История Смотрителя Маяка и одного мира

Он вглядывался в лицо сына, но месяц уже скрылся за чёрными кружевами облаков, и ничего нельзя было различить, кроме белых наивных пуговиц-глаз игрушки.

– Хорошо? Ну, что ты молчишь? Ну, хочешь, пойдём со мной? Обещаю, что больше не будет ничего страшного. И я тебя не оставлю.

Унимо молчал, благословляя ночные облака. Ведь это было реальнейшее – и можно было ухватиться за слова отца, за то, что должно быть правдой. Унимо чувствовал, что он уже мог бы это сделать. Даже если это слова самого Защитника.

– Нет, – Нимо покачал головой, – я хочу остаться и помочь Форину.

Астиан улыбнулся. Он перебирал в уме слова благодарности – и не мог понять, за что всё-таки Мир так щедр с ним.

– Я люблю тебя.

Кто-то это сказал. Кто-то произнёс эти слова в самом сердце реальнейшего. А потом в особняке Ум-Тенебри, словно в склепе, стало гулко и безвременно. Только маленький мальчик сидел неподвижно и неестественно прямо на кровати. И в огромной глиняной чаше тишины было хорошо слышно, как упала и покатилась по полу пуговица от старой детской игрушки.

Всё вокруг стало зыбким: как будто каждый предмет, каждая травинка и каждый глоток воздуха вдруг стали раздумывать, правильное ли место они заняли в пространстве. А что творилось в голове человека – и не описать.

Тео уже немного освоился в этой качке реальнейшего, а вот Инанис выглядел растерянным. Он даже как будто сожалел о том, что его вытащили из такой понятной и логичной камеры Королевской тюрьмы.

Бывший слушатель с отстранённым вниманием отметил, что при взгляде на просветителя чувствует, прежде всего, злорадство. И тут же по привычке укорил себя.

Инанис, справившись с первым удивлением, остановил взгляд на Тео, как на единственном знакомом образе, в попытке хоть за что-то ухватиться, и спросил, чтобы понять, может ли говорить в этом странном мире:

– Как ты здесь оказался?

– Если я не ошибаюсь, меня изгнали только из Ледяного Замка. А здесь – не Ледяной Замок, – ответил Тео, и его голосом явно говорила обида, набравшая немалую силу в реальнейшем.

Просветитель удивлённо взглянул на бывшего слушателя, но промолчал. Должно быть (так думалось Тео), Инанис решил, что это какая-то хитроумная ловушка, в которую из мести заманил его изгнанник Школы.

Но это ведь было не так.

– На самом деле, я не знаю, где мы, тар просветитель, – меня, как и вас, просто привели сюда, – устало пояснил Тео, прислоняясь к прохладной каменной стене в тени переулка, – но это слишком похоже на тот мир, который встретил меня за порогом Школы. Поэтому я быстро успел привыкнуть, наверное.

Инанис кивнул. Ему было тягостно оставаться один на один с Тео, ведь он так старательно (не сказать, что ему это вполне удалось и, тем более, что это было хоть сколько-нибудь просто) вычёркивал талантливого слушателя и друга из своей жизни. Как будто встретить призрака убитого тобой человека. Нет, просветитель ни на секунду не сомневался в правильности решения Совета, но то, что живой, редкостно умный, искренне и со страстью преданный делу служения Защитнику Тео должен был покинуть Школу, не могло быть правильным. И это противоречие, не разрешаемое ни одним из известных просветителю логических приемов, врезалось в душу при каждом неловком движении мысли, мучило его бессонными ночами. Но сказать об этом Тео – просто сказать – всегда было где-то за чертой реального, и только во снах просветитель видел не раз себя и Тео, сидящими где-нибудь и беседующими обо всём, как раньше.

Мимо проходил торговец кофе, и Тео, вытащив последние монеты и пожелав, чтобы у них с Инанисом был кофе, как раньше, когда они сидели в кабинете просветителя и частенько не замечали за разговорами, что уже наступило время, когда Ледяной Замок, словно огромный сом, погружался на дно сонной реки. Тогда Инанис сокрушался, что из-за него слушатель нарушает распорядок Школы, и качал головой, но на самом деле был доволен…

– Кофе? – Тео протянул Инанису картонную кружку, и тот взял, по привычке обхватывая её двумя руками, хотя было совсем не холодно.

На мгновение обоим показалось, что они в Ледяном Замке, и высокие стрельчатые окна привычно индевеют, покрывая небо Школы просветителей причудливыми узорами. Кричат ночные птицы, ворчливо бьют осипшие за зиму часы…

Но оба они, несомненно, были в Тар-Кахоле. И это уже нельзя было изменить.

Инанису вдруг захотелось рассказать, что он чувствовал, когда ушёл Тео, что никогда раньше не было такого, чтобы он сомневался хоть в чём-то, связанном с Ледяным Замком – да и теперь не сомневался, но боль и пустота были настоящими и говорили с ним по ночам, спрашивая, почему он хотя бы не попрощался с изгнанником. «Как будто моё прощание помогло бы ему», – оправдывался Инанис и сам себя укорял за слабость.

Просветитель молчал. Кофе расплескался и неаккуратными потёками украшал картонные стенки.

Тео не ждал, что просветитель скажет что-то важное. Теперь он сам мог говорить всё, что угодно. Он почувствовал, что здесь, в этом странном мире, он может сказать то, что станет правдой.

– Я хочу, чтобы вы перестали винить себя. И чтобы Ледяной Замок когда-нибудь отпустил вас, – самоуверенно заявил Тео.

И просветитель совершенно справедливо возмутился:

– Я вовсе не… не слишком ли ты много на себя берёшь, бродячий мудрец? – прошипел Инанис, отставляя кружку с кофе, поднимаясь со скамейки и сердито оглядываясь.

– Не больше, чем презренный изгнанник, – усмехнулся Тео.

Просветитель не успел ничего ответить, поскольку из-за угла переулка вышел Астиан Ум-Тенебри и удивлённо остановился, словно запнулся.

– Что-то вы, я вижу, не готовы к путешествию в Ледяные горы, – недовольно констатировал он. – Нет, мы можем, конечно, попить кофе и порассуждать о сотворении мира, о Зримой Тьме, о других захватывающих сюжетах, – продолжал Астиан с неожиданной язвительностью, делая вид, что собирается расположиться на скамейке, с которой только что поднялся Инанис, – но мне казалось, что вам небезразлична судьба осаждённых в Ледяном Замке.

– Осаждённых?! – Тео и Инанис воскликнули практически одновременно.

Астиан стадальчески вздохнул.

– Мало того, что вы не можете разглядеть Защитника ни в одном человеке, так вы ещё и не можете почувствовать страдание людей, с которыми провели большую часть жизни? Мне кажется, я слышу даже стоны старых камней Замка.

Тео первым выловил из всего этого потока раздражительных слов те, на которые стоило реагировать.

– Лори Ум-Тенебри, прошу вас, если вы знаете, как помочь обитателям Ледяного Замка, то мы готовы сделать всё, что в наших силах… – взмолился Тео и остановился, замерев в чёрных глазах Астиана, в которых словно вращалась спираль из сияющей темноты.

Наконец Ум-Тенебри отвёл взгляд и сокрушённо покачал головой.

– Придётся… а ведь вы, каждый по-своему, даже не верите в то, что я Защитник, -добавил Астиан с какой-то почти детской обидой и, когда Инанис собрался было что-то возразить, неожиданно хлопнул в ладоши и сказал: – Ну что ж, по крайней мере, подумайте о тех и о том, что вам дорого больше всего в Ледяном Замке. Только не пытайтесь лукавить: здесь это опасно. А я, так уж и быть, найду точку, где ещё можно что-то изменить.

Бледная Мариона стояла у высокого окна и смотрела, как Тео, не оборачиваясь, уходит по скользкой дороге за ближайший перевал. Плиний сидел один в своей комнате, в которой так и не успел разобрать вещи после возвращения – теперь уже и не надо было, – и думал о том, почему так произошло, почему именно с Тео. Айл-просветитель Люмар сидел, смотря в одну точку, и никто не мог бы сказать, думает ли он хотя бы о чём-то. И только один человек, пожалуй, доказывал бы всем, что глава Школы всё понимает, и разговаривал бы с ним по вечерам, даже если бы не слышал в ответ ни одного слова…

– Неплохо, – оценил Астиан, жестом показывая, что лучше пригнуться.

Оба они – Инанис и Тео – отлично знали это место – каменную гряду за первым перевалом по дороге от Ледяного Замка. Если чуть приподняться, то дорога до Школы и небольшая долина перед ней отлично просматривались с этой точки. Слушатели пробирались здесь, когда отпрашивались в город и хотели сократить путь.

Несмотря на солнечный день, в горах было, как обычно, холодно. Но Инанис и Тео с удивлением обнаружили, что они одеты в тёплые плащи с капюшонами, что было как нельзя кстати на зябком весеннем ветру.

Повинуясь жесту Астиана, они спрятались за огромным валуном, который с солнечной стороны начинал оттаивать, но всё ещё был покрыт прозрачными ледяными доспехами.

Убедившись, что его спутники не совершают резких движений и готовы слушать, Ум-Тенебри сказал, как мог серьёзно (он уже понял, что со служителями чем проще, тем получается сложнее):

– Там, у первого от Ледяного Замка перевала, сейчас расположился весь гарнизон Норсена. Если выглянуть, то можно увидеть их пушки и укрепления – только, пожалуйста, не нужно этого делать, пока поверьте мне на слово, это не так сложно, – предупредил Астиан попытку Инаниса привстать и убедиться. – У них приказ арестовать Айл-просветителя, на который обитатели Ледяного Замка, разумеется, ответили отказом. И королевские войска дали им три дня для принятия правильного решения, а вот что произойдёт дальше – трудно предсказать. Скорее всего, солдаты попытаются взять Замок штурмом, что, конечно, не составит особого труда. Возможности служителей к военному сопротивлению вы и сами, думаю, неплохо представляете.

На лице Инаниса читался ужас. Он с безжалостной ясностью представлял, что сейчас происходит там, в Ледяном Замке, и винил себя за то, что бросил свой дом в такой момент, совершенно забывая, что совсем недавно он был в Королевской тюрьме и ожидал вполне вероятной казни за исполнение поручения Айл-просветителя. Тео всё время внимательно всматривался в лицо Астиана, как будто хотел понять, может ли этот человек быть Защитником.

– У вас остался кофе? – неожиданно спросил Астиан.

И Тео, который всё ещё сжимал в руке остывшую уже, но наполовину полную кружку из Тар-Кахола, машинально протянул её Ум-Тенебри.

– Спасибо, – кивнул тот, принимая дар и усаживаясь прямо на снег, – вы ведь все тоже любите кофе, да? – с усмешкой уточнил Астиан, снова будто разговаривая сам с собой. – Ну конечно, как же иначе. Кофе я любил, пожалуй, больше всего – с тех пор, как впервые почувствовал эту волшебную горечь взрослой жизни. Так что и вам деваться некуда, да…

Инанис недовольно сощурился.

– Послушайте, лори Ум-Тенебри, мы ведь здесь, чтобы помочь тем, кто в Ледяном Замке…

Просветитель осёкся под ободряющим взглядом Астиана.

– Продолжайте, продолжайте, тар просветитель, – отпивая кофе, теперь уже откровенно издевательски произнёс Ум-Тенебри.

– И нам нужно что-то скорее предпринять… – сбивчиво закончил просветитель.

Астиан шутливо зааплодировал:

– Точно, как всегда! И ваши идеи в связи с этим, тар просветитель? Как нам одолеть целый гарнизон вооружённых солдат?

Инанис вышел из себя – но только потому (как он объяснял себе потом), что не мог думать ни о чём, кроме положения Айл-просветителя в осаждённом Замке.

– Если вы Защитник, как утверждаете, то вам не должно составить труда справиться с кем угодно!

Тео испуганно взглянул на Инаниса. Первый раз он видел, чтобы хладнокровный просветитель так явно выходил из себя (пожалуй, хуже, чем тогда, на памятном уроке логики у слушателей третьей ступени). И даже если этот странный человек самозванно мнил себя Защитником, не стоило с ним так говорить.

Астиан неловко поднялся.

– Вот как… ну хорошо. Раз вы так хотите. Сейчас я что-нибудь придумаю. Сейчас… – бормотал он.

Тео почему-то захотелось успокоить его, сказать, что всё хорошо. Но он тоже не знал, как и зачем они оказались здесь, под носом у целого гарнизона, не имея шансов спасти Ледяной Замок.

– А почему мы не… не спасли всех остальных из Королевской тюрьмы? И куда… куда делся тот мальчик, Унимо? – спросил Тео, нарушая затянувшуюся тишину потрескивающего снега и отдалённого гомона солдат, отчасти пытаясь отвлечь изрядно ушедшего в себя Астиана, отчасти действительно желая знать ответы на занимавшие его вопросы.

– Унимо? Он остался там, ему нужно было остаться, – вздрогнув, ответил Астиан. – А тюрьма. Ну, Форин бы не сказал нам спасибо, если бы мы сделали за горожан их работу, – загадочно отозвался он. И вдруг объявил: – Всё, я придумал!

Инанис, напряжённо изучающий позиции солдат, резко обернулся.

А Тео почувствовал, что приближается катастрофа.

– Да, я придумал, – радостно повторил Астиан. – Точнее, вспомнил, как это делается. Сейчас я пойду к ним, к солдатам, и они разбегутся пред моим ликом.

– Перестаньте, пожалуйста, – взмолился Тео. Он не на шутку испугался, что этот сумасшедший может и вправду выкинуть что-нибудь такое.

– Вы просто не верите в меня, – изменившимся голосом сказал Астиан. – Это не хорошо и не плохо, это ваше право. Вы, тар бывший слушатель, хотя бы верите себе, что уже неплохо. Уже половина дела.

Ум-Тенебри тщательно застегнул плащ, откинул капюшон и стал выбираться из снежного укрытия. И тогда отмер, как в детской игре «Окло-Ко – стоп!», Инанис.

– Стойте, что вы задумали! Не надо, прошу вас!

Астиан остановился, насмешливо оглядывая слушателей.

– Очень мило с вашей стороны, тар просветитель, проявлять такую заботу. О человеке, который посягнул на ваше святое. Почти подвиг. Рад, что вы не безнадёжны. А теперь послушайте меня оба, – слова Защитника падали редко и звонко, словно ранне-весенняя капель на черепичную крышу, – вы можете попытаться мне помочь, если хотите. Просто подумайте над тем, что я сказал. А вообще, не берите на себя слишком много. Прощайте.

С этими словами Астиан шагнул из-за камня и направился по дороге в сторону ворот Ледяного Замка. Тео и Инанис оба почувствовали, что не могут пошевелиться – могут только смотреть, как человек, или кто бы он ни был, идёт один, без оружия, под прицелами ружей десятков солдат…

Астиан Ум-Тенебри шёл, слегка прихрамывая, но вполне уверенно. Как будто не видел орудий и блестящих на солнце штыков, как будто не слышал трижды прозвучавшего предупреждения уставной совести: «Стой! Стрелять буду!»

Солдаты замерли, увидев фигуру странного человека, который неумолимо, как часовая стрелка, двигался по направлению к Ледяному Замку. До них уже дошли слухи, что где-то объявился некто, называвший себя Защитником. И многие говорили, что если это действительно Защитник, то он должен прийти спасать своих верных служителей. И вот этот невозможный человек, который идёт так спокойно, когда ему угрожают смертью… даже после третьего предупреждения и выстрелов в воздух никто из солдат не решался стрелять в нарушителя. Неисполнение приказа, конечно, страшило, но это было ничто в сравнении с предательством того, кто вытащил мир из небытия. Даже если была всего лишь сотая доля вероятности того, что это правда он…

Солдаты готовы были сбежать, бросая оружие – Инанис и Тео ясно видели это, и их души наполнял священный трепет. И каждый укорял себя за сомнения, породившие это жестокое чудо.

И тут кто-то из владеющих оружием выстрелил не в воздух. Выстрелил прицельно в сердце – в левую часть груди, становясь убийцей по кахольскому праву, даже если затея не удалась. Даже если счастливая случайность позволила бы пуле пролететь мимо. Но нет: на белой дороге, совсем близко, они ясно видели, как пуля попала в грудь путника, и на его плаще расцвёл, стремительно раскрывая лепестки, алый мак…

Человек стоял, не шелохнувшись, и улыбался – и вот тогда солдаты и офицеры гарнизона с криками побежали прочь. Самые впечатлительные потом рассказывали, что Защитник будто бы увеличился и стал затмевать горы, продолжая так же улыбаться и ласково смотреть на своих убийц…

В спешке беспорядочного отступления никто не заметил, как из-за ближайшей каменной гряды выскочили двое и побежали к раненому. Как, впрочем, и того, что Защитник, как самый обычный человек, резко побледнел и осел на снег, неаккуратно разбрасывая в кашле сверкающие на солнце рубиновые капли.

Эту картину в изумлении наблюдали и осаждённые обитатели Замка, они распахнули ворота и помогли Инанису и Тео осторожно внести истекающего кровью Астиана…

Потом доктор Квид, нервно покусывая губы, качал головой и недоумевал, как можно было вообще стоять с такой раной. Как можно было дотянуть до Замка с такой потерей крови.

– Он хочет видеть вас, – буркнул Квид бледным Инанису и Тео, ожидавшим приговора у двери комнаты лекаря, – и не приводите мне больше мёртвых богов! Не смейте! – зло воскликнул он, ударяя кулаком о стену и не заботясь о том, что его могут услышать.

Астиан не прекращал улыбаться. И если бы не радостный блеск глаз, то можно было бы подумать, что лицо его свела предсмертная судорога.

– Тео… теперь ты… будешь Защитником, – усмехнулся Астиан и тут же побледнел ещё больше, поскольку его рана не позволяла вытворять такое безнаказанно, – ты справишься… я в тебя… верю… извини, что я так… перешёл на ты… с богами обычно говорят на ты…

Ум-Тенебри остановился. Словно сверял нужные слова с тем небольшим запасом, который у него остался.

– Это не сложно… совсем не сложно, – проговорил Астиан, заметив темнеющим взглядом, как испуганно дёрнулся Тео. – Ты будешь отличным Защитником… научишься всему постепенно… Зримая Тьма пока спит…

– А вы… – продолжал Ум-Тенебри, слыша уже только гул своей крови в ушах, махнув в сторону замершего Инаниса, – просветитель… помогайте ему… если вы все в него поверите, то будет лучше… я слышал всё… всё, что вы говорили для меня… я всё слышал… и ваши слова были… моей… жизнью…

Глаза Астиана закрылись, а улыбка стала ещё более умиротворённой.

Тео плакал и не мог остановиться. Потому что теперь за границей комнаты с мёртвым Защитником его ждала только пустота. И где-то там, чуть дальше – Зримая Темнота. Он чувствовал её размеренное сонное дыхание.

Речь так и не вернулась к Айл-просветителю Люмару. Но однажды, после очередного вечера, который Инанис неизменно проводил в комнате главы Школы за чтением вслух его любимых книг, просветитель Сервил постучался в комнату бывшего слушателя Тео и с болезненной улыбкой протянул ему листок бумаги. На нём нетвёрдым старческим почерком было накарябано: «Он всё-таки привёл Его к нам».

10.2.2 Sic semper tyrannis61

Унимо снова стоял перед этой дверью, и ему казалось, что прошло по меньшей мере несколько лет с тех пор, как он впервые появился здесь. «Булочная Хирунди» – написано было нарочито неброско, потому что те, кто хоть раз побывал у Тэлли, не нуждались в дополнительных призывах. Дверь из старого дуба с кружевными узорами столетий, деликатно тронутые ржавчиной петли… Нимо разглядывал дверь, потому что его спутник, который стоял впереди, медлил, что казалось невероятным.

Форин – а это был именно он – словно не решался поднять руку и постучать. Унимо даже приготовил насмешливый комментарий, но удержался из благоговения, как будто скромная булочная Тэлли была святыней.

Трикс, дрожащий то ли от страха, то ли от волнения, держался поодаль от Смотрителя и его ученика, как прибившийся бродячий пёс, который не знает, приютят ли его те, за кем он увязался, или захлопнут дверь прямо перед носом.

Они снова были вместе, как на Маяке, и Унимо невольно почувствовал, что оказался дома. Нет, это ощущение вовсе не было приятным, уютным или чем-то вроде – скорее, даже в этот весенний вечер, становилось ощутимо холоднее, как будто от морских брызг, которым здесь, конечно, неоткуда было взяться. Но дом – это не всегда там, где тебе хорошо.

Собственно, из отцовского дома Форин и вывел его через какой-то невыносимо длинный лабиринт – так они снова оказались вместе.

Тогда Унимо сидел в тишине особняка Ум-Тенебри и слушал часы, бьющие оглушительно. Все предметы вдруг стали больше, и каждый норовил утащить Унимо с собой, прошептать какое-то воспоминание, отвести в прошлое, закружить, как ребёнка на карусели. Нимо сидел безголосый и почти бездыханный – сам почти обратился в вещь. И это состояние, это повторное обретение немоты, было притягательно тем, что всё уже существовало вокруг. Что всего было слишком много.

Когда стихли даже часы, Унимо где-то далеко на краю слуха уловил звук капель. Как будто дождь и протекла крыша. Капли стекали по стенам, медленно заполняя пространство своим победным «кап… кап-кап…».

Вот тогда явился он – его шаги по деревянной лестнице на второй этаж были слышны, как раскаты грома, так что Унимо раздражённо поморщился. А потом он ещё, проходя в комнату, задел мамину любимую вазу из лазурной майолики – и она разлетелась по полу сотней морских камешков.

– Ты что, собрался здесь остаться? – не замечая своей неловкости, недовольно спросил Форин, оказавшись перед неподвижно сидящем на кровати Ум-Тенебри.

Унимо непонимающе взглянул на своего учителя, а потом сказал:

– Вы разбили мамину любимую вазу. Я вам этого никогда не прощу.

«Отлично», – пробормотал Смотритель и, заметив, что все окна в комнате завешены, создавая этот питательный для воображения полумрак, он принялся отодвигать тяжёлые шторы, но из первого же оконного прямоугольника на него глянула Зримая Тьма, и Форин поспешил вернуть занавеску на место.

Отдышавшись, он подошёл к Унимо и, наклонившись, чтобы оказаться на уровне серых в чёрную крапинку глаз, сказал:

– Что бы ты там ни думал, я вытащу тебя из этой могилы. А дальше уже разбирайся сам.

И капризное детское «нет!» Нимо потонуло в мягких земляных стенах лабиринта, куда они оба провалились…

Конечно, теперь Унимо был благодарен Форину за спасение. Он зажмуривал глаза и качал головой, когда представлял, что не смог бы выбраться. Но отец верил в него, иначе не стал бы оставлять один на один с особняком. Отец не стал бы…

От раздумий Ум-Тенебри отвлёк звук стука в дверь – в ту самую, дубовую, с надписью «Булочная Хирунди». И Унимо почувствовал звонкую и чистую радость от осознания того, что вот сейчас, через мгновение или два, он увидит Тэлли.

Хозяйка дома не стала спрашивать «кто?» или смотреть в небольшое окошко, которое специально для таких целей располагалось слева от двери, – наверное, она знала, кого увидит. То есть наверняка, ведь это было реальнейшее.

Но всё равно она выглядела удивлённой и такой, намного младше, что ли. Унимо сначала даже не узнал свою подругу. Впрочем, она, кажется, даже не заметила, что за порогом есть кто-то ещё. Долгую-долгую секунду они смотрели друг на друга. Унимо не видел лица Форина, только его отражение, как в зеркале, в лице Тэлифо.

– Я зашёл… извиниться. Да, – это, несомненно, был голос Форина, но трудно было поверить, что и слова принадлежали ему.

– Ничего… видишь, я тоже… – пробормотала Тэлли, отступая вглубь комнаты. А затем, словно вспомнив, что она здесь хозяйка, произнесла уже с улыбкой: – Добро пожаловать, – и тут впервые заметила за спиной Смотрителя Унимо.

Это стало одним из тех впечатлений, которые человек хранит, как сокровища, где-то во внутреннем кармане своей жизни, забывая о них и нащупывая в самый необходимый момент. То, какой искренней радостью зажглись глаза Тэлли, когда она увидела своего младшего друга, неуверенно переминающегося с ноги на ногу.

– И привести к тебе твоего протеже – видишь, он в целости и сохранности, – усмехнулся Форин, уже совершенно прежний, отступая чуть в сторону, – и даже кое-чему научился.

Тэлли крепко обняла застывшего Унимо, и он прошептал едва слышно: «Я скучал по тебе», что было, разумеется, правдой.

– Привет, Трикс! – кивнула Тэлли всё ещё дрожащему немому. – Заходите, прошу вас.

– Мне нужно ещё успеть найти остальных, поэтому я… – деловито проговорил Форин, переступая порог.

Тэлли улыбнулась:

– В таком случае тебе повезло: они все здесь. Почти… – и действительно, на креслах и за столиками в закрытой булочной сидели все они: Мастер Любви, Мастер Музыки, Мастер Скорби, Мастер Поэзии, Мастер Преданности.

Долора постучала в дверь булочной сразу после того, как Кора и Сорел принесли Верлина. По нервно скомканной тишине, которая повисла на мгновение, Форин понял, что Мастера Слов больше нет. Но нельзя было отвлекаться.

Под прессом взглядов шести Мастеров Форин усмехнулся:

– Ну что же, рад вас всех видеть. Но сейчас у меня совсем нет времени, надо идти. В Королевстве, как вы знаете, опять что-то сломалось, – Смотритель всё-таки не стал разглядывать присутствующих, а задумчиво уставился в окно.

– Он тоже здесь, – не удержавшись, сообщил кто-то, и Форин обернулся и посмотрел в упор на того, кто решил, что Смотритель этого не знает. Такого взгляда, будь он чуть продолжительнее, достаточно было, чтобы надолго лишить человека желания что-либо говорить, но Форин быстро сменил гнев на милость.