По разные стороны облаков

– Ты же не собираешься меня жалеть?

– Да это меня пожалеть надо! Искупаться ты не дала, крем для загара тоже!

– Давай так, – Вера упрямо поджимает губы, – откровенность за откровенность. Выкладываем грязные истории по очереди.

– Слушаюсь и повинуюсь!

Напускаю шутливый вид, но ощущения внутри бродят странные. Всю правду я никому не рассказываю, даже себе. Но если эта игра поможет довести девушку до новой двери, надо соглашаться.

Вера берет зубочистку, крутит в пальцах.

– Я загадала, что если сегодня ничего не случится, то либо уеду, либо… – она кивает в сторону замерзшего моря. – В общем, ты понял… Отец меня ненавидит и мать против настраивает. Вчера пригрозил из дома выставить, проституткой назвал. Я решила не ждать приглашения, сама ушла.

Долгое молчание. Всхлип. Зубочистка ломается.

– А ты проститутка?

Никто меня еще не одаривал таким уничтожающим взглядом. Ничего, пусть лучше злится, чем расстраивается.

– Нет! – кричит Вера так, что закладывает уши.

Немногочисленные посетители кафе смотрят на нас, как на придурков.

– Да нет же! Я только хотела повесить в комнате календарь с обнаженными мужчинами. Отец не дал. Ударил меня. Ладно, повешу в другом месте…

Едва сдерживаю улыбку, кошусь на рюкзак у стула. Так и есть – из бокового кармана торчит скрученный в рулон календарь. Взяла с собой самое дорогое.

– Теперь ты!

Вера протягивает мне новую зубочистку. Неожиданно теряюсь и начинаю так же нервно, как и она, перебирать пальцами острый клинышек.

Девушка берет ложечку, отламывает кусочек десерта, отправляет в рот.

– Живу в квартире деда, он умер два года назад. Пишу картины, часто знакомлюсь с людьми, но друзей у меня нет. Никогда не мечтал о календаре с обнаженными мужчинами. Похоже, ни черта в них не понимаю.

– Это точно, – серьезно говорит Вера, – ты и в себе ни черта не понимаешь. Я душу открыла, а ты что? Извелся же от одиночества. Ни жены, ни родителей, даже дед умер.

Хочется крикнуть: «Я не один! У меня есть Тина!». Но слова застревают в горле. Иногда кажется, что лучше было влюбиться в инопланетянку.

– Твоя очередь! – вручаю зубочистку Вере.

Мрачный коридор междверья немного светлеет. С удивлением замечаю, что не столько я веду человека, сколько меня самого подталкивают к новой двери.

Девушка медленно ставит чашку на блюдце.

– Меня бросил парень. Это из-за него отец орал все время. Саня – фотограф, я позировала ему… ну, без ничего… Мы планировали жить вместе, приходилось подрабатывать, чтобы скопить свою долю на съемную квартиру. Но так и не съехались. Он сообщил, что встретил другую, и она как цветок. Как цветок! А я, выходит, поганка?!

Глаза Веры становятся влажными, она шмыгает носом и хватается за ложку, яростно расправляясь с остатками десерта.

– Я, конечно, не ботаник, но выглядишь ты лучше любого цветка. Во-первых, не завянешь через неделю. Во-вторых, у тебя есть длинные ноги и… – задержав взгляд на глубоком вырезе свитера, делаю большой глоток глинтвейна.

– Расслабься, у нее тоже есть грудь.

– Я хотел сказать, отзывчивое сердце!

– Откуда знаешь? – Вера насмешливо улыбается.

– Например, сегодня ты спасла моржа-самоубийцу.

– Думал, я купилась, да? Мне просто жаль тебя стало. Это каким надо быть отмороженным, чтобы неизвестно за кем по льду бежать?

– При минус десяти любой отморозится.

– Так ты не снаружи, ты изнутри промерз… Давай, рассказывай, дальше!

Не дожидаясь Вериной подачи, беру зубочистку сам.

Как же хочется соврать, спрятаться в крепости привычного молчания, закрыться. Но нельзя. В любую минуту Вера может вырваться, потеряться в темноте коридора и навсегда остаться маленькой обиженной девочкой. У меня нет права на ложь.

– Ее зовут Тина. Познакомились, когда обоим было тяжко, но смогли понять и поддержать друг друга. Никогда не виделись, и, скорее всего, не увидимся – она живет в Питере, а любое расстояние для меня непреодолимо. Я пробовал, покупал билеты. Но каждый раз терял сознание, а в таком виде – ни в поезд, ни в самолет…

Стоит оказаться в аэропорту или на вокзале, вижу оборванную нить родительской жизни, и двери – мои двери! – захлопываются перед носом. Кажется, мой путь здесь и закончится. Никто не почувствует сквозняк от моей двери, никто не возьмет за руку, чтобы провести к новой.

Вера молчит. Наверное, думает, что связалась с психом. В чем-то она, конечно, права. Но мне ничего не остается как продолжить.

– Я не говорил Тине о своей любви. У нас достаточно тем для разговоров, мы оба художники, – грустно улыбаюсь. – Понимаешь, весь полностью я ей вряд ли нужен. Пока я друг, но если признаюсь, потеряю и это…

Жужжит мобильник. Я лихорадочно шарю в карманах, забыв, что выложил телефон на стол. Вера хватает мой смарт, быстро проводит пальцами по экрану. Замирает, хмурится. Тут же прячет телефон за спину.

– Тебе нельзя это читать!

Я подрываюсь с места, перехватываю ее руку. Вера подчиняется, разжимает пальцы и быстро-быстро говорит:

– Она ничегошеньки в жизни не понимает, она дура! Могла бы сама приехать, могла бы помочь, могла…

– Замолчи!

«Денис, милый… догадывалась о твоих чувствах… прости… не нужно было заводить все так далеко… через месяц выхожу замуж…»

Строчки двоятся перед глазами, в ушах нарастает шум. Забываю о Вере, сквозняках и дверях. Хочется, чтобы рядом никого не было.

– Эй, Нео! – Вера теребит рукав моего свитера. – А, давай, я ей позвоню? И подробно расскажу, что она потеряла? Давай?

Смотрю на девушку невидящими глазами, смахиваю со стола горку зубочисток – все мои признания. Наша игра в искренность кажется такой глупой. Имеет смысл лишь одна истина: от меня ушла Тина.

И вдруг снова чувствую сквозняк. Лицо Веры сереет, губы дрожат. Окружающие этого не заметят, но я-то знаю – плохой знак. Ее снова оттягивает назад, к вновь открывшейся двери в прошлое. Рука Веры вот-вот выскользнет из моей…

Делаю глубокий вдох, собираюсь с духом. Проклятая откровенность превратила меня в рохлю. Пока не закончил с Верой, о Тине нужно забыть. И вообще забыть.