Купчиха. Том 1

Евгения всё подгоняла калмычку, ругалась, что та ползёт как слизень по грибу.

Мария дышала тяжело и, в конце концов, остановилась и сказала:

– Я дальше не пойду.

– Ну и сиди тут. Буду возвращаться, заберу тебя, – пробормотала Евгенька.

Мария прилегла на траву. Когда открыла глаза, уже темнело. Еле встала на ноги, осмотрелась и поняла, что когда шла с Евгенькой по лесу, не заметила как возвращаться.

Она доковыляла до дерева, опёрлась на него и заплакала.

То, что Евгения и Мария пропали, заметил только Пётр Николаевич через 4 дня.

Искать девушек вызвались все жители. И днём, и ночью не прекращались поиски. На второй день Евгеньку нашли в соседней деревне, она как-то вышла из леса сама. А Марии и след простыл.

Евгения была напугана, истощена, руки и ноги поцарапаны, лицо заплаканное.

Костромские леса такие… Густые, таинственные, если затянут, могут и не вернуть домой.

– Ягод она захотела, – плакала Евгенька в плечо отцу, – а я как её одну беременную отпущу? Жалко ведь, хоть и не люба она мне. Вот и пошли вместе. А она всё вела меня и вела вглубь. Я ориентир и потеряла. Говорила она: «Посиди тут, я пойду в кусты схожу». И пропала. Завела меня твоя постоя-я-я-ли-ца…

Евгения не успокаивалась. Иван был встревожен.

– Пётр Николаевич, разреши мне в лес одному пойти, поищу Марию…

Полянский кивнул. Успокаивал дочку, но не верил ни одному её слову. Не верил, что Мария могла вот так уйти. Боязливой она была.

Когда на три дня пропал и Иван, в деревне стали поговаривать, что, поселив у себя развратницу, Полянский накликал беду на свою семью.

Иван вернулся один. На вопросы Полянского отвечал сухо.

И Пётр Николаевич что-то заподозрил, когда Иван стал в лес частенько ходить и пропадал там, бывало, по двое суток.

А организовать слежку за кузнецом было сложно.

После того как Евгенька заблудилась в лесу, она немного утихомирилась. Отец был зол. Кричал, что отдаст замуж за первого попавшегося.

Но слова Евгеньки о том, что она за Фёдором пойдёт, сразу осаживали отца. Избалованная дочь тут же становилась лисонькой. Пока Пётр Николаевич раздумывал, как незаметно проследить за Иваном, Евгенька стала наведываться в кузницу чаще.

– Вань, а Вань, а научи меня чему-нибудь, а? – стала она приставать к парню.

– Чему? – посмеивался Иван. – Целоваться могу научить, да ведь урок тебе уже давал такой. А повторение не помешает.

Мгновенно оказался рядом с Евгенькой, схватил её и звонко чмокнул в щёчку.

– Но… – кузнец немного помолчал. – Не люба ты мне больше, красавица. Выжег я из сердца занозу. Ох, как хорошо-то без неё.

– Дурак, – прошипела девушка, растирая поцелованную щеку.

От щетины Ивана кожа чесалась и зудела.

– Заразный ты что ли? Лицо огнём горит.

Иван расхохотался.

– Нет, не заразный. Это любовь моя на твоих щеках догорает.

Кузнец вдруг громко закричал:

– Лови, лови её скорей, убегает!

Евгенька стала вертеть по сторонам головой. Испуганно смотрела под ноги. Иван носился вокруг неё.

– Кого ловить-то? – поинтересовалась Евгенька.

– Кого-кого, – воскликнул Иван, – любовь…

Евгения нахмурилась, топнула ногой, подняла подбородок и пошла прочь из кузницы.

Иван смеялся ей вслед.

А на душе у Евгении было скверно. Щека горела. А как хотелось, чтобы он опять поцеловал её, чтобы вот так прижал как тогда. А сказать не могла об этом. Даже думать было страшно. Гнала от себя эти мысли. От смеха Ивана становилось ещё обиднее.

– Обнаглел совсем, – ворчала Евгения, – спасла на свою голову. А он теперь издевается, да ещё и возомнил себя кем!

А сердце колотилось бешено, хотелось вернуться в кузницу. Но гордость не позволяла даже обернуться.

За ужином Иван то и дело посмеивался. Когда Пётр Николаевич спросил, не с него ли Иван смеётся, тот покачал головой.

– День был солнечный, ягод наспело. Радуюсь, что запасы хорошие на зиму будут.

– Ох, не трави душу, – пропел Пётр Николаевич, – всё погорело, только ягодами и будем питаться.

– И от них польза есть, – кивнул Иван, – не пропадём.

Евгения ела молча. Сидела насупившись.

Отец спросил у неё:

– Лисонька, свет моих очей, солнце моё огненное, чем тебя день порадовал?

Она не ответила. Встала из-за стола. И хотела было уйти, как вдруг услышала.

– Сядь на место! – голос отца был строгим. – Ишь, чего вздумала, ногами тут топать. Чай не кобыла, чтобы копытами стучать. Это что ещё за выходки такие? Слова ей не скажи. Ох, упустил я тебя.

– А всё ведь можно исправить, – подмигнул кузнец.

Пётр Николаевич уставился на Ивана.