Божья отметина. Роман

    Преподобноисповедник Никон (Воробьев)

1937 год. Волна новых политических репрессий захлестнула страну кровью. В приюте поменялся персонал на одну треть. Был введен контрольно-пропускной режим. Опоздание на десять минут грозило карцером. Однажды Сергей, сосед по комнате и парте, опоздал на пол часа, он получил карцера трое суток, такого беспредела еще никогда не было, ведь карцер-это без пищи и воды. Борис был частым посетителем этой комнаты. Нет, он был очень дисциплинирован и попадал туда только по доброте душевной, обычно сидел за слабых и малых. Он знал один кирпичик, который вытаскивался, туда можно было просунуть кусок хлеба и кружку воды – с заднего двора, он проверял. Это было его тайной. Детвора в приюте была вынослива, сутки без питья и воды выдерживали все сидевшие, поэтому тайна никому не разглашалась, и кирпич терпеливо ждал своего часа. Когда Сережу наказали так жестоко, Борис знал, что надо делать. Приют уже спал, он взял пайку хлеба, кружку воды и бесшумно отправился на задний двор. Покормив друга, мальчик тихо пробирался обратно. Его внимание привлек свет в комнате особиста, форточка была открыта. То, что увидел и услышал Борька, перевернуло его, и так не легкую, жизнь. В ту ночь кончилось его детство.

Особист и медсестра были новыми, поговаривали, что они из лагерей, в Москве на повышении «за заслуги». В кабинете было сильно накурено, пахло спиртным даже на улицу. Женщина сидела за столом и пила чифир, смачно разгрызая сушки, рядом на столе лежал шприц и стоял пузырек с каким-то лекарством, на флаконе была черная отметина. Особист сидел на топчане накрытый простыней, а у стены лежала девочка, прикрытая одеялом. Боря ее не сразу узнал. Это была Анастасия, ей было десять лет. Она была без чувств, мужчина над ней надругался. Разговоривали, как ни в чем не бывало:

– Слышь, Микола, уже два часа, как укол сделали… работает!

– Люська, спасибо, уважила. В лагере то что нам доставалось… все начальству, до нас-то не всегда и порченное доходило, помирали бедняги. А тут… Что это за дрянь ты ей ввела? Ишь, мудрено придумали, как поиздеваться… Да, сначала прям было… Смотрит глазенками, полными ужаса, кричит, а звука нет, и пошевелиться не может. Сколько еще будет действовать?

– Три часа точно.

– Хорошо, пусть малышка отдохнет, потом протрешь, переоденешь в чистое, а там глядишь и «воронок» уже подскочит на заре, пока детки еще спят, – раздался сатанинский хохот.

– А чего ее забирают?

– Эту?! Двоюродный брат деда оказывается священник. Слышь, Люська, а как ты попала в нашу систему, тебе бы в преисродней работать.

– Когда ваши в 19-м пришли за нашим батюшкой в деревню, он на прощание, гад, стал наставлять нас всех « на путь истинный». Меня тогда такая злость взяла, одной ногой в могиле, а все о Царствии Небесном. Ну, мы с подругой его при всем честном народе и обрили. Для ваших была потеха, они мне и предложили работать у вас, как правильно мыслящей.

– Ну, ты сатана, а с батюшкой как же?

– Да тут же за околицей и расстреляли.

– А дрянь где добыла?

– Спец один из института, где ее придумявают, попался…

– Да, жизнь теперь не сахар, люди придумывают лекарство, чтоб друг друга извести – филосовски протянул Микола, его сильно передернуло.

– Я девчонок по этапу везла, а рядом вагон полный уголовников. Они пронюхали про мой груз, хорошо заплатили, я им одну уступила, чернявую такую. Ваш сказал братве, его первенство… и кое- что покажет. Институтского спеца упоил до визга, тот и поделился. Сделали девчонке укол, в отруб она не вошла, а вот ужас в глазках, да крик без звука – это всем понравилось. Девка в конце вся седая была, дуреха. Умишком тронулась.

– Выкрала?

– Обижаешь. На спор у вашего выиграла. Ну, сам понимаешь… Братва притомилась, а мне хоть бы что. Пришлось офицеришке отдать проигранное, его ведь просто так не достать. Ну, как видишь, слово сдержал.

– А если его подлить, что будет?

– Как сильное снотворное.

– Жалко, что на «выписку» у нас еще три мальчика, не люблю. Ну да ладно, девочка уважила. Вот ведь не повезло птенчикам, родители нашлись, жаль, не вовремя. Ты документики то положи в сейф, а я потом их по папочкам разложу, как положено. Ключ от сейфа в кармане плаща, что на вешалке.

Увиденное и услышанное повергло мальчика в ужас – он понял, что ад есть, он видел его посланников. Этот добрый и богобоязненный человечек первый раз в жизни решил отомстить. На другой день, притворившись приболевшим, он остался в приюте. Когда сатанинской парочки не было на территории, Боря проник в комнату особиста. Стол с ночи не был убран. Мальчик вылил из пузырька с черной отметиной все содержимое в недопитую бутылку водки, наполнил его водой и пошел ждать ночи. Он чуть не проспал, его действительно начал бить озноб. Сначала он покормил Серегу, потом направился в этот жуткий кабинет. Микола и Люська спали, повалившись на стол. Оба были в полуголом виде. Боря достал ключ от сейфа, сначала нашел свое дело, открыл, стал читать. Про родных пробел. Нашел про отца Серафима – скончался при аресте. Нашел про Агафью – сослана в лагеря, в дороге померла. Нашел про железнодорожника, что его привез, зовут Александр, расстрелян. Он понял, что их собрали в его деле, за то, что они были с ним, помогали ему. Но никто из них не сказал, кто он. Потом Боря достал дела, что лежали в сейфе, вылил из керосиновой лампы все содержимое на папки, прикурил окурок, выпавший изо рта особиста, бросил его на стол и быстро рванул из комнаты. Он с внешней стороны закрыл, пылающий во всю кабинет, ключ забросил в форточку, бегом побежал в комнату. Мальчик чувствовал, что он весь горит.

Его даже не вызывали на дознание, как многих. Персонал сказал, Боря болен вторые сутки, что у него сильный жар, и он не покидал постель. Его перевели в изолятор. Там за ним ухаживала санитарка, тетя Нюра. Мальчик метался в беспамятстве, и все время повторял одно и тоже:

– Господи, прости меня за отмщение, не дай ненависти поселиться в моей душе. Руки к тебе простираю, не отпускай меня от себя, ибо погибну без тебя!

Так прошло две недели. В приюте работал сторожем муж санитарки. Эти люди были богобоязненны, всегда молились за детишек, они не могли больше смотреть на мучения мальчика, боялись, что его могут забрать из приюта в больницу, там ребенку будет смерть. На свой страх и риск они решили привести к Борису священника, чтоб тот его причастил, но перед этим они позвали профессора. Старики доверяли доктору. Тот отругал их, что они так долго молчали о положении мальчика. Те сказали о своем намерении пригласить батюшку. Профессор вспомнил разговор с Борей в храме Христа Спасителя и согласился с их решением. Два дня старики были в молитве, чтоб Господь их привел куда надо, чтоб не навредить ребенку. На третий день решились:

– К * настоятелю храма «Неопалимая Купона» отцу Сергию Успенскому.* Идти сегодня же, чтоб не было поздно».

Днем женщина поехала, разыскала батюшку, все рассказала, ночью он пришел в приют. Мальчик пришел в себя, священник его исповедал и причастил. С этой минуты Боря пошел на поправку. Батюшка посоветовал ему приходить с вопросами, скорбями и радостями к* Николаю Александровичу Голубцову, библиографу Научной библиотеки ВАСХНИЛа, благословил и ушел. Священника расстреляли через два дня*.

Земное счастье состоит не в обилии земных благ, а в

довольстве и спокойствии духа, большей частью недо-

ступном людям, наделенным избытком земных благ.

    Протоиерей В. Нечаев

Закончилось детство. Все силы были направлены на учебу. Все мысли Бориса были о Господе, о многострадальном Отечестве, о его потерях и злоключениях. Он стал частым гостем в библиотеке, у него появился духовный наставник, которого ему так не

хватало. В пятнадцать лет Боря с отличием закончил спецшколу №2 и успешно сдал

экзамены в Горный институт, факультет геология. Это шел сороковой год. Стремление к познанию позволяли Борису экстерном проходить по два года обучения за один. Тут он «впервые» услышал фамилию Теплов, Тимофей Маркович был в начале века ведущим специалистом в области геологии не только в России, но и во всем цивилизованном мире. Его работы ценили и печатали как на родине, так и за рубежом. Когда Борису приходилось изучать их, необъяснимое чувство единения с автором охватывало его. Трагическая судьба семьи профессора потрясла юношу, «ему показали статью, где повествовалось о нападках врагов на молодую республику и зверской расправой не только с профессором, но и его семьей в 1927 году», и вместе с тем где-то в глубине души поселила тревожное чувство переживания и виденья этой трагедии.

Когда Борис защитил диплом, ему было восемнадцать, шел 1943 год. Сразу после защиты он написал заявление на фронт, но ему как молодому и очень перспективному

специалисту отказали, была дана бронь. Борис пришел со своим возмущением к Голубцову. Тот спокойно, но твердо сказал, что «есть промысел Божий, и кто мы такие, чтоб роптать, наше дело лишь молиться и просить силы исполнять то, что предписывает нам Господь». Объяснил юноше, если б не война, на вряд ли бы ему удалось проявить свои способности и закончить так быстро институт. Во времена гонений это бы не удалось, а война помогла осуществить промысел. Страна нуждалась в горючем, в топливе. Молодой инженер Борис Кукуш был отправлен на разработку нового нефтяного месторождения. Он написал прошение о возвращении из ссылки начальника экспедиции, открывшего месторождение и еще нескольких специалистов-нефтяников. Ему не отказали. Уезжая из Москвы, юноша был спокоен и, по—своему, счастлив. Здесь остаются профессор, тетя Нюся, ее муж, Голубцов, те, кто своими молитвами будет ему помогать, защищать, направлять.

Итак, радуйтесь, веселитесь, мужайтесь, укрепляйтесь;

помышляйте, сколько других людей вы воздвигли на

подвиг вашими страданиями, у скольких подняли дух,

сколько утвердили колебавшихся, – не только находя-

щихся при вас, но и отсутствующих, – принесши вели-

чайшую пользу не только тем, кто мог видеть все, что

вы перенесли, но и тем, кто в своей дали мог только о

том слышать (…)

    Свт. Иоанн Златоуст (Письмо написано в ссылке)

Победу Борис встретил на нефтяном месторождении. Вокруг него были сильные прекрасные люди, настоящие сыны своей многострадальной Отчизны. Они все радовались, что и их лепта есть в победе над врагом. Юноша поражался силе духа многих переживших лагерь, тюрьму. Их незлобию, жизнелюбию и твердой вере в Божью волю. Все они говорили, что их заслуги в этом нет, что это результаты судьбоносных встреч в ссылках с великими пастырями земли Русской. Кто-то с** Соловков рассказал об Иларионе (Троицком) архиепископе Верейском. Кто из Саровской пустыни о владыке Николае, митрополите Алма-Атинском и Казахстанском. Кто о ссылке в Великом Устюге с Петром (Полянским), будущим митрополитом Крутицким. С Нарымского края о митрополите Ярославском-Агафангеле (Преображенском). Кто встречался в Таганской тюрьме с Кириллом (Смирновым) митрополитом Казанским, Серафимом (Чичаговым) митрополитом Петроградским. А во Владимирской тюрьме с Фадеем (Успенским) архиепископом Тверским.** И о многих других. Борис с трепетом и благоговением слушал рассказы товарищей, ловил и запоминал каждое слово. Его Вера крепла с каждым днем. Только тут он понял о каком «промысле Божьем» говорил ему Голубцов. На войне не было бы таких встреч, времени для таких разговоров. Тут было совсем другое. Каждого человека можно было назвать «проживший не одну жизнь». Время заключения, ссылок считалось, без милости Господа и помощи Пресвятой Богородицы, как сто лет жизни в миру.

СЛАВА БОГУ ЗА ВСЕ!

Любовь духовно соединяет и тех, которые разделены и

местом, и временем.

    Прп. Феодор Студит