Оторва, или Двойные неприятности для рыжей

И именно в тот момент, когда я уставилась на него, как невинный баран, чуть не убившийся по глупости новыми чугунными воротами, он медленно пустил взгляд с экрана над моей головой непосредственно на меня любимую, единственную и неповторимую.

И слегка изогнул бровь.

От этого простого, но выразительного жеста мне моментально захотелось одолжить у первой попавшейся куколки с нашего потока ее чулки с подвязками и самолично затянуть на своей шее узел потуже. Чтоб наверняка!

Жить как-то сразу расхотелось. Да и тишина, возникшая вокруг, к бурным пляскам и веселью не очень-то располагала. Честно признаться – она тяжко давила на уши, а звук шагов медленно приближающегося парня неприятно долбил по натянутым нервам.

Нервно сглотнув, я стала машинально отступать, не сводя с него довольно-таки испуганного взгляда. Умом-то я понимала, что ничего из ряда вон выходящего он со мной не сделает при стольких-то свидетелях… И все же, видя его потемневший взгляд и подчеркнуто-спокойное выражение лица, становилось реально страшно за свою не шибко ценную шкурку не слишком редкого окраса.

И если б еще за вчерашнее он, может быть, мстил вполсилы (ну не смертельно ж я его обидела, в самом-то деле!), то за данный компромат, который наверняка теперь навечно поселится на просторах интернета, меня тихо прикопают под любимой березкой. И скажут, что так оно и было!

Бли-и-ин…

Отступать становилось некуда – совершенно неожиданно за спиной возникла стена, на которую я весьма неудачно наткнулась, а знакомая нехристь тем временем была уже в трех шагах от меня. И его медленная поступь, плавные движения… на миг мне показалось, что меня прижимает к стенке опасный хищник, сильный и абсолютно уверенный в том, что теперь его законная добыча уже никуда от него не денется. А, судя по его слегка прищуренным глазам, перелом шеи, мгновенное растерзание и быстрое удаление первого голода явно не входило в его ближайшие планы…

Анька, блин, очнись, ты что, Дискавери на работе пересмотрела?!

Мысленный ор и такая же затрещина помогли, хоть и совсем чуть-чуть. По крайней мере, мышкой, которую прижал за хвост к полу толстый отожравшийся на хозяйской сметане кот, я себя ощущать перестала. На окружающую обстановку внезапно стало как-то откровенно наплевать – тут бы свою шкурку сохранить и не стечь трусливой лужицей на пол. Надо срочно взять себя в руки и…

И что? Клясться, что моя светлость тут ни при чем? Что мои руки, растущие не из того места, даже с фотошопом не управятся, не то что с видео? Что при всем своем желании мне Хоттабыча не изобразить и в архив университетской охраны не пролезть? Что унижать его я вовсе не хотела и что он, конечно, не Аполлон Бельведерский, но тоже очень даже ничего и вообще, подобной низости с моей стороны не заслуживает? И что я, в конце-то концов, здесь далеко не последняя жертва сложившихся не в мою пользу обстоятельств и чьего-то злого умысла?

Аха. Так он во все это взял и поверил!

По обе стороны от моей головы в тщательно отштукатуренную стенку с громким хлопком вписались сильные мужские ладони. Машинально вздрогнув, чувствуя, как слегка подогнулись колени, я вскинула голову, смотря на Исаева снизу-вверх, и, попытавшись невинно улыбнуться, брякнула тонким голосом первое, что в голову взбрело. И им стало:

– Это не я!

* * *

Демьян громко усмехнулся, глядя в широко раскрытые с кошачьим разрезом глаза. Может, кого другого глубокий карий цвет, на дне которого застыла тень страха, вместе с невинным выражением лица и какой-то растерянностью на почти невинном личике и могли обмануть. Но только не его.

И не после того, что он увидел.

Рыжей еще придется жалеть о том моменте, когда она решила перейти ему дорогу, и более того, даже реально осмелилась пойти на это. Да еще и с таким мастерским подходом…

О да, Демьян оценил всю профессиональность сделанного монтажа. Наверняка девчонка, столь трогательно сейчас прижимающаяся к стене, в тщетных попытках изобразить невинную жертву, ни один час потратила на него. Впору было восхититься и даже похвалить ее за проделанную работу… А заодно и наказать за излишнюю смелость.

Не то, чтобы его как-то сильно задело данное видео, но репутация в его кругах – вещь довольно хрупкая, ее сложно добиться и легко разрушить. А от нее, увы, слишком многое зависит, как и в кругах его общения, так и среди партнеров его отца по бизнесу.

Мальчишке, которым слишком дерзкая бюджетница, невесть что возомнившая о себе, воспользовалась как своим ровесником, как кем-то, кто был даже не равен, а намного ниже ее статусом и положением в обществе, никто и никогда не доверит никаких серьезных дел. Будь он хоть трижды единственным наследником крупной и богатейшей корпорации с огромной сферой влияния.

Она поставила пятно на его репутации. И за это ей придется заплатить – не помогут уж ни уговоры, ни просьбы Липницкого, ни ее мольбы. Блондин и сам должен понимать, что подобное поведение его подружки никто не спустит на тормозах.

Ее острый язычок Демьян собирался значительно укоротить… правда, чуть позже. А сейчас, пожалуй, все же стоило избавиться от чрезмерного количества слишком любопытных свидетелей.

Усмехнувшись еще раз, наклоняясь ближе, в то время как рыжая под его руками сползла по стенке еще ниже, он повернул голову и бросил в сторону глазеющих на него студентов:

– Все вон.

Повернувшись обратно, он снова взглянул на застывшую девушку, но вдруг понял, что висящая в воздухе тишина не изменилась ни на йоту. Снова повернув голову, он медленно обвел взглядом первокурсников и, вскинув брови, произнес:

– Мой акцент стал вдруг трудноразличимым или все внезапно оглохли?

На этот раз его слов вполне хватило, чтобы пугливые первокурсники, а затем и вторые курсы стали торопливо продвигаться в сторону выхода. Спустя несколько долгих минут, в течение которых Демьян гипнотизировал спокойным, но проницательным взглядом съежившуюся и пытающуюся невинно улыбаться рыжую подружку Липницкого, в холле первого этажа экономического корпуса стало практически свободно, не считая десяток-другой студентов старшекурсников. Но на мнение последних Исаеву было откровенно наплевать. Большая часть из них были его друзьями, а те, кто таковыми притворялся или не являлся вовсе, не могли причинить ему никакого беспокойства – они не понаслышке знали, что он из себя представляет.

Да и кто б из подобных ему стал вмешиваться, а тем более заступаться за обнаглевшую бюджетницу?

– Ну что, – схватив наглую девчонку за плечи, он резко ее вздернул и, прижав к стене, наклонился к ее лицу, негромко хмыкнув. – Вот теперь мы можем поговорить, ненаглядная моя оторва. Какую руку тебе вырвать первой?

– Эй! – возмущенно округлив глаза, вскинулась рыжая, которая была примерно на голову ниже его. – За что? Твою любимую рыбку я в унитазе не топила, хомяком в футбол не играла, а коллекционных солдатиков в платья не наряжала. Оставь мои конечности в покое, они мне дороги как память!

– Ты, – удивленно выдохнув, он отстранился, но только на секунду. Тряхнув головой, Исаев снова наклонился, с силой сжимая ее руки чуть повыше локтей, и недоуменно переспросил: – У тебя инстинкт самосохранения совсем отсутствует?

– Да нет, валялся где-то в багажнике, – как-то напряженно ответила Солнцева, слегка передернув плечами. Пошевелив кистями рук, она фыркнула. – Нехристь, отстань, ради бога, а? Неужели ты всерьез поверил, что это я решила тебя опустить перед всем универом?

– Ты знаешь, – пораженный подобной наглостью, Демьян сильнее сжал ее руки, зная наверняка, что оставляет ей синяки, и усмехнулся. – Кроме тебя, больше думать не на кого. Хотя нет. Знаешь, одна наглая рыжая стерва вчера сильно обиделась на меня за приятный ледяной душ. Да так, что решила украсть мои вещи и развесить их на парковке. Ты случайно не знаешь ее имя?

– Впервые слышу! – с неподражаемой честностью и непробиваемой наглостью объявила девчонка и, наморщившись, слегка дернулась. Сморщив еще и слегка вздернутый носик, она вскинула голову и, покрутив кистями рук, невинно попросила: – Отпусти руки, а? А то чую, нам обоим скоро плохо будет.

– Да что ты? – делано удивился парень и, вжав оборзевшую бюджетницу в стенку, наклонился вплотную к ее лицу, пристально вглядываясь в ее глаза. – Девочка, а твоя наглость вообще имеет границы? И что же ты будешь делать, если я тебя не отпущу?

– Я? – вроде бы удивилась Солнцева и моментально зажмурилась. – Да я, собственно, уже ничего. Я… апчхи!!

Оглушительный чих прокатился по просторному и не так давно опустевшему холлу учебного корпуса. Те немногие студенты, кто еще остались, ранее со смехом и наслаждением наблюдали за развернувшимся действом, увидев, что случилось, шокированно замерли. Кто-то ранее достал мобильники, снимая на камеру столь занятное зрелище, кто-то вполголоса предлагал свои варианты того, как гроза всея альма-матер разделается с рыжей занозой, которая давно сидела в печенках и выела всю селезенку едва ли ни половине учащихся и преподавателей. Она реально всех достала и, казалось бы, сегодня, встретив наконец-то того, кто был ей не по зубам, должна была реально получить по заслугам. Золотая молодежь ожидала от своего негласного вожака всего, чего угодно…

Но только не соплей и слюней, прилетевших благодаря чиху бюджетницы ему прямо в лицо!

Тишина в холле стала такой, что на нее можно было опереться спиной. И слишком звонким на ее фоне стало одно- единственное слово, озвученное нахальным, насмешливым, хоть и с виноватыми нотками, женским голоском:

– Ой…

Глава 3

Ой? Ой??

– Господи, ну почему ж вместо мозгов ты мне при рождении подарил язык без костей? – тяжело дыша, спросила вслух, не особо надеясь получить ответ на заданный в никуда вопрос, попутно перемахнув через невысокую кадку с каким-то цветком.

Понятия не имею, кто ее поставил прямо посреди лестницы, но отодвигать возможный фикус времени не было – тяжелый шаги где-то внизу, а также гробовое молчание не оставляли времени и пространства для маневра. Так что я, вцепившись в перила, дала ходу вверх по лестнице, лихорадочно соображая, куда бы мне слинять так, чтобы можно было потом легко покинуть корпус, не попавшись никому на глаза. Я почему-то не сомневалась, что на выходе ждать меня будут… и отнюдь не с радушными объятиями!

Хотя о чем это я вообще? О каком выходе может идти речь, если меня вот-вот поймают, а следом сделают… Точно не знаю, что сделает со мной Исаев, когда моя рыжая и наглая светлость окажется наконец-то в его руках, но точно вам говорю – мне даже задумываться об этом страшно! Тем более сейчас, когда нас разделяют каких-то три лестничных пролета. Вот ни капли не сомневаюсь, что вусмерть обиженная нехристь до сих пор еще даже не запыхалась, в то время как бедная я, поднявшись наконец-то на четвертый этаж быстрым бегом, готова была свесить язык набок.

Эх, говорила мне Лелик бросать курить, а я не собиралась даже. Сказала бы она еще заранее, что от Исаева нужно держаться как можно дальше… А не, пардон, об этом она мне тоже сообщила. Но блин, кто б знал, что этот гад сам мне под руку попадет?! Я же просила меня отпустить, честно предупреждая о последствиях, когда почувствовала, что в носу свербит уже нестерпимо, но нет же – надо было ему до победного поиграть в мстительного альфа-самца на потеху достопочтимой публике!

Короче, этот обаятельный гад за что боролся, на то и напоролся.

Признаю, в тот момент, когда мои… эм… прощу прощения, сопли щедро украсили физиономию местного красавчика, я почувствовала как и удивление, так и полное моральное удовлетворение. Ну и капельку вины, не без этого. И все ж таки эта нехристь была сами виновата: по его вине я, кажется, простудилась, и по его же вине я не смогла прикрыть рот и нос ладошкой, как учила мама в детстве.

Конечно, мамуля учила делать это платком, и этот самый платок весьма удачно оказался в кармане моей куртки. Его-то я, глядя на зажмурившегося Исаева, стоявшего напротив меня с просто-таки окаменевшим лицом, под ледяную тишину и под взглядом множества свидетелей, наклонившись, впихнула в крепко сжатый кулак парня. А затем, фальшиво похлопав по плечу, наставительным тоном произнесла: