Очень откровенно

Я далека от того, чтобы его умолять. Поэтому просто откидываюсь на подушки и расслабляюсь.

Мне бы очень хотелось абстрагироваться и насладиться запретным удовольствием, но я не могу заставить себя остановиться и перестать прислушиваться к ощущениям в контексте потери памяти. Каждый раз, когда Никольский прикасается, я пытаюсь понять, ощущала ли нечто подобное и если да, то как к этому относилась?

Насчет себя не знаю, но тело охотно откликается на любые, даже самые простые, ласки.

По телу проходит дрожь. Данил рисует контуры талии, просовывает руки мне под поясницу и спускается, обхватывая ягодицы. Движения одновременно уверенные и осторожные. Он разводит мне ноги в стороны, не отводя горящего взгляда.

– Если что… – медленно говорит Никольский. – Я – не Олег. Мне можно отказать…

Он опускается сверху, приближаясь к моим губам своими.

– По крайней мере, пока.

– Если что, – я с любопытством рассматриваю его вблизи, – я – не шлюха. Если я захочу отказать, то пошлю тебя раньше, чем ты останешься без штанов.

– Откуда ты знаешь? – усмехается он. – Ты же ничего не помнишь.

– У меня хорошая интуиция.

На несколько секунд наши губы соприкасаются, но поцелуя не получается. Это так странно: я определенно хочу секса здесь и сейчас, но совершенно не хочу близости. И это тоже многое обо мне говорит. Неужели я была с ними ради денег? Пользовалась вниманием богатых и красивых мужчин, выгодно продавала молодость и красоту в постели?

А вот это уже отзывается неприятно.

В отличие от череды неторопливых поцелуев на шее, ключице и груди. Горячий язык обводит напрягшуюся горошинку соска, пока пальцами Никольский сжимает другую грудь. У меня вырывается слабый стон, а руки сами собой поднимаются к волосам, путаются в растрепавшихся локонах, отчего грудь соблазнительно приподнимается – и на нее обрушиваются новые ласки.

Я чувствую его возбуждение, и через несколько секунд чувствую напряженный член, готовый в меня войти.

– Один вопрос… – Голос с трудом слушается, но, хочется верить, я выгляжу достаточно уверенной в себе.

– Ты пьешь таблетки, это точно. Мы сдали все анализы, все совершенно здоровы и кроме тебя у нас никого нет.

– Не этот вопрос.

Никольский хмурился и удивленно поднимает брови.

– Долгих в курсе, что ты тут делаешь?

Некоторое время Данил словно оценивает меня и решает, как ответить на вопрос, но это уже не имеет никакого смысла. Я знаю ответ, вот только не знаю, нравится ли он мне.

– Он знает, что я имею на тебя ровно столько же прав, сколько и он сам. Вечером послушает рассказ…

С этими словами он медленно входит, вжимая меня в лежак. Я чувствую его внутри, и это ощущение мне явно знакомо. Мы уже занимались сексом, тело с готовностью вспоминает удовольствие и отзывается на резкие толчки. Я обнимаю Никольского за шею, полностью позволяя ему входить так, как ему хочется – и это восхитительная добровольная беспомощность. Она заводит даже больше, чем сам факт проникновения.

У меня нет выбора, кроме как дать ему все, что Данил захочет. И можно не брать ответственность за свои желания и удовольствия. Можно легко сделать вид, что я лишь притворяюсь послушной, что мои стоны и впившиеся в его спину ногти – отличная актерская игра.

Через несколько минут без каких-либо усилий Никольский заставляет меня повернуться и опереться на локти. Он входит сзади, собирает мои волосы в кулак и толкается снова и снова, проникая невыносимо глубоко.

Закрываю глаза.

Рука сама тянется к клитору, привычными движениями помогая телу дойти до наивысшей точки. Я чувствую его твердый член внутри себя, нажимаю пальцами на набухший влажный клитор – и сладкая судорога проходит по телу. Мышцы влагалища вжимаются, доставляя нам обоим нереальное удовольствие. У Никольского в разы больше выдержки, чем у меня. Он продолжает движения даже когда я со стоном кончаю, и толчки, совпадающие с волнами наслаждения, отзываются внутри сладкой болью.

Руки дрожат, когда я немного прихожу в себя, и еще несколько минут, пока финиширует Данил, у меня есть, чтобы вернуть себе невозмутимость. Хотя довольно короткая разрядка не снимает и десятой части возбуждения, которым вдруг накрывает.

С коротким стоном Никольский вытаскивает член, и я переворачиваюсь на спину, тяжело дыша. Жаль, нельзя выпить. От бокала вина я бы сейчас не отказалась, и плевать, что утро.