Остров Укенор

– Унимо, иди в свою комнату, – Астиан устало посмотрел на сына. – Пожалуйста.

Серые в чёрную крапинку глаза были тусклыми от страха. Как речные камушки в пасмурный день.

– Я хочу к маме. Можно я подожду маму? – таким голосом спрашивают, зная ответ.

И Астиан разозлился:

– Нет. Уже поздно. Завтра пойдёшь к маме.

Титры: «Нимо уже знал, что «завтра» – это то, как взрослые называют «никогда». А «никогда» – это то, с чем ему не справиться».

Нимо заплакал.

Титры: «Понимая, что это разозлит отца ещё больше».

Астиан молча взял сына за руку, отвёл его в комнату и закрыл дверь. Затем спустился вниз по крутой деревянной лестнице, зачем-то стараясь не скрипеть, огляделся и осторожно сел в кресло.

Она вернулась через час. Медленно, стараясь не шуметь, сняла туфли и на цыпочках стала пробираться через комнату – но тут заметила мужа и беззвучно рассмеялась. Он ответил кривой полуулыбкой.

Титры: «– У меня был знакомый птицевед, который подкармливал птиц в парке зимой. А потом увлёкся философией.

– И что?

– Ничего. Перестал подкармливать птиц.

– А у меня в детстве у меня был целый план по спасению Спасителя.

Сосед Астиана по залитой закатным светлым элем веранде ухмыльнулся. Вокруг был уютный приморский городок с домиками из лего, и не верилось, что где-то там бушевала настоящая жизнь.

– Да, мне казалось диким, что никто даже не попытался этого сделать. Просто так взять и сдать своего Бога толпе невежественных, глупых, злобных, трусливых, самодовольных палачей. И я придумал план. У меня всё было расписано по минутам.

– И что бы ты стал делать после?

– Об этом я не думал.

– А ещё раньше, в школе, мы, конечно, мечтали спасти Пушкина.

– Забавно. А мы Ван Гога.

– Это было бы несколько сложней.

Они помолчали.

– Знаешь, странно, что ты не остался там, где каждый выдумывает что-нибудь такое, прячет в рукаве план спасения мира. А потом вдруг избивает свою жену.

Астиан долго молчал.

– Мы так привыкли. С детства. В школе нам говорили постучать себе по голове. Но стучать по голове соседа – удобнее.

Собеседник Астиана пожал плечами, вздохнул и отправился за вином».

– Нимо спит? – спросила она.

Астиан кивнул.

Она стала подниматься по лестнице. Её вечернее платье легко шуршало.

Титры: «Он давно уже привык врать. Да и она спросила только потому, что так надо. Ей было скучно здесь, в этом сонном доме – как в клетке, как в склепе. Ей – какая пошлость – хотелось немного пожить.

Он много раз говорил ей, что не нужно понапрасну мучить себя. Но всё было бесполезно».

– Он ждал тебя, плакал, – сказал Астиан ей в спину.

Титры: «Зачем было это говорить? Да ещё таким тоном – смешного опереточного мужа. Когда зал взрывается от хохота. Это пошло, жестоко, ни на что не похоже. В твоей жизни не должно быть таких сцен. Сотри сейчас же!»

Она медленно развернулась, стоя на последней ступени. В свете лампы вспыхнули и погасли хрустальные серьги.

– Что ты хочешь сказать? – спросила она почти ласково.

– Ничего, забудь, – он отвёл глаза. Уставился на нелепый светлый ковёр у лестницы.

Титры: «Я сказал глупость. Непозволительную глупость. И если существует ад для защитников – можно считать, что я уже в нём».

– Ещё о чём мне забыть? – её глаза сверкали, как в настоящем кино.

Титры: «(Осторожно: дешёвая мелодрама!) Может быть, о том, что ты меня не любишь? Или о том, что никогда не любил? Может быть, о том, что я плохая мать? Или о том, что ты тоже – не лучший отец?»

– Пожалуйста, не нужно…

Она развернулась, чтобы уйти, но её нога соскользнула, она неловко изогнулась всем телом, стараясь ухватиться за перила – не успела и стремительно покатилась по ступенькам вниз. Платье испуганно прошуршало и стихло.

Титры: «Это ты навсегда запомнишь. Это – твоё, забирай!»

Астиан бросился к жене, но увидел только ковёр. Светлый ковёр, на котором так хорошо было видно маленькое алое пятно.

Титры: «Я не виноват, это не я, ЭТО НЕ Я, ЭТОНЕЯ, ЭТОНЕЯНЕЯНЕЯ…»

Хлопок – отключилось электричество, словно кто-то выдернул видеомагнитофон из розетки.

Глава 2

Неурожай яблок

На ярмарку Дня урожая в Тар-Кахол приезжали жители всех окрестных деревень и городков. Крестьяне привозили оранжевые тыквы, похожие на синтийские фонари, мешки сушёной зеленики и терпкий лавандовый сыр, мастера раскладывали перед жителями и гостями города острейшие ножи, незаменимые осенью тёплые плащи с капюшонами, украшения – от бус из речной гальки до причудливых серебряных зверей и птиц с изумрудными глазами, уличные актёры, фокусники, певцы состязались за внимание праздничной толпы. Запахи кофе, корицы и свежего хлеба, мелькание разноцветных лент в волосах, красных карамельных яблок на палочках в руках уставших смеяться детей, улыбки, разговоры на улице – со столицы Шестистороннего Королевства в дни осеннего фестиваля впору было писать картину счастливого города.

Но Унимо не был бы тар-кахольцем, если бы дал себя обмануть. Он бы расстроился, увидев Тар-Кахол таким – как с открыток, которые студенты Академии изображений рисовали и продавали тут же, на улицах, словно в рассказах путников о «Серебряном городе», которыми они щедро расплачивались за еду и ночлег в отдалённых краях Королевства. Нет, даже в детстве Нимо не верил в эту обманчивую лёгкость, с которой жизнь порой кружила на городских улицах. Он чувствовал следы боли, умело запутанные в переулках, видел время, стёртое в пыль мостовых. Когда Нимо читал про Бесконечную войну и осаду Тар-Кахола, он потом ещё долго представлял, как с крепостной стены падают лучники с цепкими перьями стрел в горле, как растёт стена из тел, а враги всё не отступают. И не мог просто наслаждаться прекрасным видом на город, когда отец водил его на смотровую площадку Западных ворот…

Он открыл глаза в реальнейшем и увидел то, что должен был увидеть: нити тревоги, свисающие вместо гирлянд из фруктов с балконов центральных улиц, стянувшие небо в узких переулках, опутавшие город не мягкой осенней паутиной – но смертоносной сетью вероятностей.