пребывание в доме), правильно набрала воздуху и напрягла горло. Забулькала болотными словесами:

– Вы, малое божье племя, попутали что, видать? Зачем явились посреди ночи? Спать не даете.

В рядах кикимор возник небольшой переполох. Кажется, болотницы обрадовались, что человечья гостья сможет с ними объясниться. Вот и хорошо. Говорить всяко лучше, чем воевать.

Маша тоже заволновалась. С непривычки произношение у нее было так себе – сказывалось долгое отсутствие нормальной практики. Когда она последний раз с болотным людом разговаривала? Да в поездке за город с барышнями с Высших курсов, год, почитай, назад. А еще преподаватель, называется.

Маша так и сидела в кровати, приподнявшись на подушках. Смотрела в окно, к двери не поворачивалась.

Поперечье не любит прямых взглядов, праздного любопытства, это Маша усвоила еще в детстве. На личном опыте, так сказать. Потенциалы свои магические она знала, будучи хоть и вдольского роду, но с кровью разбавленной, слабой.

Все, чем владеет Мария – словеса, а слово не руна и не писаница. Власти над Поперечьем у Маши нет.

Кикиморы, как оно у них водится, в переговорщики выставили самую старую болотницу (Маша покосилась-таки), имевшую необычайное сходство с гнилым поленом. Говорила кикимора разборчиво, видно, имела опыт общения с непонятливым человечьим племенем:

– Спасибо, что помянула нас божьими, – вежливо проквакала старуха.

Маша пожала плечами:

– Так ведь все мы Творца дети.

– Ты Петра из этой каменной норы семя? – поинтересовалась кикимора.

– Петр Осинин был моим отцом, – подтвердила Маша, скорее угадав, чем поняв, о чем спрашивает болотница. В болотном языке не имелось полноценного слова для человеческого дома.

– Ведаешь наш язык?

– Ведаю, как видишь.

– Нору себе заберешь?

– Заберу.

Всего-то Марья Петровна хотела, чтобы кикиморы лжи не почувствовали, а прозвучала эта фраза столь уверенно, что Маша сама поверила: заберет, и жить тут будет, яблоки собирать, сидр гнать. Гулять по утрам станет, с удовольствием, чай, луга это тебе не пыльные городские тротуары.

– До зимы живи, – вдруг велела болотница.

– А там? – удивилась Маша.

– А по зиме уходи. Беги. Иначе придут по твою душу. Договор. Договор имеется.

Маша бессознательно потянула на себя край одеяла, поскольку со всех сторон потянуло внезапно холодом.

Забились на ледяном ветру занавески, луна скрылась за сизыми облаками, в голове словно голоса зашептали: беги, беги! И через секунду все стихло, будто не было.

– Какой договор? Кто придет? – сбилась на человеческий язык Маша.

Кикимора ее поняла, ответила:

– Мы его не видели. Водяной видел. Мы не скажем. И водяной не скажет, сгинул он. И братья его промолчат. Страшно. Страшно нам. И лениво.

– Услуга! – выпалила Маша веское слово, поняв, что торги начались.

Она что-нибудь сделает для болотниц, а они обязаны отплатить ей добром или советом. Таков закон Равновесия.

Болотницы зашептались. После старуха изложила суть просьбы.

Пруд при усадьбе давно стоит мертвым. С тех самых пор, как нечто злое явилось в дом и говорило с хозяином. Водяной в том пруду сгинул. Кикиморы едва выживают, кормиться ходят в омуты, с русалками вот на сей почве поссорились.

– Очисти пруд, – велела болотница на прощанье. – Тогда беседу нашу продолжим.

Маша долго лежала в темноте без сна. Легко сказать – очисти. В мертвой воде не живет рыба и кувшинки не цветут. А ведь раньше, должно быть, редкой красоты водоем был.

Хороша задачка, сложна – тем и интересна.

Но что за зло приходило к старику Осинину? Загадка.

***

Иван Леонидович скакал по лугам Приречья, радуясь свободе и отдыху. В родных местах он не бывал лет десять. Сердце замирало от видов, вроде с юности позабытых, но в душе откликающихся сладостью. Воздух пьянил, кружил голову почище молодого вина.

И верхом Иван не ездил давно, увлекшись новеньким германским мотором с поднимающейся крышей. Скачка разжигала удаль, наверное, ту саму, о которой говорилось в сказках – молодецкую.

Дед до сего дня нес вдольские обязанности Левецких на себе. Однако приближалось тридцатилетие Ивана, и старшее поколение деликатно, но настойчиво напомнило ему о княжеском долге.

А уж Любушка собственное свое любопытство, раньше сдерживаемое ввиду воспитания, все на волю выпустила. Только и слышно было в городском доме Левецких перед отъездом, что надлежит Ванечке непременно взять с собой сестренку: за прислугой присматривать, домом ведать, а то пропадет Иван в сельском имении, непременно пропадет на сухих харчах и без уюту.

Иван был не против. Наоборот, его цели совпадали с дедовскими. Совпало все: и в родные места вдруг потянуло – не иначе как в тридцать лет и вправду какие резервы в организме княжеском открыло, и долг семейный – от него не убежишь, нагонит, и кое-что по делам служебным выяснить полагалось.

Любушке он обещал, что как устроится, так и вызовет ее к себе. Сельский воздух пойдет ей на пользу, вон она какая бледненькая да вялая. В Петрограде из всего жалкого света, что земли достигает, людям почти ничего не достается – все впитывает серый влажный камень. Доктор велел солнечные ванны принимать на морях, а когда Иван еще туда выберется, к морю-то?