Остров Укенор

Мудрость и отчаяние всех времён, спелёнутые и отнесённые в лес слов. Мир, который выжил.

В залах библиотеки не было расставленных ровными рядами столов, как в библиотеке Университета. Столы, стулья, табуреты, кресла, подушки напоминали о гостиной в каком-нибудь столичном доме. Лучшими местами, вероятно, считались широкие подоконники на каждом из ярусов: все они были заняты.

– Вы не подумайте, раньше всё было в порядке: столы, зелёные лампы. Это из-за меня тут теперь вот так, – на пороге маленькой комнаты в глубине первого яруса библиотеки стоял Тео.

Унимо сразу его узнал, нового Защитника. Такого же, как он сам, не на своём месте. По этому взгляду дерева, надломленного ураганом.

И Тео его, конечно, тоже узнал.

– Айл-Тео, вот, тут к вам гости! – сообщил слушатель.

– Я вижу, Лирц, – усмехнулся Тео. – Спасибо, что проводил. И не забудь вернуть мне моего Котрила Лийора.

– С надписью Айл-просветителя? – улыбнулся Лирц.

– Именно.

В маленькой комнате хранителя не было ни одной книги, зато – очень удобные стулья, стол, камин, чашки и кофейник. И запах кофе, почти как на пороге «Кофейной сони».

– Здесь очень хорошо, – осторожно сказал Унимо.

– Очень, – охотно согласился Тео.

Он вспомнил, как тогда, двенадцать лет назад, стоял над мёртвым Защитником, оглушённый и немой, пока доктор Квид не отстранил его, бережно и аккуратно потянув за руку. Как впервые пришла Зримая Темнота – и завыла под стенами Ледяного Замка, и новоявленный Защитник не придумал ничего лучше, чем выйти к ней и завыть в ответ. Забывая с каждой секундой языки человеческие. Вспомнил безжизненный голос Инаниса: «Совет просветителей разрешает тебе остаться, Тео Гранций». Конечно, не слушателем, но в Ледяном Замке, в сердцевине надтреснутого мира. Тео выделили крошечную комнату в башне Серых Стражей, где никто не беспокоил – лучшего он не мог и желать. А потом, когда Инанис стал Айл-просветителем и у него не осталось времени, чтобы следить за библиотекой, Тео назначили «исполняющим обязанности» хранителя.

– Быть хранителем такой библиотеки – это похоже на чью-то мечту, – продолжал Унимо, не слишком старательно скрывая зависть.

– А я всё чаще думаю о себе как о драконе, который сторожит сокровище, но не может им воспользоваться. Я теперь почти не читаю книг. Не то чтобы чтение не приносит мне удовольствие – напротив, слишком большое, так что я даже забываю, с какой полки взял книгу. Ещё слова: иногда мне кажется, что они смеются надо мной, – добавил Тео, покосившись на открытую дверь.

Унимо серьёзно кивнул:

– Одна поэтесса говорила мне, что в такие моменты она открывает тезаурус и читает вслух, как заклинание.

– Интересно, – пробормотал Тео, – надо будет попробовать. Но вообще, конечно, ты прав: это лучшая из работ, и я бесконечно благодарен Айл-Инанису. Хотя Совет Просветителей на каждом заседании рассматривает вопрос о моём увольнении. Вот, например, сейчас они недовольны тем, как расширился раздел книг «приблизительного и описательного свойства». Я действительно стараюсь покупать все новые книги. Во всяком случае, в Шестистороннем и Синте. Просветители сначала хотели запретить, но потом махнули рукой.

– Почему запретить? – спросил Тьер.

Тео и Унимо улыбнулись.

– Потому что непонятно, какие из них останутся, – объяснил Тео, – какие из них достойны пыльной полки лучшей библиотеки Королевства. Забавно, что люди, эти следы птиц на снегу, так любят распоряжаться вечностью. Кстати, коллекция поэзии нашей библиотеки теперь тоже самая большая в Шестистороннем. Ну, из общеизвестных, конечно.

В комнату хранителя заглянул кто-то из слушателей, но, увидев гостей, тут же исчез.

Пробили часы на башне: их удары падали камнями в полыньи, ломали тонкий лёд времени, который тут же затягивался размеренным ходом обрядов, занятий и дел.

– Это всё хорошо, – поднялся вдруг побледневший Тьер, – библиотека, книги, поэзия. Но вы ведь Защитник, верно? – в реальнейшем он стал бы вопросом, вечно голодным, с шипением поводящим изогнутой шеей. Или ещё хуже: вопросом ребёнка, вызывающим снисходительный смех взрослых. – Вы разве не видите, что мир не в порядке? Что он уже не умещается на полках, а валяется как попало, словно библиотека, завоёванная неграмотным королём Солнечного Королевства? Когда книги – и люди – никому не нужны, кого вы можете защитить?

Тео смутился. Он и сам об этом думал и даже представлял, какой голос будет у Задающего Вопросы.

Унимо пришёл на помощь:

– Тьер заключил договор с Мастером Смерти. Только не очень внимательно прочитал условия, и теперь злится на всех, кто может умереть.

Это было жестоко – говорить так, и Унимо никогда не стал бы, если бы не растерянное лицо его почти что брата Тео. Ради родственников приходится идти на то, что для себя никогда бы не позволил, таковы законы реального.

Но Тьер не остановился, хотя упоминание его изъяна обычно заставляло его замолчать.

– Да, теперь я должен оставаться здесь, в вашем мире, а я не хочу, не хочу! Не нужен мне этот ваш мир – да и вам, видимо, не так уж и нужен. Вас, конечно, никто не спрашивал, дали в руки коробку с котятами, попросили посторожить и не вернулись. Но вы-то всё равно можете в любой момент уйти. А я нет. Разве это справедливо? Посмотрите мне в глаза, Айл-Защитник, и скажите, что так и должно быть! Просто скажите, и тогда я…

Бледность Тьера стала серой, как тени на весеннем снегу. Он выбился из сил, подыскивая слова, балансируя на канате над площадью насмешек.

– Я хотел бы помочь… – пробормотал Тео.

– Но не получится: время чудес прошло, Защитник – это не фокусник и не книжка с картинками «Ответы на все вопросы», – снова вмешался Унимо, чувствуя, что ещё одного такого разговора в роли Всезнающего Автора за день он не выдержит.

– А кто такой Защитник? – сердито спросил Тьер. Он уже сдался и продолжал разговор только из упрямства.

– Тот, кого мы называем Защитником. Тот, кого мы благодарим. Мы, понимаешь?

Унимо почему-то вспомнил, как улыбался его отец: чуть удивлённо, как будто сам себе не веря.

– Спасибо, Айл-Тео! Спасибо вам за всё! – язвительная улыбка Тьера вышла кривой, как горизонт со стены Ледяного Замка, и обречённой, как выросшее между камнями деревце.

Беседа с Инанисом получилась куда более светской. Унимо передал просьбу Тэлли, и глава Ледяного Замка кивнул, ничего больше не спрашивая. Они пили кофе, ходили осматривать Замок, причём Унимо довольно быстро запутался в лестницах и переходах, но послушно кивал, слушая рассказ просветителя об истории Школы – на самом деле, весьма занимательный, но после разговора в библиотеке Ум-Тенебри не чувствовал в себе никаких сил для познания.

Они вышли даже во двор Замка. «Здесь хоронят просветителей Школы, которые того желают. Остальных спускают вниз, в долину», – произнёс Инанис, когда они вошли в небольшой сад у южной стены Замка. Несколько десятков чёрных камней, которые заменяли жителям гор деревья, возвышались над сугробами: было заметно, что кто-то чистит их от снега. «Айл-просветитель Люмар», – прочитал Унимо на камне, который был к нему ближе всего. Рискуя показаться неучтивым, Инанис отвернулся и прошёл вперёд, застыв у самого камня. Унимо смотрел на следы просветителя, стараясь не отрывать от них взгляд.

Он не успел даже сосчитать их, как Инанис вернулся к гостям.

– Его могила тоже здесь неподалёку. Вот там, на вершине, – Инанис указал на невысокую гору, которая едва поднималась над стенами Замка. – Так он сам пожелал. Мы каждый день чистим тропинку к ней, так что если вы хотите…

– Нет, спасибо! – быстро ответил Унимо. И в ответ на удивлённый взгляд просветителя пояснил с подкупающей безоружностью: – То, чего я не вижу, не существует.

– Можно я схожу ещё раз осмотрю библиотеку? – спросил Тьер, когда они уже попрощались с Инанисом и добрались до своих комнат.

Унимо посмотрел недоверчиво, пытаясь понять, чем рискует.

Столько книг сразу Бессмертный никогда ещё не видел, поэтому в его желании побыть в библиотеке подольше не было ничего странного. Там был Тео, так что вряд ли Тьер сможет выкинуть что-нибудь ужасное. На всякий случай Унимо осторожно коснулся сознания своего спутника (тот вздрогнул и передёрнул плечами, но возмущаться не стал), не увидев никакого вреда обитателям Ледяного Замка, кивнул, мечтая только скорее закрыться в своей комнате.

Нужно было много всего обдумать и решить, куда отправляться дальше. И хотя Инанис, от лица всех просветителей, сказал, что они с Тьером могут оставаться в Ледяном Замке столько, сколько захотят, но злоупотреблять гостеприимством такого рода – вежливо-добродетельным – это словно просить у того, кто не может отказать. Эффективно в реальном, но опасно для тех, кто бывает в реальнейшем. Унимо как раз обдумывал, могут ли они выехать завтра утром, как в дверь его комнаты тихо постучали. Тьер не стал бы стучать так осторожно. Кого-то другого он не ждал. Смотритель открыл дверь и увидел на пороге того слушателя, который утром проводил их с Тьером в библиотеку. Лирц, кажется.

– Простите за беспокойство, Айл-Унимо, я… у меня… – слушатель замолчал и нахмурился. Видимо, не смог произнести подготовленную речь.

– Хорошо, прощу, если ты будешь называть меня Унимо и не будешь стоять на пороге, а зайдёшь, – вздохнул смотритель.

Поскольку кофе или чая не было, в качестве знака гостеприимства он предложил гостю кресло у камина. Лирц пристроился на краю, как воробей на карнизе.

– Как только Айл-Тео рассказал мне о вас, я надеялся, что когда-нибудь вы приедете сюда. Я верил в это, – заметив, как дрогнула вежливая улыбка смотрителя, Лирц поспешно добавил: – Айл-Тео не виноват, он был уверен, что я никогда с вами не встречусь! Иначе он не стал бы рассказывать. С тех пор я только и думаю, что об этом мире. А тут никто… тут даже вроде бы запрещено. Айл-просветитель запретил мне говорить об этом. Айл-Тео сказал, что ничего не знает. Но ведь это нечестно – прятать целый мир!

Нечестно. Несправедливо. Когда-то с такими словами Унимо пришёл к Форину. И остался, чтобы выучить совсем другие слова. Чтобы научиться языку немого, языку моря и языку отчаяния – праязыкам любого волшебства. Он шёл искать человека, который знает что-то необыкновенное. Казалось, что ничего важнее нет и быть не может, кроме этого ненужного другим людям излома реальности, в котором мечтаешь когда-нибудь – но об этом лучше было молчать! – увидеть своё отражение.

– Что ты хочешь узнать? – устало спросил смотритель. Ему показалось, – разумеется, только показалось, – что в темноте окна мелькнула чайка. К счастью, он вовремя заметил, как Лирц, опьянённый неожиданной свободой, вдыхает воздух для бесконечного разговора, и поспешил добавить: – Но только три вопроса! Я слишком устал, а завтра собираюсь отправиться в путь сразу после Утреннего Обряда.

Лирц задумался. Но потом вдруг улыбнулся, соскользнул с кресла и поклонился:

– Тогда не буду вас задерживать. И правда, так поздно уже. Простите, я не подумал об этом.

Запоздалая светскость не предвещала ничего хорошего. Унимо вздохнул.

На пороге Лирц всё-таки на секунду засомневался. Потому что был вопрос, который он хотел задать больше всего. Унимо чувствовал это, как разрежение воздуха. Всегда, когда в дело вступал его отец. Нет, Защитник. «Напиши, наконец, Жизнеописание, – говорил Тьер. – Во-первых, обогатишься, во-вторых, сможешь всех любопытствующих отсылать к первоисточнику».

Но Лирц, благодарение Защитнику, не стал ничего спрашивать, только пожелал мирной ночи и скрылся в созерцательный и книжный вечерний Ледяной Замок.

Тьер постучал, когда сон беспокойной птицей уже сел на карниз комнаты Унимо. Бессмертный попросил погреться: пожаловался, что в его комнате камин погас, и дыхание превращается в пар, как на улице. В руках у Тьера был ржавый уличный фонарь, который поскрипывал от малейшего движения. Унимо кивнул на гостевое кресло, а сам устроился на кровати, завернувшись в одеяло: хотя камин горел исправно, он вдруг почувствовал озноб. А затем, немного согревшись, закрыл глаза – только на мгновение.

И оказался на кладбище возле Ледяного Замка, среди чёрных камней. Только Айл-просветителя рядом не было, и на небе разыгрывалась одноактная пьеса зимнего заката. Хорошо, что в руке покачивался – и ужасно скрипел при этом – уличный фонарь. Унимо вышел за невысокую каменную ограду, чуть спустился по склону, на котором стоял Ледяной Замок, а потом стал подниматься на соседнюю вершину по протоптанной тропинке. Местами она слишком резко уходила в гору, и нужно было ступать аккуратно, ставить ногу боком и, сгибаясь, ловить равновесие. К вечеру после метели стало морозно, нужно было дышать неглубоко, прогревая стылый воздух. Какая-то птица резко взлетела, отделилась от тёмного пятна придорожного камня, словно ожившая искусная скульптура.

Вершина, как и многое в горах, была не такой, как виделась снизу: не точка, а длинная и узкая площадка с редкими камнями. Как будто специально созданная для памятника. Унимо увидел чёрный камень издалека, но остановился, не спеша подходить. Он несколько раз вдохнул, приручая дыхание. Потом шагнул, ещё раз – и снежные королевства рушились с прощальным скрипом, вторым голосом к скрипу фонаря. Огромный камень притягивал, не давал задержаться. И Унимо остановился только тогда, когда смог прочитать буквы. Странные знаки, похожие на людей: задумчивых, занятых, взмахивающих руками. Или животных, которые живут на той стороне мира, куда нужно долго плыть на самом быстром корабле. Или цветов, которыми заваливают траурное покрывало, и запах их увядающих лепестков потом невозможно забыть, или зелёных стеблей, пробивающих себе путь из темноты каждую весну даже здесь, в горах… Унимо не смог долго притворяться, что не способен сложить эти знаки в буквы и слова. «Астиан Ум-Тенебри» – прочитал он красноречиво краткую надпись. Обитатели Ледяного Замка оберегали Защитника и после смерти. Сдержанность и благородство. Светлые буквы на чёрном памятнике. Унимо старался дышать глубоко, уже не задумываясь о морозном воздухе, обжигавшем лёгкие. Вдох и бесконечный выдох, сердце испуганно тормозит, как лошадь перед рекой. Кружилась голова, лучше всего было бы потерять сознание. Но нет, реальнейшее немилосердно, рысьими глазами наблюдает, как бледнеет человек, как теряет последнюю надежду, утекающую водой из треснутого стакана. Мастер Реальнейшего должен был посмотреть навязанное Тьером воспоминание до конца: он не смог сказать, что не хочет этого. Поэтому ему пришлось увидеть, как пришёл отец, недоумённо огляделся с выражением лёгкого раздражения. Нахмурился, завидев сына: ну что ещё произошло? Но разглядев выражение лица Нимо, ничего не спрашивая, крепко обнял его. И превратился в камень, ледяной чёрный камень, который Унимо обнимал, сжимая посиневшими пальцами, и обнимал, и что-то шептал, стараясь сдерживать слёзы: отец этого не любил. Камень, должно быть, недоумевал от такого обращения. И зима сменилась весной с неоперившимися звёздами эдельвейсов, весна сменилась летом с облаками-путниками из Дальней стороны, осень рассыпалась красными яблоками и янтарём по шкатулкам предгорий. Снова наступила строгая зима из волчьего воя и волшебства, и Унимо понял, что беззвучно рыдает в подушку, как в тот вечер, когда мама не пришла пожелать ему спокойной ночи, но нельзя было плакать, чтобы не расстраивать родителей. Можно ли плакать Мастеру Реальнейшего – ответ на этот вопрос Унимо не знал. Но он не хотел видеть торжествующее лицо Тьера, поэтому подушка тоже оказалась кстати.

Через много-много вдохов и выдохов Унимо показалось, что в комнате никого нет. Огонь в камине погас, холодный воздух медленно пересыпался в песочных часах каменных стен Замка. Унимо поднял голову и осмотрелся. Тьер всё так же сидел в кресле, и его страх наполнял комнату вместе с холодом. Тьер ожидал гнева бога Реальнейшего, и Унимо действительно почувствовал в себе силы уничтожить Бессмертного. Но следовать чужим ожиданиям Мастер Реальнейшего уж точно не мог себе позволить. Он сказал:

– Я хочу… я хочу, чтобы ты…

Бессмертный обречённо закрыл глаза, а Унимо согнулся в приступе кашля: рыдания на морозном воздухе – слишком опасное развлечение в реальном.

– Я хочу, чтобы ты принёс мне горячего чаю. Пожалуйста, – попросил Унимо.

Тьер удивлённо застыл, но потом соскользнул с кресла и вышел. И довольно скоро вернулся с чайником, в котором, судя по запаху, был ромашковый чай с мёдом. Достал из шкафа кружку, налил и протянул Унимо. Смотритель заметил, что рука Тьера дрожит.

– Холодно, – сказал Унимо и кивнул в сторону шкафа: – Там есть ещё кружки. Возьми себе.

Тьер послушно пошёл к шкафу, но на полпути остановился.

– Что же мы, будем вот так, пить чай?..

– Пить чай и говорить о смерти, – улыбнулся Мастер Реальнейшего.

Утро вынырнуло из-под тёмной воды и сразу стало задыхаться от яркого света солнца. Обманчивого зимнего солнца. «Хорошее утро для путешествия», – попытался поверить себе Унимо. Он собрал вещи, постучался в комнату Тьера («Через час мы отправляемся в путь!» – чтобы потом сказать: «Я же тебя предупреждал!»), а затем отправился попрощаться с Инанисом и Тео. Айл-просветитель снова заверил Унимо, что отправится в столицу при первой же возможности и поддержит королеву, пожелал счастливого пути и предложил взять из кладовых Ледяного Замка всё, что может потребоваться для путешествия.

В комнате Тео смотритель встретил Лирца. Библиотекарь виновато улыбнулся:

– Прости, Унимо, этот слушатель невыносим. Я всё утро пытаюсь ему объяснить, что ты слишком занят, чтобы обращать внимание на людей, но он уверен, что для него ты сделаешь исключение.

Невыносимый слушатель сидел неподвижно и тихо и выглядел несчастным.

Унимо вздохнул, устроился в кресле и взял кружку предложенного Тео кофе.

– Родственники Лирца живут в Лесной стороне, и поскольку ты всё равно туда направляешься… – продолжил своё ходатайство Айл-библиотекарь.

Смотритель попытался вспомнить, когда он успел проговориться. А потом мрачно взглянул на слушателя:

– Ну, а как же учёба, Ледяной Замок?

– Я решил, что это не для меня. Я не хочу быть служителем Защитника, – проговорил Лирц.

– А кем же ты хочешь быть? – вопрос невольно прозвучал насмешливо.

Слушатель поднял взгляд и решительно посмотрел на Тео и его гостя:

– Я хочу быть писателем. Хочу написать книгу о вашем мире.

Тео притворно покачал головой, а Унимо помрачнел ещё больше. Кофе они допивали в молчании.

Тепло попрощавшись с Защитником, Мастер Реальнейшего посмотрел на слушателя и сказал:

– Мы с Тьером отправляемся через пятнадцать минут.

Когда смотритель ушёл, Лирц с Тео переглянулись и слушатель умчался, боясь опоздать. Хорошо, что свои вещи он собрал уже с вечера.

Мучительный день, просияв на вершине Вечернего Обряда, катился к ночи. Тео обошёл библиотеку, помог слушателям найти книги из длинных списков, которыми любили запугивать новичков просветители (наиболее изощрённые даже включали в списки несуществующие книги – и наиболее ловкие слушатели умудрялись их даже находить), сварил кофе и устроился в кресле с видом на огонь. На столе лежала книга, но Тео не спешил её открывать. Просто наблюдал, как раскрываются красные, жёлтые, оранжевые лепестки огня. Он заметил, что всё больше времени может проводить так – не думая ни о чём. И всё меньше беспокоится о том, что должен делать Защитник.

В дверь постучали. Тео с сожалением взглянул на остывающий кофе и поднялся с кресла. На пороге стоял Айл-просветитель, улыбка которого заставила вспомнить о старинных гравюрах «Жертва Защитника», поэтому прежде всего следовало уступить место у огня и приготовить кофе. Так сложилось, что Тео оказывал полагающееся главе Школы почтение со всей серьёзностью, хотя сам он был тем, ради кого существовал Ледяной Замок, кому посвящались Вечерний и Утренний обряды, кто был предметом благодарности – ежедневной практики служителей и религиозных подданных Шестистороннего.

После второй чашки кофе выяснилось, что Совет Просветителей отказался поддержать королеву и не одобрил поездку главы Школы в Тар-Кахол. «Они сказали, – возмущался Инанис, – что знают про мастеров. Что мастера опасны, и королева – сама из них – ничего не предпринимает для защиты подданных. Конечно, они не прямо так сказали, но смысл был такой».

Тео молчал. Он чувствовал, что Инанис хочет сказать что-то ещё, но не решается. Молчание библиотекаря словно устилало пол комнаты мягкими ароматными еловыми ветками, которые могут спасти путника от холодной смерти в лесу. Айл-просветитель встал с кресла и прошёлся по комнате, сжимая руки.

– Я решил всё равно ехать. Они меня исключили, да, из Совета. Из Школы. И отметили, что моё пребывание в Ледяном Замке видится им нежелательным. Нежелательным! И я подумал. Ну, знаешь, что это вроде бы несправедливо, после стольких лет, отданных… и так далее, – Инанис вдруг рассмеялся. – Ведь я никогда не знал ничего, кроме Школы. Всю жизнь положил, как говорят. Теперь пришло время её забрать.

Тео молча смотрел, как Айл-просветитель (точнее, бывший Айл-просветитель) мечется по комнате, пытается отогреть руки, смеётся этим невесёлым смехом. Тео вышел на занесённое снегом крыльцо и поставил фонарь.

– И я сразу вспомнил о тебе, – Инанис остановился. – Как мы тогда выгнали тебя. И подумал, что у меня вряд ли что-то получится. Потому что я… потому что у меня нет ничего, кроме этих камней. Серых и чёрного. Это всё, что мне дорого. Это вся моя жизнь. Но я решил попробовать. В общем, завтра утром я уезжаю. И прошу Защитника благословить меня, да. За тем и пришёл, – Айл-просветитель улыбнулся Тео.

И Защитник улыбнулся ему в ответ.

Когда Инанис ушёл, Тео хотел было снова забраться в кресло у камина. Но поддаваться этому искушению не следовало: нужно было успеть собрать вещи. Иногда и камням приходится отправляться в путь.

Письма из Комнаты

Письмо четвёртое (написано на жёлтых стикерах, которыми обклеен погасший монитор компьютера)

Я только жду, когда это закончится.

Не знаю, могу ли я просить о чуде. Я в этом не уверен. Значит, скорее всего, нет.

У каждого из нас тоже был отец. И это отличное оправдание. Бесконечная лестница виновных во всём (рисунок лестницы).

Унимо, привет! Скоро наступит осень и мы опять поедем на горное озеро.

Я не сошёл с ума, нет, спросите у Грави. Впрочем, своё безумие всегда кажется не таким безумным. До того момента, пока тебе не принесут зеркало. И ещё одно. Если смотреть на своё отражение в зеркальном коридоре (точнее, в зеркальном тупике), верили мы в детстве, в нём появится чёрт. Тогда я не знал, что это правда.

Теперь-то я его хорошо вижу.

Звук видеокассеты в магнитофоне.

Астиан обошёл весь дом. Зашёл в комнату Унимо, взял в руки игрушку-совёнка с глазами-пуговицами, поставил на стол. Вышел, запер комнату на ключ. Быстро спустился по лестнице, постоял у окна.

Титры: «Он видел, как Скрим вышел из калитки сада. Знал, что в сумке секретаря лежит письмо «Любимому сыну». Он словно нажимал кнопку «отправить». У неторопливых времён был свой интерфэйс. С окном в сад и уходящим за угол столичной улочки вестником».

Астиан прошёлся по комнате два раза. Недовольно посмотрел в камеру. Прошёлся ещё раз. Задёрнул шторы. Вышел, закрыл дверь на ключ, ключ положил в тайник под окном справа от двери. Сошёл с крыльца и отправился в сторону Ратуши.

Светило солнце. От крыш Тар-Кахола поднимались облака.

Титры: «Такие, какие часто бывают весной: словно их можно потрогать, будто они только сейчас прыгнули с земли на небо и стояли там недоумённо и легко, нетерпеливо подпрыгивая на одной ножке, как дети, ожидающие своей очереди в игре в классики».

Астиан добрался до площади Всех Дорог и устроился на скамейке под раскидистым дубом. Почки ещё не распустились, по веткам прыгали хорошо различимые серые птички.

Титры: «Этот дуб помнил, наверное, Котрила Лийора, который мерил своими торопливыми шагами площадь по дороге во дворец и обратно. Огромный дуб без листьев выглядел почти прозрачным, невесомым. Зелёные птенцы листвы уже пробовали свои силы: ещё немного – и вырвутся на свободу, но пока можно было запрокинуть голову и смотреть на парящий над мостовой Собор Защитника. Астиан вдохнул мятно-зеленичный воздух, улыбнулся… Но эту улыбку Трикс точно не одобрил бы».

Ум-Тенебри вскочил и зашагал в сторону площади Рыцарей Защитника. Свернул в «Кофейную соню». Быстро выпил свой «мне как обычно» и вышел.

Титры: «Привычная бархатная горечь немного успокоила его. До первого перекрёстка. Астиану вдруг показалось, что солнце светит слишком ярко».

Астиан закрыл глаза и прислонился к стене. И вздрогнул, когда услышал: