Кисельные берега. Книга вторая

Осознание этой простой истины наполняло сердце неизъяснимым отчаянием. Ох, божечка и с ним все Пепелюшкины святые, что же теперь будет-то?..

Над головой проскрипели палубные доски, загремел замок и чья-то чёрная против солнца рука откинула люк.

По лестнице вниз легко и изящно соскользнул её покупатель – Асаф, так, кажется, его называл компаньон… Остановился над пленницей, оглядывая с неприятной, снисходительно-глумливой усмешкой…

Плюнуть бы ему сейчас в морду! Чтоб стереть это мерзкое выражение. Чтоб превратилась его гнусная усмешка во что-то более простое и честное – гнев или даже бешенство – только бы не эта унизительная, пренебрежительная гримаса!

Кира стиснула зубы и постаралась дышать глубоко. Хватит, успокойся. Ты и так уже достаточно себе напортила.

– Как здоровье твоё, хабиби? – заговорил посетитель вкрадчиво. – Надеюсь, уже лучше? Вчера ты была, видимо, демонами одержима! Иначе как объяснить столь странное поведение благочестивой девицы?

«Надо, – стучала в голове благоразумная мысль, – надо как-то себя пересилить: посмотреть на это мурло покаянно, пустить слезу, попросить о снисхождении, пообещать послушание…»

Кира мрачно, с нескрываемой ненавистью уставилась на своего пленителя и процедила охрипшим от вчерашнего ора голосом:

– Развяжи меня.

Асаф ощерился крепкими белыми зубами и засунул большие пальцы рук за шёлковый кушак:

– За этим я и пришёл, красавица. Думы о том, как терзаешься ты в этих грубых путах тревожат мой сон и отвлекают в часы намаза…

– Твоим страданиям легко помочь, – буркнула пленница в ответ, – избавь меня от моих…

– Но, – вздёрнул брови улыбчивый агарянин, – ты ведь прежде пообещаешь, что будешь вести себя хорошо?

– Обещаю, – не стала раздумывать Кира.

Хватит, было время на размышления. Корабль, судя по её ощущениям, ещё не отчалил – значит, есть надежда…

– Али! – позвал хозяин, не оборачиваясь.

В люк сначала заглянул, потом торопливо соскочил полуголый матрос в шароварах и в повязанной по-пиратски бандане на кучерявой голове. Он без лишних уточнений присел у мешков с фасолью и принялся возиться с узлами верёвок.

– Отчего ты противишься судьбе? – проникновенно вопросил хозяин пленницы, наблюдая за процессом освобождения. – Ты так билась и горевала, будто увозят тебя от немощных родителей и малых детей. Но, как мне сказал этот хитрый крестьянин, заломивший за тебя несусветную цену, ты сирота бездомная. За что же с таким неистовством цепляешься здесь? За долю батрачки у этого жадного ишака?

– Я не сирота! – верёвки упали с запястий и Кира зашипела, растирая оставшиеся от них глубокие борозды. – Я всего лишь отстала от своего каравана, в составе которого путешествовала с… со своей семьёй! И если бы ты дал им знать, они…

– Впрочем, это неважно, – перебили её беззастенчиво. – Всё, что было у тебя в жизни до сих пор – неважно. Чем быстрее ты это поймёшь, тем быстрее обретёшь смирение. Чем быстрее обретёшь смирение, тем быстрее познаешь мир в душе, хабиби…

Али освободил пленнице ноги и отступил в угол, сматывая длинную верёвку.

– А мир в душе… Самое желанное в жизни любого человека – постичь гармонию и принять происходящее с ним без злобы, бессмысленной, саморазрушительной борьбы, но с благодарностью и восторгом!

– Качественно свистишь, – не могла не оценить Кира, растирая опухшие лодыжки. – Гармония и в самом деле штука зашибенская. И недостижимое стремление всех монотеистических религий.

– Отчего же недостижимое? – ласково осведомился самозваный проповедник.

– Оттого, что трудно достичь гармонии со вселенной, будучи связанным, приневоленным, голодным, находящимся в чьей-то безраздельной, злой власти и в полном неведении относительно своего завтра.

– Всего-то? – заулыбался Асаф радостно. – Тогда готовься, о прекрасная дева, перечисленные тобою препятствия на пути к абсолютному счастью мы сейчас устраним! Путы, как видишь, уже пали. Вкуснейший обед тебе сейчас принесут. Из трюма вскоре переведут – как только дау отчалит и встанет на курс. А что касается твоего завтра, я тебя просвещу немедленно: не пройдёт и недели, ты будешь, о дева, есть сочные персики, созревшие на благословенной земле Исфахана, ходить в самом тонком газовом шёлке, что только существует во вселенной, и радоваться жизни под благодетельным крылом могущественного покровителя! Как видишь, моя нынешняя, временная власть над тобой не так уж и зла, раз я забочусь о твоём благоденствии. Согласна?

– Базара нет, – прошептала Кира, уставившись на благодетеля остекленевшим взором.

Впрочем, чему так поражаться? Нечто подобное она и подозревала, терзаясь накануне самыми жуткими предположениями, порождёнными тревожной безвестностью.

Асаф присел рядом с ней на мешки, взял жёсткими пальцами за подбородок и повернул её лицо сначала в одну сторону, потом в другую… Дабы более детально оценить своё приобретение и прикинуть: возможно ли сию дикарку причепурить и украсить настолько, чтобы и в самом деле не стыдно было предложить в гарем Шахрияра (да продлятся его благословенные дни!) Хотя… там сейчас не сильно разборчивы. Потому что столько красавиц, сколько требуется с недавних пор этому маньяку, не напасёшься. Бухейт, главный смотритель гарема, скупает девиц оптом, не торгуясь и особо не придираясь.

Что ж, пожалуй, можно попробовать…

Но из трюма девку доставать придётся, пока цвет лица не испортился. А также отмывать, откармливать, прогуливать и развлекать – короче, приводить в порядок: чтобы глаза и волосы блестели, щёки и плечи румянились, а уста улыбались.

– Купив тебя в этом вонючем Цзудухэ, – торговец отпустил её подбородок и Кира с облегчением перевела дыхание: всё-таки совладала с первым порывом – не отпихнула бесцеремонного агарянина! – я заложил фундамент твоего счастья, выраженного в благодарности судьбе. Ты осознаёшь это, надеюсь? Или, может, есть ещё какие-то препятствия для постижения смирения, о коих ты забыла упомянуть? Что ещё хочешь, жамиля?

– В туалет, – проговорила Кира деревянными губами.

Асаф пассаж оценил – он расхохотался, по своему обыкновению громко и раскатисто, запрокинув голову. Потом хлопнул девку по колену и поднялся:

– Всё к твоим услугам, о персик моего сердца! Поганая бадья в том числе!

Он легко вскочил на ступеньки всхода:

– Али! Принесёшь ей еды получше и пообильней, скажешь, что я распорядился. И не забудь запереть люк, как отлучишься! Эта хитрая лисица не преминет ускользнуть, если оставить ей хоть малейшую лазейку. Не так ли, хабиби?

Асаф растаял в солнечном квадрате люка. За ним скрылся Али, грохнув крышкой люка и лязгнув запором – исполнительный, зараза…

Проводив их взглядом, Кира опустила голову на свои лодыжки со следами верёвок, потёрла их ослабевшими руками. Получалось плохо. Она вздохнула, сползла с фасолевого мешка и поковыляла в угол, за бочки с маслом, где ей организовали отхожий угол с бадьёй.

Последнее желание, должное по теории её хозяина привести душу к принятию обстоятельств и, следовательно, к обретению счастья, было исполнено. Но счастье что-то не приходило… Должно быть, в пути забуксовало и никак не стронется с места.

Зато, дрогнув всем своим могучим деревянным телом, стронулся вдруг корабль. Кира этого, конечно, не увидела, но почувствовала его скользящее движение по мелкой речной ряби – за время плавания в составе Никанорычева каравана она привыкла отличать едва уловимую разницу между статичным покачиванием на якоре и свободным движением.

Кусая губы, пленница полезла на штабеля ящиков, сложенных у единственной здесь вентиляционной щели под самой палубой. Взгромоздившись на верхотуру и осторожно привстав на коленки, высунула нос наружу: какой солнечный, какой яркий, почти праздничный день глянул на неё с воли! Он горел золотом листвы, яркой зеленью травянистых склонов, слепил нестерпимо-голубым небом, пестрел разномастной, разноцветной толпой, суетящейся на причале. Вверх, в город убегали живописные улочки Цзудухэ с чёрно-черепичными крышами и красными бумажными фонариками над каждым входом…

Берег уплывал как несбывшаяся надежда. Кира сглотнула слёзы бессилия, не позволяя им пролиться – не время киснуть!

Дау приостановился, готовясь к развороту… Вёсла легко толкнулись с одного борта –ррраз! И ещё – ррраз!..

Пленница жадно вглядывалась в причал, словно в лицо покидающего её возлюбленного, и…

Что это? В смысле – кто это? То есть… ежу понятно – кто это! Как он здесь очутился?

– Сырник! – заорала Кира на волю. – Сырничек!

Пёс вздёрнул уши, сделал охотничью стойку, прислушался…

– Сырник, я здесь! – стонала Кира, как будто от того, что она его дозовётся, что-то изменится.

Вёсла снова толкнули махину корабля, разворачивая от причала. Берег медленно поплыл за корму, а Сырник беспорядочно и несколько растерянно заметался, залаял звонко, с подвывом… Потом бросился в толпу, тут же вынырнул из неё, залаял на реку. Снова метнулся туда-сюда и… вывел на мостки здоровенного, грузного и бородатого человека в сафьяновых сапогах. Тот удивлённо хлопнул себя по бокам, погрозил псу пальцем, что-то стал ему выговаривать…