Менгир на Верхних Волхвах

– Ох, не могу, – просипел отец, вытирая слезы от смеха. – Да работал у нас на заводе сторожем старик один. То ли удмурт, то ли эвенок – Бог его знает. Смуглый, морщинистый, будто на солнце прожаренный. Говорил, что из рода шаманов происходит. Бабки к нему со всех Волхвов бегали, если надо было узнать, когда рассаду высаживать или там цыплят выводить. Вот он и запудрил мозги нашим заводским девкам. А те и рады – уши развесили, слушают сидят. Слышь, Галь, а ты какое желание загадала тогда?

– Чтоб тебя никогда не видеть!

– Да ладно тебе! Небось, загадала, чтобы Миронов к тебе прикатил на своей «Волге» и увез в Москву?

– Да иди ты к черту! – смеясь, мама схватила кухонное полотенце и растянула отца поперек спины. Отец, хохоча, увернулся, так что удар приняла на себя герань, стоявшая на подоконнике, и едва с него не упавшая.

Вовка рассмеялся, глядя на своих родителей, которые дурачились, будто им самим по восемнадцать лет. Но в уме сделал себе заметку о старике-стороже.

На следующее утро, благо, была суббота, Вовчик отправился на завод, где по-прежнему работал отец. То ли удача решила повернуться сегодня к нему лицом, то ли звезды сложились, то ли какие-то мистические силы вытолкнули старика-сторожа на улицу погреться на солнышке, но факт на лицо – потомок шаманов сидел на лавочке на самом солнцепеке, подставив жарким лучам свое иссушенное лицо.

– Ээээ….. Здрасьте, дядя шаман – Вовка ляпнул первое, что пришло на ум, и теперь горько жалел об этом. Он только сейчас понял, что не успел как следует приготовиться к этому разговору. Он надеялся, что старик не обидится на такую фамильярность.

– Аааа, здравствуй-здравствуй, Володимир-сан! – проскрипел старик.

– Откуда Вы знаете, как меня зовут? – Вовка затаил дыхание и на мгновение поверил во всю ту чертовщину, что услышал вчера.

– А на отца ты больно похож, на родного-то своего, – улыбнулся потомственный шаман.

– Ааа, – протянул парень и замялся. Он не знал, как перейти к интересующей его теме мангира…..мангала…в общем, пустыря за городом.

– Вижу, спросить что-то хочешь, Володя-сан. Спрашивай, все расскажу без утайки.

– Ну… Вчера папа рассказал мне о каком-то пустыре, на котором он маму разыграл. И вот стало интересно, что за пустырь такой этот.

– Понятно, значит, пустырь, – хитро улыбнулся старик. – Только не пустырь это, а древний менгир. Место дюже сильное, камлать там хорошо, потому что там как будто окно в другой мир. Сила оттуда идет большая. Прабабка моя рассказывала, что давно, когда ее прабабка только на свет появилась, приносили там жертвы, на тех камнях-то. Задабривали духов, чтобы те ниспослали им добрую охоту и рыбалку, чтобы защитили их жилища от злых духов и самого Хозяина. Так-то.

Вовка завороженно смотрел на старика, на его старый облезший лисий малахай, с которым тот, судя по всему, не расставался ни зимой, ни летом, ни даже ночью.

– Да ну, враки это все! – воскликнул он, неожиданно для самого себя.

– Почему же враки? Сам-то подумай, пораскинь мозгами, – старик почти шептал, и Вовка поневоле склонился к нему. – Отчего же там пустырь, когда кругом город? Советская власть хоть и дюже сильная, но даже ей не по силам тягаться с древними духами. И ни деревца там не выросло за все время, ни травинки, ни цветочка. И зверь, и птица стороной обходят это место. Потому что на крови оно стоит, на крови, Володимир-сан.

– Советская власть кого хочешь переборет! – запальчиво воскликнул Вовка, воспитанный истинным комсомольцем, пусть уже и на излете этого золотого коллективного времени.

– Конечно, сынок, конечно, – закивал, улыбаясь, старик. – Да только не ходи туда без делу. Потому как окно это двойное – с одной стороны добрый дух, с другой – злой. И если не знать слов правильных или в неурочный час туда прийти, худо придется. Ой худо.

– Да не собирался я туда идти. И вообще, мне пора уже. До свиданья…дяденька шаман.

– Тыманча меня кличут, сынок. Дед Тыманча….

Но Вовка этого уже не слышал. Сказанное стариком напугало его. Он привык, что все эти духи, обряды и прочее – пережиток прошлого, что нет никаких богов и сознание определяет бытие, а не какой-то там бог. Но глаза старика…Они не врали, чувствовал Вовка.

Рассуждая о том, есть ли место всякой мистике в комсомоле, он незаметно для себя оказался на том самом пустыре. Огляделся вокруг. По коже пробегали волны холода, как будто купаешься в речке и попадаешь то в теплые потоки воды, то в ледяные. Мурашки забегали по рукам, а особо крупные, и от того наглые, добрались до затылка и приподняли коротко стриженые волосы почти дыбом.

Прав, ох прав оказался дед шаман – непростое это место. Идеально ровный круг, ни травинки, ни цветочка, только небольшие булыжники разбросаны там и тут – идеально гладкие, обточенные ветрами и дождями. И отчего-то казалось Вовке, что ни поднять, ни убрать те булыжники не получится.

Вовка стоял, зачарованно глядя на пустырь. И когда позади него хрупнула ветка, он подскочил, словно заяц под кустом. Обернувшись, увидел лису – молодая, из весеннего помета, с бурой шкурой и рыжими подпалинами под глазами.

Лиса пробиралась среди высокой травы, вынюхивая ей одной известные следы и тайны. Животное уверенно приближалось к пустырю, но на границе травы и голой земли остановилась, помела в неуверенности хвостом, жалобно тявкнула и припустила по кругу. По колышущейся траве Вовка наблюдал, как лиса обогнула пустырь и побежала дальше по своим делам.

Он вздохнул, посмотрел на часы и присвистнул: ему казалось, что времени прошло совсем ничего, а на самом деле он провел на пустыре почти сорок минут. Вовка хотел уже развернуться, но ноги его будто налились свинцовой тяжестью, а тело сковало небывалое ощущение паралича. Он задышал быстро и неглубоко, лоб покрылся испариной, а рубашка на спине пропиталась липким потом. Сделав над собой усилие, Вовка все же сделал шаг назад. И как только нога оказалась за кругом, к телу вернулась прежняя легкость. Постоянно оглядываясь, он пошел по направлению к городу.

Дома Вовка первым делом кинулся к отрывному календарю, висевшему на стене. Там, на этих маленьких листочках, заполненных советами по стирке, уборке и пасынкованию помидоров, он нашел короткую строчку, написанную мелким курсивом: «Фазы Луны». Сегодняшняя ночь значилась как «Новолуние».

День для Вовки тянулся бесконечно долго. На ужин были любимые котлеты, но ни одна из них не лезла ему в горло. Он хотел было почитать «Детей капитана Гранта», но понял, что это бесполезно, когда раз пять перечитал один и тот же абзац, но так и не понял его смысла.

Отказался он и идти с ребятами в клуб на танцы. И уже в девять часов вечера лежал в постели. Мама, решившая, что он заболел, суетилась вокруг него с чаем, горчичниками и медом. Через 15 минут Вовке надоели эти пляски, поэтому он притворился, что спит.

Когда дверь комнаты закрылась за матерью, он вздохнул вроде как с облегчением. Но потом задумался: а что если они не лягут спать до полуночи? Ему же надо не просто выскользнуть из квартиры, а и успеть добраться до менгира. Менгир… Вовчик покатал это слово на языке, прошептал его вслух. Было оно какое-то тяжелое и потустороннее.

Еще час он валялся просто так. Хотел было задремать, но испугался, что проспит, а будильник ставить не захотел, зная, что мама может проснуться, и тогда весь его план пойдет псу под хвост.

Когда из родительской комнаты донесся мерный храп отца, Вовчик тихонько вылез из кровати, натянул брюки и рубашку, сунул подмышку фонарик и на цыпочках выскользнул в прихожую. Бесшумно натянул кеды и куртку, открыл дверь и только оказавшись на лестнице пустился бегом, перепрыгивая по две-три ступени за один раз. До полуночи времени оставалось очень мало.

Всю дорогу до пустыря он бежал как оглашенный – то ли боясь передумать и вернуться домой, то ли из страха наткнуться на нехороших людей. По пути спугнул несколько целующихся в подворотне парочек, ловко обогнул медленно бредущего по тротуару пьяного мужика, на одном дыхании проскочил компанию подростков, которые хотели остановить его словами «Слышь, прикурить не найдется».

Когда он остановился у пустыря, его командирские часы со светящимися фосфорным светом стрелками показывали без трех минут полночь. Вовка достал фонарик и, освещая себе дорогу между булыжниками, стал пробираться к центру пустыря. Ноги снова налились тяжестью, мурашки вернулись, как будто поджидали его тут с самого утра. И только сейчас Вовка понял, что не знает, какие слова нужно говорить. Светка же упоминала какое-то заклинание… Вовчик уже жалел о том, что поддался порыву и пришел сюда совершенно один, без помощи и товарища.

Остановившись, как ему показалось, в центре, он поднял глаза к небу, кашлянул и негромко произнес:

– Ну, я не знаю, какое заклинание надо произносить, поэтому…. Блин, какая глупость, ну и дурак же я…. Ладно. Поэтому…. – и тут Вовка застрял. Он совершенно не знал, как сформулировать свое желание. Чтобы Катька влюбилась в него? Нет, как влюбится, так и разлюбит. Чтобы она любила его всю жизнь? Вот уж увольте. Он предполагал (весьма здраво и цинично), что рано или поздно он встретит более красивую девушку. К тому же жениться на Катьке он тоже не планировал. Не зная, как сформулировать свое желание, он вздохнул и тихо прошептал:

– Вот бы все мои желание сбывались. Хочу – влюбится, захочу – разлюбит….

И только он это проговорил, как вокруг поднялся сильный ветер. Он нес пыль, свистел в ушах, не давал открыть глаза. Щурясь, испуганный Вовка стал пробираться к краю пустыря. Удивительно, но за кругом высокая трава стояла без единого движения. И чем ближе Вовка подходил к ней, тем сильнее выл ветер. Его встречные порывы едва не сбивали его с ног. Один из них, наиболее сильный, добился этого – Вовка упал на четвереньки и поранил руку обо что-то острое – мгновением позже фонарик выхватил из темноты осколки костей, торчавших из земли как бритвы. В центре ладони зияла глубокая царапина, почти порез. Вовка махнул рукой, рубиново-красные капли полетели в стороны как зерна спелого граната. И он мог поклясться, что летели они будто в замедленной съемке.

Как только капли крови упали на землю, громыхнул гром, сверкнула молния и землю под ногами Вовки основательно тряхнуло. Ветер стих. Стало очень тихо – настолько тихо, что он услышал шепот травы. Ужас накатил на Вовчика липкой волной. Спотыкаясь, он побрел вперед, и как только почувствовал, что ноги снова слушаются его, рванул к дому. Бежал он так, будто сама Смерть гналась за ним.

Исполнение желания

Отдышался Вовка лишь тогда, когда стоял под своей дверью. Мягкий свет на лестничной площадке освещал знакомый пролет. И здесь, в этом свете, все те страхи, что терзали его, пока он бежал до дома, казались совершенно детскими, почти игрушечными. Сам этот полночный поход казался уже слишком реалистичным сном, хотя раненная ладонь напоминала ему об обратном. Края раны покраснели и припухли, а в сам порез набились крошки земли и сухих листьев.

Вовка тихонько открыл дверь, разделся, промыл рану и лег в кровать. Натянув одеяло до подбородка, он только успел подумать: «Мама обязательно заметит порез. Хоть бы он затянулся» и через пару минут уже спал. Во сне он тяжело дышал, глаза под закрытыми веками бегали из стороны в сторону, руки и ноги беспокойно подрагивали. Может, он снова переживал свой побег с пустыря, а может быть, играл в футбол с друзьями.

Утро для Вовчика началось почти в одиннадцать часов. Ноги нещадно болели – забег через весь город туда и обратно не дается просто так. Мышцы стонали и плакали, но он все равно свесил ноги с кровати, сунул их в тапочки и прошлепал на кухню. Мама жарила блины, отец читал «Известия», на плите вскипал чайник.

– Ну и горазд же ты спать! Хотел уже будить тебя. Забыл, что сегодня надо с дачи картошку привезти?

– Да нет, помню. Просто устал жутко, за всю неделю наконец отоспался.

Чайник на плите протестующе засвистел. Мама разлила по кружкам чай и поставила на стол стопку блинов.

– Ешьте и марш из дома! У меня сегодня генеральная уборка!

Ни Вовку, ни отца не пришлось просить дважды – они накинулись на блины так, будто не ели уже двое суток.

Взяв кружку с чаем в руки, Вовчик украдкой посмотрел на свою ладонь и обомлел: раны как не бывало. На ее месте виднелся тонкий, толщиной с нитку, белый шрам с неровными краями. Он не поверил своим глазам. Может, весь этот поход ему просто приснился? Но нет, грязь под ногтями совершенно точно уверяла его, что сегодня ночью он и правда был там, на пустыре: чувствовал эти мурашки, передвигал тяжелые ноги, боролся с ветром и в конце концов поранил руку. Из раздумий вырвал его отец: