Поцелуй смерти

Он говорит:

– Ты перейдешь в другую область существования, ту, которую ты создала для себя сама. Смерть – всего лишь черта, нужно лишь решиться ее провести, смерть – это только порог, и его легко переступить.

Тайрья начинает колебаться:

– Но назад дороги не будет.

Он говорит:

– Назад дороги нет никогда.

По широким пластам породы стекают тонкие струйки искрящейся ртути. Глубокие раны черных скал, осыпанных пеплом сражения, обагренных слезами павших, сочатся потоками соучастия. Их подхватывают, их впитывают кобальтовые глубины распахнутых ртов, их остатки слизывают белесые языки ненасытной бездны.

… Жизнь – песчинки счастья в черных водах океана…

Тайрья скользнула взглядом по гладким лоснящимся спинам окаменевших монстров, по бликам лазури, вспыхивающим и угасающим в холодной пелене, охватывающей влажными ладонями, окутывающей зыбким дыханием. Последние доли секунды перед прыжком в бездну. И наше будущее в нашем прошлом, а наше прошлое в настоящем, а настоящее – чернота узкого проема грота, ведущего в будущее. Его мрак стремится быть увиденным, его пустота зовет быть разделенной.

… Слушай звуки сердца…

– Я не хочу быть одна в этом мире, пусть даже он будет уютен и любим мной…

– Ты не будешь одна, я буду рядом. Я приду, как только ты захочешь…

Часть 8

На небе вороны, под небом монахи. И я между ними в расшитой рубахе…[4 - Слова из песни группы ДДТ]

Июльским пасмурным утром собравшаяся в храме немногочисленная группка прощавшихся копошилась на узком пятачке, попеременно перекочевывая от киоска со свечами к тускло освещенным иконам и обратно.

Судьба и молитва менялись местами…

Катафалк задерживался. Школьные учителя нетерпеливо посматривали на часы. Студенты испытывали противоречивые чувства. Они были довольны заминкой. Им хотелось оттянуть непонятное для них действо на как можно долгое время. Они таращились по сторонам, заглядывали в глаза надменных или смиренных ликов, задаваясь вопросом, отчего это лица на иконах такие одинаковые по внешности, но так по-разному смотрят на пришедших? Зачем эти молодые люди пришли, ведь с умершей многие из них либо не общались совсем, либо враждовали? Из любопытства. Из страха. Да, именно страха. Смерти боялись все, и все смутно подозревали, что когда-нибудь это случится и с ними. Поэтому им хотелось подсмотреть в замочную скважину за этой самой Смертью. Пока она пришла за другой, не за ними. Но им хотелось также, чтобы все это побыстрее закончилось, чтобы они вернулись к своим привычным делам, к каникулам, к футбольному полю, к бутылке пива, и побыстрее забыли о происшедшем, и будто не было ничего.

Вот наконец у ворот появилась белая «Газель». Под потолком пролетел нетерпеливый вздох. Заждавшийся у порога тучный священнослужитель, уподобившись дрожащему студню, засеменил к своему рабочему месту.

Душа моя рядом стояла и пела,

Но люди, не веря, смотрели на тело…

В то время как священник разжигал кадило, а его помощник устанавливал на гробу свечи, гнувшиеся и ломавшиеся в его неуклюжих руках, среди пришедших летал тихий ропот. Слишком молода, чтобы умирать. Слишком красива для червей и могилы.

Распахнулось высокое узкое окно. Потянуло промозглой сыростью. Люди переминались с ноги на ногу, не решаясь закрыть его. Никто не помнил, чтобы такое случалось с ними, никто не знал, как поступают в таких случаях. Из окна донесся отчетливый и требовательный крик чайки. Собравшиеся уже не знали, что им думать. В городе, где нет моря, на кладбище, расположенном вдали от рек… Они решили каждый сам для себя, что это звук пилы на заднем дворе.

Свеча догорела, упало кадило…

В тот момент, когда большинство присутствующих уже начало жалеть о том, что пришли, обстановка оживилась. Одна из горящих свеч упала в гроб. Изнутри пополз ядовитый дымок, но на фоне плотной завесы кадильного дыма этого никто не заметил. Пока по покрывалу в ногах покойницы не поползла упрямая змейка огня. Женщина средних лет, скинув плащ, ринулась тушить пламя.

С чьих-то губ вспорхнула неуместная фраза. Легко поднялась на широких крыльях высоко, облетела людей, ухнула по-совиному под потолком и устремилась в раскрытое окно. Полыхавший змей был задушен. В храме воцарилась тишина. Все чего-то ждали. Священник, смущенно прокашлявшись, запричитал молитву. Но продолжалось его пение недолго. Толстяка начал мучить булькающий кашель. Никакой речи о продолжении быть уже не могло, ведь как только он собирался выдавить хоть слово, кашель набрасывался на него с новой силой. Лицо священника покраснело, его лысина сильно контрастировала с седыми клоками волос на затылке. Толстяк схватился за горло, вытаращил глаза. Такое впечатление, будто он пытался задушить сам себя.

Люди наблюдали, ощущая сильное желание уйти и разгорающееся любопытство.

Между тем виновник всеобщего внимания начал харкать кровью.

Люди молча наблюдали.

Он хрипел и задыхался.

Они не смели пошевелиться.

Мужчина раскачивался взад-вперед. Девушка в черной шали покинула помещение.

Священник вздрогнул, вытянул шею. Издал гортанный звук. По оттопыренной губе полилась потоком смесь крови и слизи. Он ошарашенно уставился вперед. Его трясла мелкая дрожь. С подбородка свисала бурая нить слюны. Он смотрел на редеющую кучку людей, пока судорога не скрутила его снова. Подбежавшие помощники оттащили священника в сторону. Крышку гроба поспешно заколотили, не обратив внимания на отсутствие в нем тела. Куда же оно ушло, воспользовавшись всеобщим замешательством, не заинтересовался никто. Гроб должен быть зарыт как можно скорее. С делом должно быть покончено немедленно. Эта чертовщина не должна распространиться дальше.

Земля, застонав, превратилась в могилу…

Тишину кладбища вспугнули два ворона, сухо прорезавшие прохладу воздуха шелестом крыльев. У жадно разинутой глубины могилы остались лишь отец, мать и Виталий, замыкавший короткую процессию, единственный, кто сохранял невозмутимое спокойствие на протяжении всего дня.

Взлетев, на прощанье кружась над родными,

Смеялась я, боли их не понимая…

Пустынно и тихо. Лишь бряканье лопат об мелкие камни. Ни дуновения ветерка. Ни шуршания сухой листвы.

Широкие столбы старых деревьев, поросших мхом. Черные покосившиеся кресты. Засохшие венки и букеты – разлапистые, ненужные покойникам знаки внимания и любви живых. Седая сухость гравия, как осколки изъеденных временем черепов. И на них желтые пятна преждевременно опавших листьев.

Последний ком рыхлой земли упал на свежую могилу. Последний взгляд был брошен на имя, навсегда отзвучавшее для оставшихся жить. Последний вздох любви обрел свою волю, чтобы никогда уже впредь не срываться с опечаленных губ.

Трое людей, объединенных общей потерей, направились в сторону чугунных литых ворот, отделявших мир мертвых от мира живых.

Черноволосая женщина глядела им вслед сквозь дымку черной вуали, скрывавшей бледное лицо и яркую синеву глаз. Ее тонкие пальцы, обтянутые черной кожей перчаток, коснулись пылающих осенью губ, будто в знак прощанья, и упали на складки длинного платья. Их подхватила ладонь белокурого мужчины, задумчиво глядевшего на пустую могилу и белые розы на ней. Он сжал ее хрупкие нервные пальцы. Взгляды их встретились и мгновенно разошлись вновь. Молодой мужчина наклонился к букетам. Отделил от букета один белый бутон, вынул из петлицы цветок, мерцавший черным бархатом, и заменил на новый.

Скрипнули петли тяжелых ворот. Их стон пронес по земле вечного сна холодный ветер. Но услышать его было уже некому.

notes

Примечания

1

Искаженные слова песни В. Цоя «Видели ночь»

2

Слова из песни группы «Cradle of filth» «Amore E Morte»

3

Слова из той же песни группы «Cradle of filth»