Конец эпохи. Да здравствует император!

Вот кубок браги, вождь бранного веча,

В нем смешана сила с мощной славой,

Полон он песен, письмен на пользу

Разных заклятий и радостных рун.

– Так говорится в одном из сказаний.

Это венчальная Чаша, будь то венчание на царствие или при брачном союзе. Из этой Чаши испил сам Христос, Царь всех Царей. Из этой Чаши Мария и Иоанн испили вино, соединившись навек. И этой Чашей, я все-таки надеюсь, она не пропала и непременно найдется, будет венчан на царство тот, кто сможет объединить народы в новом едином царствии.

Да, и ещё, вы должны знать это. Чаши на самом деле было две – одна, из которой пил Наш Господь на Тайной вечере, а вторая – в которую Иосиф Аримафейский собрал кровь Христову после его смерти. Первая предназначена для любви, вторая – для власти. Если вы внимательно изучите творения художников, о, это очень важный источник сведений, его, как правило, недооценивают, вы обнаружите, что в иконографии запечатлены две Чаши. Одна – у Марии (сейчас чаще всего у той, которую называют Магдалиной, поскольку существование другой просто забыли, хотя и не случайно). Говорят, что это чаша с благовониями, которыми она пришла умаслить тело Христово (кстати, в Библии это собиралась сделать как раз Мария, сестра Лазаря). Это чаша любви. Вторая – у святого Иоанна апостола. Согласно легенде его пытались отравить, но он, выпив из чаши яда, остался жить. Ну что ж, тоже попытка объяснения. Его чаша – Чаша мудрости и власти. Обе они были в сокровищнице, переданной герцогам, и обе пропали.

Что ещё? Да, в Хертогенбосе есть прославленное братство нашей Благословенной Девы. Центром поклонения в нем является древнее деревянное женское изображение, которое находится, обратите внимание, в храме Святого Иоанна. Символ их, символ Апостола, орёл. Вся семья ван Эгмонтов, предков хорошо вам знакомого Флориса, ну и включая его самого, издавна состояли в этом братстве, чаще всего возглавляя его. К числу его членов относится и наш странный художник Иероним Босх. Думаю, в его картине зашифровано многое из того, что известно этому братству.

Ну это, пожалуй, самые главные. Число их гораздо больше. Ушедшее столетие было богато на тайные общества.

– Есть еще одно, со следами и деятельностью которого я сталкивалась несколько раз. Самое главное, в бумагах моей матери есть загадочные записки, скрепленные знаком: крест, оплетенный цветущей розой. Это общество явно могущественно. Не от него ли исходила угроза жизни Марии? Записки очень туманны.

Оливье де Ла Марш замолчал и задумался. Затем, с видимым усилием, он возобновил свой рассказ.

– Я никогда бы ничего не сказал вам, ваше высочество, если бы не те особые обстоятельства, в которых вы оказались. На ваши плечи и так легло огромное бремя и ответственность. Разобраться в том, что происходит вокруг, очень непросто…

– Да простится мне это нарушение чужой тайны! Видит Бог, я вынужден это сделать. В числе приближенных Бургундских герцогов было благородное семейство де Мелён. Виконт Жан де Мелён, отпрыск этого древнего дома, был кавалером ордена Золотого Руна, бургграфом Гента, коннетаблем Фландрии. Он честно нёс свою службу и был достойным слугой своего господина, герцога Филиппа Доброго, они были ровесниками, и именно при его дворе, без малого пятьдесят лет, Жан провел большую часть своей жизни. После смерти герцога де Мелён по возрасту вышел в отставку, ему ведь было уже за семьдесят. Он удалился в свой родной город Монс в графстве Эно.

Так получилось, что Бог даровал ему долгую жизнь. Человек деятельный, он оказался в значительной изоляции и пустоте. Почти все дети его скончались раньше него. Единственный оставшийся в живых сын выполнял (и, кстати, продолжает выполнять по сей день) обязанности коннетабля Фландрии, это наследный пост их дома. Развлечений в Монсе немного, если не считать раз в год знаменитую процессию, которая совершается перед Пасхой. Но за свою жизнь Жан вдоволь насмотрелся битв святого Георгия с драконом, это традиционное представление в этот день, так что все это ему порядком надоело. И вот в голове его родилась безумная, с моей точки зрения, мысль: создать своё собственное братство. Вы знаете, какое количество организаций появилось в ушедший век в наших краях, и это я упомянул только главнейшие. А так их сотни, и у каждого свой символ, свой знак, свой устав, свой покровитель и непременно свои традиции совместных приемов пищи, что для многих такого рода сообществ составляет самое главное содержание.

Хотя я и осуждаю своего приятеля за столь нелепый поступок (говорят же, к старости впадают в детство, а он прожил почти сто лет), но где-то могу и понять его: он просто хотел высмеять все те нелепости и крайности, которыми полнится наш мир. Думаю, в своем стремлении к помпе, чрезмерности, ритуальности и церемониальности мы где-то перегнули палку, нынешняя эпоха полна шутников и пересмешников, и это не случайно. Жан де Мелён просто стал одним из первых.

Добавьте к этому появление в последние десять-двадцать лет многочисленных магов и чернокнижников, и вы, возможно, не осудите моего приятеля.

Жан был неутомим, в его жизни появился новый смысл. Он создал «документы» общества, манифест, тайные бумаги, символику, структуру организации, собственную «биографию» как основателя ордена, в конце концов, даже имя. В этом своём вымышленном мире, в который он погружался всё больше и больше, он стал Христофором Розенкрейцем («роза-крест»), и именно розу на кресте он сделал знаком своего «ордена». «Члены» Братства Розы и Креста ставили своей главной целью постижение Божественной мудрости, раскрытие Тайн природы и оказание помощи людям. Причём последнее совершенно безвозмездно.

Он показал мне как-то одно из своих «творений». Оно представляло собой комическое нагромождение разного рода ритуалов и обязательств, основанное на тех деталях, которые и впрямь существовали в нашей реальной жизни, в том числе и на собраниях Ордена Золотого Руна. Рыцари в нём давали клятву.

1) относить основание нашего Ордена только к Богу и Его служанке Природе;

2) возненавидеть всякое распутство и не осквернять Орден подобным злом;

3) использовать свои таланты для помощи всем, кто в них нуждается;

4) не стремиться к земному достоинству и высокому авторитету;

5) не желать жить дольше, чем Бог положил нам.

(Последнее было для него крайне актуально.) В конце герой этого «творения» направляется в небольшую часовню, где он «повесил свое Золотое Руно и шляпу», прямой намёк на авторство. И закончил его словами: «Высшая мудрость – это не знать ничего». Намекая, видимо, на обилие тайн в окружавшем его мире. Собственно, он думал, что такая концовка сделает всем понятным, что это за шутка, но люди не всегда видят очевидные вещи.

Но то, что он сделал далее, было уже совсем из ряда вон. Он попытался придать достоверность вымыслу и оставить «следы» в истории. Отсюда появление нелепых загадочных и туманных писем в самых разных концах Европы, знаков креста и розы, которые по его просьбе из уважения к его заслугам и сединам оставляли ничего не знавшие путешественники и дипломаты в тех местах, куда направлялись. В конце концов, он спрятал куда-то свои бумаги, сказав мне, что в нужное время их найдут и ему смертельно жаль, что он не узнает, чем закончится его представление. Он был уверен, что будут ещё последствия и ему удастся «наследить» и в будущем.

Я умолял его прекратить всё это, говорил, что шутка зашла слишком далеко. Особенно я разозлился, когда узнал, что он послал свои «листки» и Марии. Как будто ей мало было проблем и бед в жизни! Боюсь, перед смертью он совсем выжил из ума. Это было так недостойно званий рыцаря и кавалера ордена Злотого Руна! Но я поклялся не раскрывать его тайну, и вы единственная, кому я вынужденно рассказал её. Надеюсь, теперь вы успокоитесь на этот счёт, простите моего старого друга, он умер несколько лет назад, и сохраните его секрет.

Маргарет история показалась занимательной, тем более что она и сама устала от тайн и интриг, так что она от души согласилась.

А вот о судьбе сокровищ де Ла Марш ровным счётом ничего не знал и был в таком же недоумении, что и другие.

– Я много думал об этом. Либо их похитили, но в этом случае они бы, хотя бы частично, уже где-то появились, зачем похищать и не продавать? Либо их спрятали из соображений безопасности после гибели Карла члены ордена по приказу Избранных, и нам просто не сообщили об этом для сохранения тайны. В этом случае рано или поздно вам сообщат об их судьбе, вы теперь возглавляете династию. Либо произошло нечто непредвиденное, тогда только случай и сможет раскрыть, что же случилось.

Однажды де Ла Марш пригласил Маргарет на небольшую прогулку. Они зашли в церковь Святого Якова в Кауденберге, прямо рядом с герцогским дворцом. Старый придворный показал Маргарет на небольшой закуток в стене:

– Здесь я найду своё последнее пристанище, – сказал он гордо. – В этой церкви крестили вашу мать Марию. Это было величайшим событием в моей жизни. Здесь отпевали её мать, вашу бабку Изабеллу. Я не мог бы найти лучшего места. Всю свою жизнь я отдал Бургундскому дому. Я не так старомоден и глуп, я понимаю, что моё время прошло, но я счастлив, что мне пришлось жить в столь достославное время и умереть, не дожив до перемен. Мы, смешные рыцари, со своими представлениями о чести, славе, доблести, знающие наизусть, сколько раз и пред кем надо опуститься на колено, как низко поклониться, где и как встать, сесть, вздохнуть, как поднести чашу своему господину, над нами уже смеются, а вскоре будут потешаться ещё сильнее, мы уходим. Но мне жаль вас всех. Мне жаль всех.

Так и запомнился он Маргарет, старик, грустно покачивающий своей седой головой.

Глава 3. Шествие Крови

Важным эпизодом стало для Маргарет посещение Брюгге. Она уже поняла, сколь большую роль этот город играет в том заговоре, центром которого она и её брат оказались. К тому же она была там только в детстве, после возвращения из Франции. Ей хотелось узнать этот город получше. Она путешествовала со свитой, среди которой был и её старый друг Жан Молине. Его присутствие всегда радовало Маргарет, он не был посвящен в тайны, не интересовался этикетом и не слишком дорожил старыми добрыми временами. Он жил днем сегодняшним, как и прежде, любил поесть и выпить, и, как подозревала Маргарет, его интерес к женскому полу тоже не пропал, несмотря на заметно лысевшую голову.

Они прибыли в город в мае, чтобы попасть на знаменитую процессию Святой Крови Христовой. Маргарет не хотела шума и славословий, поэтому прибыла без всякой помпы. Многие жители всё равно узнали о её приезде и пришли с приветствиями. Среди них был и старик Вильгельм Морель, один из богатейших жителей города. Судьба его была непроста. До гибели герцога Карла он был увенчан славой и титулами, был мэром города Брюгге, банкиром, торговцем, разбогател на продаже специй. С Италией его связывали особо тесные отношения.

Но потом в его жизни наступил поворот: после смерти Марии он вошёл в конфликт с Максимилианом и, как почетный житель Брюгге, посчитал своим долгом противиться вместе с остальными его влиянию. Он примкнул к Филиппу де Равенштейну, как раз в тот период, когда он возглавил фламандцев в борьбе против Максимилиана. В результате – бегство из города, потеря состояния, он чудом избежал ареста и, скорее всего, казни, потом изгнание и, наконец, уже при герцоге Филиппе возвращение на родину.

Он был большой покровитель искусств, неоднократно заказывал работы знаменитому Гансу Мемлингу. Его семья была велика, в общей сложности 16 детей. Но теперь он был совсем стар, спокоен, супруга его скончалась год назад, и политические битвы для Мореля явно были в прошлом.

К тому же оказалось, что он принадлежал к Благочестивому братству Святой Крови, тому, которое тайное, так что Маргарет он опекал с особым вниманием. Он также контролировал деятельность гильдии Святого Иоанна, объединявшую иллюстраторов манускриптов. Их деятельность была крайне важна, хотя и незначительна на первый взгляд. Многочисленные иллюстрированные манускрипты (часто ещё и удивительной красоты!) содержали, как правило, информацию об истории Бургундского рода, иногда зашифрованную. Это был важный источник сведений о тех вещах, которые хотя и скрывались, но их было необходимо довести до сведения и современников и потомков. Но сделать это надо было деликатно, чтобы показать только то, что можно было видеть, и сообщить о том, что можно было знать. Тексты такого рода манускриптов были чаще всего духовного содержания и отличались друг от друга не сильно, так что миниатюры становились главным информационным источником. Их воздействие на читателей было велико и позволяло передать те мысли и чувства, которые были необходимы для общего государственного дела.

Из герцогского дворца, где когда-то её мать праздновала то роковое Рождество, которое принесло ей и первую любовь, и ужасную катастрофу, они оправились на прогулку по городу. Маргарет сопровождал сеньор Морель, Молине, Марго и слуги. Был теплый майский день, город был празднично украшен: жители развесили на своих домах гобелены и цветные ткани, в зависимости от достатка, через день ожидалось шествие, и все с нетерпением ждали очередного праздника.

Было многолюдно, к процессии была приурочена ежегодная ярмарка в городе, Маргарет попросила, чтобы её непременно туда отвели. Но начали они с церкви Богоматери, где была похоронена Мария. Маргарет вошла в это просторное гулкое здание и преклонила колени у могилы матери. Мраморное надгробие было простым, но по приказу герцога Филиппа в мастерской Брюсселя лучшие мастера работали над величественным бронзовым монументом. Была у них с Филиппом ещё одна тайная мечта: перенести сюда останки своего деда Карла из Нанси, чтобы он мог найти свое успокоение рядом со своей наследницей и любимой дочерью. Но пока это было невозможно. Герцог Рене, союз которого с французами за прошедшие десятилетия только укрепился, не допустил бы этого. К тому же он был женат на Филиппе, сестре Карла Гельдернского, они были детьми Адольфа де Эгмонда, что усиливало общую враждебность лотарингского герцога.

Маргарет молилась у могилы матери. Ей нужны были силы, она вдруг почувствовала себя маленькой и потерянной. Столько вражды кругом и никакой защиты. И любви, ей так её не хватало. Максимилиан и Филипп, каждый по-своему любил её, но они были мужчинами. У них были другие интересы и цели, ради которых они легко могли пожертвовать её судьбой. Тем более что оба вполне искренне считали, что и для неё любой выбранный ими брак будет лучше вдовьего сидения дома. Они не могла понять ни её растерянности, ни горести из-за потери ребенка, ни женского одиночества. Ей не хватало, наверное, просто материнской любви, впрочем, она её не никогда не знала.

Тяжело вздохнув, Маргарет поднялась с колен, нельзя было заставлять своих сопровождающих так долго ждать. Они отправились осматривать город Брюгге. Рядом с собором находился госпиталь Святого Иоанна, Морель был одним из членов попечительского совета, туда они и зашли. Госпиталь был основан еще в XI веке для путешественников и пилигримов, приезжавших в город. Со временем он разрастался и сейчас имел аж 250 больничных коек, учитывая, что в случаях большого наплыва больных их клали на каждую по два человека, он мог вместить до 500 человек! Ухаживали за больными монахини августинского монастыря, который теперь уже фактически слился с госпиталем.

– Госпиталь находится под тайным покровительством Ордена тамплиеров, – часть информации Мореля предназначалась только для ушей Маргарет, – и он совершенно не случайно посвящен святому апостолу Иоанну. Когда-то здесь был центр ордена в Брюгге, но после его роспуска он стал тайным и заметно сократился.

Высокие гости прошли по залам, в которых в три ряда стояли кровати, закрытые занавесями так, что получалась словно небольшая изолированная комнатка. Монахини в своих черно-белых одеяниях неслышно скользили между рядами, разнося лекарства. Маргарет показали местную реликвию – раку святой Урсулы, в которой хранились частицы её мощей. Она была расписана Гансом Мемлингом, который после ранения под Нанси в 1477 году провел здесь много времени и так проникся к заботившимся о нём монахиням, что исполнил эту работу безвозмездно. Он же сделал и некоторые другие работы по заказу госпиталя, которые Морель непременно хотел показать принцессе.

В не так давно пристроенной новой апсиде в храме при госпитале был расположен, как его называли, алтарь святого Иоанна. Морель шепнул Маргарет, что он один из тех, где зашифрованы секретные послания, понятные только посвященным.

– У нас в городе очень много произведений живописи, непохожих по тематике и исполнению на те, которые существуют в других странах. Они запечатлели некие важные для нашего общего дела моменты или персонажей. Ганс Мемлинг, как и ряд других художников, принадлежал к тайному братству, существовавшему внутри гильдии Святого Луки. Алтарь должен был быть целиком посвящен Апостолу Иоанну, но позже было решено добавить и другого Иоанна – Крестителя, как и с Мариями с ними часто случается путаница.

Алтарь произвел на Маргарет большое впечатление. Она пока не слишком хорошо разбиралась в живописи, её стихией было слово, поэзия и риторика, но пребывание на родине дало ей очень много в этом вопросе. Левая створка была посвящена усекновению головы Иоанна Крестителя, правая – Откровению апостола Иоанна. Загадочные сцены из этого непонятного ей пока новозаветного текста притягивали взгляд. Хотелось разобраться в этом смешении добра и зла, ангелов и чудовищ. Были там и четыре всадника, и «жена, облеченная в солнце», и дракон, и агнец.

Но еще больше внимание Маргарет привлекла центральная часть. На высоком троне, установленном на красивом восточном ковре, Маргарет видела много таких в Испании, сидела Дева Мария с младенцем Христом. По обе стороны от неё стояли два Иоанна, в руках апостола была чаша («Не с подлинной ли Мемлинг её рисовал», – мелькнула мысль у девушки.) Справа от Богоматери сидела погруженная в чтение святая Варвара, а слева – святая Екатерина. Она была одета в золотое царское одеяние. Христос в левой руке сжимал яблоко, видимо, как символ познания добра и зла, а правой надевал на палец Екатерины кольцо.

– Эту картину иногда еще называют «Мистическое обручение Екатерины», – заговорил Молине, очень любивший и хорошо знавший Брюгге, – хотя смысл его мне не совсем ясен. Может быть это в значении «Христова невеста», которое употребляют по отношению к монахиням, поэтому такой сюжет для монастырской церкви? Знаю одно, лицо читающей мудрой святой Варвары написано с герцогини Йоркской, я помню её такой молодой, вскорости после прибытия сюда из Англии. А вот нежная святая Екатерина-невеста, – глаза Молине наполнились слезами, – это ваша мать, Мария, юная и прекрасная.

– Это правда, – подтвердил Морель, – Мемлинг вписал в алтарь своих покровителей. И обручение Екатерины-Марии в этом случае приобретает особый смысл. Да ещё и в присутствии святого Иоанна с чашей.