Прошли те времена, когда дергали за верёвочку и пускали в дом всех, кого не попадя.
– Как же, открою я тебе, внучек! Иди себе мимо.
Обиженные неприветливостью бабули, косые решили лезть через трубу.
– Она не топит сейчас, точно, – подбадривал подельников Косой в авторитете. – Чего ей топить-то в жару. Смотри. Дыма-то нет. Проскочим.
Зайцы заглянули в чёрную дыру.
– Куда мы прёмся шеф? Чёрная дыра! Пропадём мы здесь. Носом чую.
– Ша, – прошипел главный, – Вперёд! За мной!
Через минуту на крыше стало опять пусто, а из трубы поднялся в небо столб чёрной сажи.
Наблюдавшие из нор оставшиеся в живых обитатели леса, сразу смекнули: «Черный заяц»! Кто ж ещё?!»
Тёрку нашли сразу, по описанию. Стояли, с интересом осматривали бока с дырками разного размера, гладили шершавую поверхность.
– А как насчет инструкции, бабуля?
Бабка только зыркнула зло глазами, ничего не стала отвечать. Ну, на нет и суда нет.
– Будешь теперь у нас, старая, в заложниках. Будешь нам морковку готовить, чтобы всё путём, как у людей. Куда ты денешься? Вот такой киднеппинг у нас получается!
Упаковали тёрку в коробку, а бабку, соответственно, в одеяло.
Чуть не уронили, когда несли. Пришлось задействовать аж восемь особей для переноски, меньшим количеством не подняли бы – тяжелая.
– Как выносишь, идиот? – заорал главный. – Она же живая! Нельзя вперед ногами! Мы ж в законе! Нарушать нельзя! Головой вперед выноси, придурок!
Когда охотники прибыли на место происшествия, зайцев уже и след простыл.
На стене – знакомое граффити – черный заяц.
А на крыльце сидела маленькая девочка в красной шапке, плакала горючими слезами и материла всех подряд: и чёрных зайцев за киднеппинг и охотников, которые прибыли, как всегда с опозданием на два часа и ещё вспоминала мать свою, за всё подряд, за старые обиды.
Девочка материлась так просто и искренне, так виртуозно превращала существительные в глаголы, глаголы в прилагательные, прилагательные опять в существительные и даже наречия, что Владимир Сорокин, притаившийся в кустах и записывающий всё подряд, покраснел.
Девочка стала сразу давать показания, затараторила без остановки.
Показала и корзинку с пирожками, и горшочек с маслом.
Охотники слушали ее, зевая, потому что прекрасно знали, что будет дальше, да и сказка эта уже давно всем надоела.
– Ещё, кроме бабушки тёрка пропала, – закончил своё повествование ребёнок.
– Как мы с мамкой морковь-то будем тереть? – опять зарыдала она.
– Не плачь, дочка, – сказал охотник, хотя по виду, Красная шапочка ему во внучки годилась, да и сам-то он не очень был похож на охотника.
– Вернём мы тебе и тёрку, и бабушку.
С тем и улетели, оставив девочку в лесу одну, а на поляне след от своего летательного аппарата.
– Это же не охотники были, – догадалась, Красная шапочка, когда их след в голубом небе со средней облачностью, но без дождя, давно простыл.
– А охотники, наверно, только завтра подъедут, – решила она
и пошла готовить для них свидетельские показания уже в письменной форме.
А ну, косые, марш на помывку, – скомандовала бабка, давно распакованная из одеяла, уже освоившаяся в новой обстановке и начавшая командовать отмороженными, бессовестными бандитами.
Косые, перемазанные сажей, были больше похожи на стадо чертей, чем на зайцев, а уши смотрелись, как рога.
Отпетые разбойники, ни один год проведшие на зоне и привыкшие к лагерным командам, как не странно, сразу подчинились, быстро построились в шеренгу и потопали к реке.
– Шаг влево, шаг вправо…, – орала бабка.
– Да, знаем без тебя, огрызались наиболее наглые, а остальные топали молча.
После мытья зайцы стали какие-то жалкие, превратившись из страшных чёрных зайцев в каких-то водяных крыс. Исчезла солидность.
Солнце припекало, и вся орава развалилась на траве, раскинув лапы в разных направлениях.
А тем временем, чёрная сажа сразу поплыла вниз по реке, к другому пляжу.
Минут через двадцать, примерно в километре от этого места из воды вышли на берег девять негритят. Начались съёмки новой версии художественного фильма. Но это так – детали.
Отказался мыться только один, не хотел, да и не мог подчиниться какой-то сумасшедшей старухе – ишь ты раскомандовалась, не хотел терять авторитет, был в законе.
– Не нравится мне эта бабка. Сдаст она нас всех, чистюля! И добавил еще кое-что в бабкин адрес, плюнул на лапу и стал писать на белом берёзовом стволе.
– Чего ты гонишь, падла? – не удержался от замечания подельник.
– А чего? – не понял писавший.
– Читай сам!
На белом стволе было выведено «proza.ru».
– Ты бы ещё написал – национальный сервер современной прозы!
– Не, это длинное очень, не поместится.
На соседней берёзе уже нарисовал правильно – черного зайца.
– Вот это дело! Какая-никакая, а традиция!