Междустрочные

Он произнёс что-то вроде «Здравствуй», а она лишь молча приподняла бокал и, отвернувшись, ушла из зала с другим.

Морской ветер раздувал платье, обнажал щиколотки босых ног и заставлял бежать. Она уже не слышала ни фотографа, ни десяток других голосов, срывала с себя дорогие украшения, лёгкие ткани и отдавалась во власть тех чувств, которые таились все эти годы…

Море поглощало её осторожно. С приливом. Как заботливые руки самого любимого человека…

***

А её ненависть таилась где-то между пушистых ресниц и его – ставших чужими – ладоней. Он клал руку на талию, притягивал к себе и шептал на ухо те самые заветные, от которых обычно перехватывает дыхание и подкашиваются ноги у очень впечатлительных особ. Ровно год, как она его не любила. Готовила завтраки по утрам, гладила рубашки, встречала с «командировок», которые на деле оказывались сплошным блядством. И, ставя на центральную полку в гостиной очередной привезённый сувенир, она перебирала в памяти все даты/события/имена и лишь сильнее отдалялась от его души.

Он был беспощаден. Бросался фразами, что целовал секретаршу, приезжал на день рождения из чужих постелей, возил в их загородные дома других женщин…

Она давно исчерпала оправдания своему терпению: закалка характера, любовь, дети, деньги… И 365 дней, как не сидела в ожидании у окна. Телефон в режиме «беззвучен», в колонках – мотивы попсы, а в сердце – снег с легким приступом простуды. Она ещё помнила большие букеты, поездки и клятвы в вечной любви. Помнила кольцо на пальце, как он держал её за руки. И как – поочередно стреляя словами – убивал её навсегда. Он таскал ее к семейному терапевту, покупал дорогие подарки, водил на выставки и в театры, но все реже говорил «люблю». Да и не верила она в этот бред из его уст, как и ласковым фразам, которыми он наполнял тишину. И ненависть – сотни тысяч часов таящаяся внутри – постепенно сжигала её сердце.

Она давно сняла кольцо и даже не помнила, куда положила, лишь иногда – по привычке – потирала его след на безымянном пальце. А он и не спрашивал, так как сам забыл о существовании своего. Их брак все больше напоминал фикцию, формальность и лишь являлся поводом для сплетен в очередном модном журнале. И ложась вечером в пустую холодную постель, она – как много лет назад – писала «Пойдём в пятницу в кино?», – но уже другому мужчине.

Они

***

А она ухаживала за ним, когда он болел. Гладила по плечу, заваривала розмариновый чай и укрывала тёплым пледом. Она читала ему книги – с десяток разных историй, проверяла температуру, пока он спал и могла признаться, что все ещё – безумно и непередаваемо – любит его…

У него была дурная привычка – спать на двух-трёх подушках. И ей приходилось по семь раз в день взбивать каждую из них. Она кормила его куриным бульоном, сидела на полу рядом с кроватью во время просмотра фильмов и все ещё не решалась посмотреть в глаза…

Он болел три недели. Запомнил запах её волос. То, как она хмурит брови или смеётся над очередной шуткой в кино. Он знал, сколько оборотов ложкой она делает, чтобы размешать сахар и сколько яиц любит на завтрак. Из-под опущенных ресниц он – притворяясь спящим – двадцать один день наблюдал за ней. За тем, как она чистит зубы или поправляет постель. Как разговаривает по телефону на балконе (чтобы не потревожить его сон). И как отпаивает его с ложечки травяными настоями. Он любил её. Знал наизусть каждую крапинку в глазах. И мечтал прикоснуться к ладоням.

– Ты ведь знаешь, что я тебя люблю?

– Знаю, – ответила она так тихо, словно ему померещилось.

– Тогда…

– Завтра утром я уеду. Думаю, ты будешь ещё спать и даже не заметишь моего отсутствия после. Выйдешь на работу, закрутишься в делах/встречах и ежедневных вечеринках… И забудешь меня. Это не любовь. Она не такая. А ты просто не умеешь любить.

Она уходила, как и обещала, рано утром. Он вслушивался в скрип половиц в соседней комнате, мечтая ворваться, обнять и оставить рядом с собой навсегда. Но единственное, что мог сделать – это притвориться спящим, когда дверь внезапно открылась. Она стояла на пороге – бледная, красивая, с лёгкой дымкой в глазах. И молчала. Молчала минуту, две, десять… И, осторожно ступая, боясь разбудить, приблизилась к его кровати. Он был таким – каким она его ещё не знала. Добрым, заботливым, нежным. Не отвечал на звонки и всегда смеялся вместе с ней… Пальцы осторожно перебирали его короткие волосы – неосознанно, в каком-то плове грусти и отчаяния. Она ласково коснулась губами его лба и прошептала «Прощай»…

Он догнал её уже на аллее – она сидела на лавочке, сжимала до побелевших пальцев сумку и плакала. Он сел рядом и молчал вместе с ней. Полчаса, час. Пальцы сами переплелись с её ладонями, а сумка давно валялась где-то на земле. Город постепенно просыпался, спешил на работу и в суматохе не замечал двух людей на старой лавочке в глубине аллеи – красивого юношу и девушку, спящую на его плече.

Три

У неё была любимая цифра три. Она могла позвонить три раза и три раза позвать в кино. Обычно пряталась под одеяло третьего числа каждого месяца и перепрыгивала через три последние ступеньки даже на каблуках… Была какая-то ирония и лёгкое очарование в этих её приметах, превратившихся из привычек в правила жизни.

– Пойдём в кино? – написала она однажды через три месяца тишины.

– Хорошо… Но позже, я занят.

И пока он решал проблемы, она покупала три сладких чупа-чупса и бежала через лужи до метро.