На лице Маркуса четко читалось недоверие.
– Плохая шутка, – ответил мне он и всплеснул руками.
– Ты думаешь, я шучу?
– Естественно. Ты не можешь быть серьезен.
– Я серьезен, как никогда.
Маркус пристально смотрел в мое лицо, словно пытаясь прочитать мои мысли.
Я понимал: ему было трудно принять эту новость.
– Седрик, это неправильно, – наконец, после долгого молчания и созерцания моей особы, одними губами сказал Маркус. Его взгляд, устремленный на меня, был полон возмущения. Несогласия. Неприятия.
– Я знаю, – только и ответил я.
– Вампиры не могут испытывать любовь к смертным. Это ненормально.
– Значит, я – ненормальный.
– Как ты мог так вляпаться?
– Понятия не имею. Это просто случилось.
– Но, черт возьми! Вокруг тебя вьется столько красавиц-вампирш, а ты влюбился в смертную!
Маркус непонимающе смотрел на меня, и его брови взлетали почти до самых корней волос на его лбу.
– Теперь ты понимаешь? – спросил я.
– Прекрасно понимаю! И все равно ничего не могу понять!
– Я тоже, но мне плевать на это.
Маркус раздраженно вздохнул и откинулся на спинку кресла. Некоторое время он молча рассуждал, и, казалось, совсем забыл обо мне.
Я понимал его поведение. Он был вправе отреагировать так. Но я не солгал ему и открыл всю правду. Я не желал лгать брату.
– У меня нет желания узнать ее имени и, уж тем более, о том, что она из себя представляет, но просто ответь: ты и правда любишь ее или это всего лишь сильное увлечение? – вдруг спросил Маркус, будто выйдя из ступора.
– Моя любовь к ней – это твоя любовь к Маришке, – честно ответил я.
Маркус устало закрыл глаза ладонью. Лишь после того, как прошли долгие четыре минуты абсолютного молчания, он вновь взглянул на меня, но его глаза стали тусклыми, словно из них пропала вся жизнь.
– Не говори родителям, – сказал он, поднимаясь с кресла и подходя ко мне.
– И в мыслях не было, – усмехнувшись, ответил на это я.
– Как ты умудрился? Не пойму, просто не пойму!
– Я тоже не могу этого понять, но знаю, что люблю ее так, как любят вампиры.
– Черт, это недопустимо!
– Она не виновата в этом. Я не хочу, чтобы ты думал о ней плохо.
– Хорошо, что ты сказал только мне. Родители сойдут с ума, если узнают. Помнишь Барни? – спросил Маркус.
Я кивнул.
История Барни Стэкмана была для нас удивительной и трагической аномалией: в девятнадцатом веке он полюбил английскую аристократку, смертную. Вампиры смеялись над ним, думая, что он просто развлекается, но все оказалось намного трагичней. Когда она умерла, он сошел с ума и не смог жить без нее. Барни перестал питаться и стал высыхать, из-за отсутствия свежей крови. Он уже превратился в мумию, но его друзья они привели к нему жертву и вернули его к жизни. Барни сумел вернуться к нормальной вампирской жизни, но до сих пор тосковал и убивался по своей уже давно мертвой любимой. Он был единственным вампиром, который, вопреки природе, влюбился в смертную. А я стал вторым.
Мне было понятно, почему Маркус так обеспокоился: он испугался того, что я могу оказаться в такой же ситуации, что и бедный Барни. И если об этом узнают наши родители, они… Я даже боялся представить, как они решат эту ужасную для них ситуацию.
– Я – не Барни, – только и смог ответить я. – Не волнуйся, я смогу жить дальше, когда она умрет. У меня просто не будет другого выбора.
– Но ты оказался в той же ситуации: ты – вампир, а она – человек, – сказал Маркус.
– Я знаю, но мне абсолютно все равно. Я не чувствую ее как человека.
– Она знает о том, что ты – вампир? – задал он контрольный вопрос.
– Нет, – коротко ответил я.
– Ты понимаешь, как трудно вам придется?
– Что ж, за счастье нужно бороться, не так ли?
Словно заразившись от меня моим спокойствием, Маркус молчал, и я воспользовался этой тишиной, чтобы поразмышлять.
Между мной и Вайпер стояло сколько тайн, препятствий, рвов и ям, столько осуждения и презрения, что я не мог быть уверен в том, выдержит ли Вайпер этот тяжелый тернистый путь. И хватит ли ей сил принять меня тем, кто я есть?
«Почему я не родился человеком?» – с горечью подумал я. Ведь все было бы так легко: два человека нашли бы друг друга, поженились и жили бы вместе долго и счастливо до конца своих дней. Но я – не человек. Я навечно обречен жить в образе материи, даже когда умрет моя душа. Я – одно из страшных существ, созданных Богом для убийства людей. Бог придумал нас, чтобы мы убивали и терзали их в своем голоде, но наказывал нас за это. В наказание за то, что мы убиваем смертных, за то, что он сам создал нас чудовищами, Бог запретил солнцу благоволить к нам, приказал ему выдавать ему своими лучами нашу тайну, лишил нас великого дара – радоваться солнцу, ведь вместо этого мы ненавидели его. Бог приказал нам вечно быть в тени – вот какова наша судьба. Наградой нам за эти страдания было бессмертие. Награда? Я отдал бы эту муку, что отдаляет меня от Вайпер – свое бессмертие, без сожаления, без колебаний, лишь бы прожить свою жизнь и умереть с ней. Что мне остается сейчас? Постоянно с ужасом вспоминать о том, что скоро Вайпер навсегда покинет меня? Ведь любое происшествие, любая болезнь или случайность могут забрать ее из жизни, отнять у меня.
Как много радостей есть у смертных – право любить и право умереть, даже подарить себе смерть. У вампиров же нет права даже на самоубийство. Эти радости – награда людей, компенсация им от Бога за то, что они умрут. И Вайпер тоже умрет, а я буду жить, вопреки моему нежеланию, ведь еще никто из нас не нашел способа убить себя.
Когда Вайпер покинет меня в этой жизни, я буду жить один, без нее. Все века. Века одиночества и медленной потери разума.
– Ты собираешься сказать ей о том, что ты – вампир? – вдруг спросил Маркус.
– Да, она имеет право знать, – ответил я.
– Когда?
– Я еще не решил, когда точно, но скоро. Я дам ей выбор, и, если она захочет уйти, я не буду держать ее: она будет вправе сделать это, я даже не упрекну ее. Ведь, на самом деле, я обманываю ее надежды и мечты.
– Ты ведь понимаешь, что, если она не примет тебя и уйдет, зная нашу тайну, она будет обречена! – сказал он, смотря на меня с металлическим блеском в его карих глазах.