Сбежать от зверя. Прощение

– Что? – опешила я.

– Рисуй, – приказал он. – Задание – глухонемой камин.

– Не хочу.

– А что хочешь?

– Ничего не хочу! И тапочек у меня снова пара, – вздернула я нос.

Стерегов сжал зубы и направился ко мне, а когда мы оказались нос к носу, глаза в глаза, уголки его губ дрогнули.

– Я могу научить тебя всему, что знаю, – прошептал он. – Ни у кого не было такой возможности. Никогда.

– Зачем тебе это? – тихо спросила я.

– Не твое дело, – склонился он к самому лицу. – Бери кисти, подтирай слезы и начинай работать. Мужики приходят и уходят, а то, что в душе и руках, остается с тобой всегда. Ты – одиночка, Марина. Как и я. Никто тебе не нужен. Тем более – волк этот твой…

– Ты его не знаешь! – зачем-то огрызнулась я.

Миша только оскалился:

– Ты думаешь, с такими монстрами, как я или он, можно жить долго и счастливо?

И вдруг развернулся и зашагал вглубь мастерской, а вскоре вытащил какое-то полотно и понес мне. Только я уже знала, что это. Эта картина – моя. Он забрал портрет Тахира из больницы. Я безмолвно взирала на то, как он ставит ее рядом с пустым полотном и разворачивает ко мне. Будто раздел меня догола и скривился, глядя на открывшееся зрелище.

– Это твое видение того, кого любишь? – потребовал он сурово. – Нет там такого и близко, Марина! Да и лежащих на кровати мужиков столько, что на это никто смотреть не будет!

– Я рисовала для себя! – обиженно засопела.

– Ты не оставила себе ничего из того, кем он является! Здесь нет жизни. Ты убила его на этой своей картинке.

– Я убила его из-за тебя! – сжимала я кулаки. Ох, как хотелось броситься и хоть разок успеть попасть по носу. Только до меня вдруг дошло, и я оцепенела: – Тахир что… мертв?..

Стерегов только высокомерно замолчал, но я не могла больше ждать очередного проблеска человечности и зарядила ему кулаком пониже ребер:

– …Говори!

Вышло болезненно, но только для меня. Стерегов перехватил мой следующий удар и завел руку за спину, причиняя боль:

– Ты сейчас без рук останешься, – прошипел на ухо, хватая за горло. – Но мне плевать. Ты будешь рисовать ногами! Ртом! Может, тогда до тебя дойдет, что должно быть в центре сюжета!

– Ты говорил, мои картины – дерьмо!

Мы орали друг на друга во весь голос, только… ничего не происходило. Он не выходил из себя, а у меня словно силы высосали, и я не смогла больше поднять руку.

– Твои картины прекрасны. Я врал.

– Что с Тахиром? – не слушала я.

– Да откуда мне знать?! – Ноги подкосились, и Стерегов позволил мне опуститься на пол. Только тут же присел рядом и тихо пообещал: – Я узнаю.

Я подняла на него взгляд:

– Ты можешь не сказать… – начала я.

– Я похож на того, кто будет щадить твои чувства? – сдвинул он брови. И правда. – Теперь пей кофе, ешь будерброд и рисуй «глухонемой камин». Может, потом и волка своего сможешь нарисовать так, чтобы дыхание спирало от одного взгляда…

– Я не хочу никому спирать дыхание!

– Хочешь. Не хотела бы – не пошла бы ко мне работать.

– Я не хочу этого сейчас! Ты быстро разрушил иллюзии…

Но он не стал дослушивать – снова схватил за шею и притянул к себе:

– Хватит ныть, – процедил, пристально глядя в глаза. – Твои работы – лучшие из тех, что я видел в школе. Ты талантлива, Марина. Но нужно работать над этим. Много и упорно!

– Какого же… – начала было я, собираясь припомнить, для чего именно он намеревался использовать мои работы, когда до меня вдруг дошло.

Он столько моих картин оставил себе… Дерьмовые картины не вешают в своем доме. Он что… учил меня? Давал же задания прямо как сейчас. А потом вешал картины в своем доме? Он не трогает меня, не тащит в постель, терпит, срывается… Все для комиссии? Стерегову достаточно посадить меня в клетку и временами отряхивать, чтобы показать другим. И я буду продолжать всем улыбаться и говорить заученно то, что меня попросят, потому что мне важно спасти Тахира.

Но если спасти его мне не удалось? Если Катя не помогла, а он натворил что-то, что не исправить? Да, не Стерегов, но Тахир не просто так ушел… Он мог не выдержать?

– Я устала разгадывать твои загадки, – сдалась я. – Узнай, пожалуйста, что с Тахиром.

Он поднялся:

– Сегодня остаешься тут одна. Что-то понадобится – в кухне стационарный. Вызов на «единицу».

И он ушел.

5

Прошло еще три дня бесконечного смирения и воспитания силы воли. Я уже не говорил с Катей. Только злился на нее. Она еле заметно дрожала каждый раз в моем присутствии, пытливо поглядывала в лицо, пока я равнодушно пялился ей в глаза.

И вот сегодня впервые за долгое время заговорила.

– Я пущу к тебе сегодня одного твоего знакомого. В одиннадцать приедет.

– Думаешь, уже можно? – Вышло безжизненно.

Зря она заговорила. Потому что на место той самой жизни пришла глухая ярость.

– Меня беспокоит твоя покладистость, – перекинула она стетоскоп через шею и привычным движением поправила длинные волосы.

– Ты просила не вспоминать, – нахмурился я раздраженно.

– В том и дело. Я просила. И ты вдруг слушаешь.