Этрусский браслет

Пришлось влезть в долги, чтобы оплатить из своего кармана привезенный мрамор по 50 дукатов золотом за глыбу. И для того, чтобы не была растоптана еще и его гордость, Буонарроти покидает Рим накануне дня закладки первого камня Собора Святого Петра.

Микеланджело уехал в любимую Флоренцию, но Джулиано делла Ровере никогда не стал бы папой, если бы не был так хитер. Он прекрасно понимает, что не стоит разбрасываться выдающимися скульпторами, поэтому держит Микеланджело на коротком поводке: Буонарроти получает новый заказ в Болонье, а спустя почти два года, в 1508 году, Его Святейшество вызывает Микеланджело в Рим и поручает ему расписать потолок Сикстинской капеллы.

Микеланджело 33 года, он полон творческих идей и прекрасно понимает всю змеиную подоплеку расчета Браманте. Дело в том, что Буонарроти занимался фресковой росписью очень давно, еще будучи желторотым юнцом, на посылках у Гирландайо. Он плохо знает эту технику, не любит ее и мечтает только о мраморе, а теперь, против его воли, ему поручили расписать ни много ни мало 600 квадратных метров потолка капеллы, стены которой украшали лучшие художники Италии: Роселли, Боттичелли, Перуджино, Синьорелли и его первый учитель Гирландайо.

Папа непреклонен – Микеланджело должен расписать потолок. А в соседнем зале трудится Рафаэль над «Афинской школой».

Браманте потирает руки…

Это провал? Для любого другого, но только не для Микеланджело.

Микеланджело берет несколько уроков фресковой росписи, приглашает помощников, а потом… стирает начатое, всех прогоняет и работает один. Он отказывается от первоначального замысла об орнаменте и двенадцати фигурах апостолов, доверяет подмастерьям расписывать лишь фон и некоторые архитектурные детали, а сам на высоких лесах, под потолком, на износ, забыв обо всем, работает… 4 года.

Я нажил зоб усердьем и трудом
(Такою хворью от воды стоячей
В Ломбардии страдает род кошачий):
Мой подбородок сросся с животом.

Лежу я на лесах под потолком,
От краски брызжущей почти незрячий;
Как гарпия, на жердочке висячей —
Макушка вниз, а борода торчком.

Бока сдавили брюхо с потрохами.
Пошевелить ногами не могу —
Противовесом зад на шатком ложе,

И несподручно мне водить кистями.
Я согнут, как сирийский лук, в дугу:
С натуги вздулись волдыри на коже.

Быть скрюченным негоже.
Как цель развить, когда рука крива?
Не ко двору я здесь – молва права,

И живопись мертва.
Тлетворен дух для фресок в Ватикане.
Спаси от злопыхателей, Джованни![1 - Перевод с итальянского Александра Махова]

Это стихотворение написал сам Микеланджело, когда на его фреске проступила плесень. Тогда он в отчаянии бросился к папе, прося освободить его от этой работы, но папа велел продолжать. Плесень ушла сама, когда помещение как следует просушили, а Буонарроти опять принялся за фреску. И Микеланджело победил.

Он создал такую роспись, которую не просто никто и никогда не создавал в то время, об этом никто даже и не мечтал. До Микеланджело это казалось невозможным. Как скромно написал сам Микеланджело: «Папа остался очень доволен..». Доволен остался не только папа. Рафаэль, взяв за основу образы Микеланджело, расписывает церковь Санта-Мария дела Паче, Караваджо почти копирует его Иезекиля, а флорентинец как обычно ждет, что ему все-таки выплатят деньги. Папа оплатил – целых 3 ООО дукатов, при этом больше половины Микеланджело потратил на краски.

Прошло 24 года, и он опять в той же Сикстинской капелле, и опять перед ним труднейшая задача: сделать фреску на алтарной стене. Микеланджело уже 60 лет, и у него очень сильный соперник – он сам, но моложе почти на четверть века.

24 года – не малый срок в жизни человека, да и целой страны. Это немалый срок при спокойном течении событий, но прошедшие 24 года с 1512 по 1536 перевернули все не только в жизни великого флорентинца, но и в судьбе его Родины.

Многое отдал бы сейчас Буонарроти, чтобы так же, как тогда, гениальный архитектор Браманте нашептывал что-то на ухо папе, Леонардо писал в соперничестве с ним свою «Битву при Ангиари» в зале заседаний Синьории во Флоренции, а приласканный фортуной Рафаэль расписывал комнаты Ватикана и, главное, чтобы его Италия была свободна. Но уже не осталось в живых его соперников: умер пожилой Браманте, скончался во Франции Леонардо, в Риме умер молодой Рафаэль, но самое страшное было то, что в его стране теперь царили испанцы – свободной Италии больше не было.

Давно север Италии раздирали войны: сначала французы против испанцев, потом уже папа, Венеция, Генуя, Флоренция и герцог Миланский объединились вместе с Францией в Коньякскую лигу в надежде одолеть Испанию, но проиграли.

15 марта 1527 года в Болонье подписано соглашение, в котором Папа объявил о роспуске Лиги, неудачно сражавшейся с императором Карлом V. В соответствии с соглашением король Испании и император отдает приказ своим войскам вернуться за Альпы, но…

Вот в этот момент вся Италия содрогнулась, потому как увидела своими глазами весь ужас превращения человеческого в животное. В один миг воины превратились в жестокое, низкое, никому не подвластное стадо. 12 тысяч немецких ландскнехтов не захотели подчиняться приказу Императора, они не стали возвращаться домой, потому что им нужны деньги, много денег, и не в виде скудного жалованья. Им нужна добыча. Добыча, отобранная у униженных и убитых, украденная. Для них было важно лишь то, чтобы добычи было много. Эта банда солдат, к которой, впрочем, примкнули некоторые французы и итальянцы, проходит Романью и Тоскану. Не сопротивлялся почти никто, и только Флоренция, лежавшая на их пути, приготовилась к осаде. Но наемные солдаты не захотели воевать – им нужны деньги, а не сражения. Они обошли Флоренцию и устремились дальше, оставляя после себя разоренные города, убитых мирных жителей, и 5 мая 1527 года, под предводительством коннетабля Бурбона, они оказываются под стенами беззащитного Рима.

Разве мог Микеланджело, расписывая свод Сикстинской капеллы в Риме, представить, что 16 лет спустя безжалостные полчища будут убивать, насиловать, издеваться над жителями священного города, разорять церкви и дворцы, тащить все, что можно унести и грабить, грабить, грабить? Разве мог он предположить, что 4 тысячи убитых будут лежать на улицах, что во всем Риме и его окрестностях из съестного останутся лишь крысы и собаки, а глава церкви, его святейшество Папа Римский Климент VII, будет прятаться от ландскнехтов за стенами замка Святого Ангела и питаться травой, собираемой им во рвах Ватикана?

Бесчинства продолжались до декабря, и лишь в декабре папа возобновил переговоры с Карлом V, отказавшись в пользу императора от Пьяченцы, Пармы, Модены.

Но среди общего ужаса, разорения, бедствия, оставалась гордая и свободная Флоренция. Когда весть о капитуляции папы дошла до Флоренции, флорентинцы изгнали нелюбимых, незаконнорожденных потомков Медичи, управляющих городом.

«Да здравствует возрожденная республика! Да здравствует свобода! Смерть тиранам!» – так кричали на улицах Флоренции.

Микеланджело делает свой выбор, выбор продуманный, выбор сердца – он выбирает не карьеру придворного живописца, а свободу. В то время как многие покидают Флоренцию и устремляются в Рим для того, чтобы доказать верность папе из рода Медичи, Буонарроти остается в родном городе, среди таких же горячих сердец и светящихся глаз, среди друзей, и у всех на устах одно слово: «Свобода!».

Они мечтают о Флоренции – Республике, и они готовы сделать все для осуществления своей мечты.

Микеланджело избран в Совет Десяти города и назначен governatore generale всех фортификаций. Он конструирует, разрабатывает, делает укрепления.

А после началась осада Флоренции войсками испанцев и папы, который, несмотря на свое полное унижение, свой голод и страх в осажденном Риме, заключил союз с бандами, грабившими Вечный город.

Сначала осажденные говорили: «Нищие, но свободные», а потом, когда во Флоренцию сотнями стали прибывать беженцы из окрестных селений и городов, когда нечего стало есть: «Голодные, но свободные». После началась чума, умерло 30 тысяч человек, но флорентинцы держались: «Больные, но свободные». Одиннадцать месяцев осады Флоренции и…свободы не стало.

Казнят и убивают лучших друзей Микеланджело, преследуют членов семей его знакомых, но сам он помилован. Папа согласился забыть участие талантливого мастера в обороне города, но при одном условии – если Микеланджело закончит работу в капелле Медичи. И Буонарроти окунулся в работу: вырвать из памяти мечты о республике, отогнать мрачные мысли, не думать об утраченной свободе.

Работа, заказы, переписка, гениальные творения и лишь в краткие мгновения – непреходящее ощущение, что с тебя сдирают кожу. Сдирают, когда приходится выполнять заказ для Климента VII, который не только заключил союз с испанцами, но и короновал императора Карла V немецкой и итальянской коронами и отобрал свободу его самой дорогой Флоренции. Сдирают, когда Микеланджело делает Аполлона для «охотника за головами» Баччо Валори; сдирают, когда он во время расправы над друзьями, которые рядом с ним защищали свободу Флоренции, отрекался от них ради жизни своих близких.

Судьба била Микеланджело много раз, и он так же, как Петр от Христа, вынужден был предавать трижды. Последний раз слова: «Нет, я не знаю его», он произнес, вернее, написал уже в 1548 году, когда уже Козимо I Медичи издал указ, направленный не только против заговорщиков, враждебных власти Медичи, но и против их потомков. И Микеланджело, в испуге за своих родственников, открещивается от дружбы с Роберто Строцци.

Буонарроти работает в Сикстинской капелле с 1536 по 1542 год и пишет… вихрь. Пронизывающий голубой цвет, на котором закручиваются в ужасно-страшном, жестоком водовороте множество сильных обнаженных тел. Испуганные, умоляющие глаза безрезультатно ищут спасения, злые демоны отталкивающе неприятны, и здесь правит один единственный Бог. И это не Страшный суд, это жизнь. Жизнь его, Микеланджело, и его страны за эти 24 года.

Это слезы горя по родной Флоренции и убитым друзьям, отдавшим жизнь за свободу; это нечеловеческие страдания, постоянный страх за родных, необходимость прятать свои мысли и чувства. И весь напор этой боли, который сидит внутри защитника свободы Микеланджело, прорывается наружу в «Страшном суде» Сикстинской капеллы.

Милости больше нет. Есть ли справедливость? Вряд ли. Мария никому помочь не в силах, она беспомощно отворачивается, и лишь поднятая, карающая рука ее сына и Бога правит этим вихрем, сжавшихся в ужасе людей, где ангелы не имеют крыльев, у святых нет нимбов, а демоны так похожи на людей. И слева от грозного Христа согнутый Варфоломей в руке держит кожу, на которой отчетливо видно искривленное болью лицо Микеланджело Буонарроти…

Спирали, спирали. Спирали огромной лестницы собора Святого Петра, спирали судьбы Микеланджело.

40 лет Буонарроти отдал гробнице Юлия II. Грандиозный замысел о величайшем и прекраснейшем надгробном сооружении всех времен и народов воплотился после нескольких изменений, в произведение, явно не соответствующее гению Микеланджело.

40 лет были потрачены им на судебные разбирательства, борьбу с очень влиятельными и беспощадными врагами и отстаивание своего честного имени. Микеланджело обвиняли в том, что он получил от Юлий II 8000 дукатов, отдал их в рост и разбогател на этом. Всю эту гнусную клевету великий мастер переживал очень болезненно.

И все-таки никто, хоть раз побывавший в Риме, не сможет забыть, нет, не саму гробницу Юлия II, а одну статую, входящую в нее. Статую пророка Моисея.

Только у Моисея такой взгляд: горящий, пронзающий, заставляющий чаще биться сердце. Взгляд гнева, взгляд истины, взгляд, который заслужили люди со времен исхода евреев из Египта.

А что изменилось с того времени? Пороков стало меньше? Нет.

Люди перестали поклоняться золотому тельцу? Да нет же, они поклоняются ему с удесятеренной энергией. Может быть, мы стали чище, добрее, терпимее, стали больше любить? Вряд ли. Люди сменили одежды, дома, обзавелись железными лошадьми, но внутри мы остались такими же. Мы хотим, чтобы любили нас, но сами, зачастую, забываем любить; мы хотим счастья, богатства, здоровья и при этом злословим, обижаемся, завидуем. Что может изменить людей, вернее кто? Ответ был дан – Христос. А если он придет вновь, сможем ли мы разглядеть истину? Увидим ли мы свет любви? Или, опять, как тогда… на крест?