Бойтесь своих желаний

Джек сел в кровати и огляделся по сторонам. На столе стояла его новая печатная машинка, а рядом высилась небольшая кипа отпечатанных листов. Дохромав до стола, он взял первый лист, начал читать и не поверил своим глазам. До сегодняшнего вечера (а он проспал весь день, проснувшись незадолго до заката) он не верил, что мог писать так. Если бы мистер Роберстоун не помнил вчерашнюю свою писательскую лихорадку, как он назвал про себя это состояние, никто и ничто на свете не смогло бы убедить его в том, что это написал именно он.

Стиль, манера изложения, слова – все было его, но в то же время – не его. Однако, дочитав написанное до конца, он забыл обо всех сомнениях. Единственная мысль, которая засела в его голове, была следующая: с этой машинкой я напишу свою Книгу в считанные месяцы.

Он бережно упаковал рукопись в бумажный пакет, надел пиджак и, как был, даже не умывшись, отправился с пакетом под мышкой к своему университетскому приятелю. Тот, в отличие от мистера Роберстоун, пошел по стопам своего отца, став после выпуска литературным агентом.

Конечно, за два с небольшим месяца он вряд ли выловил хоть какую-то крупную рыбку. И Джек рассчитывал именно на это – начинающий агент не будет драть с него скотские проценты за каждый вырученный гонорар.

В доме мистера Пибоди горел свет, а из приоткрытого окна слышна была музыка, людской гомон и взрывы смеха. Не раздумывая ни минуты, Джек вошел в дом, и сразу был поглощен ароматом фруктового пунша, теплого, уже без пузырьков, шампанского, мужского пота и женского парфюма.

Чарльз Пибоди – приятель Джека, стоял посреди гостиной на высоком пуфе и, откинув назад руку, самозабвенно декламировал:

И, смотря во мрак глубокий, долго ждал я, одинокий,

Полный грез, что ведать смертным не давалось до тою!

Все безмолвно было снова, тьма вокруг была сурова,

Раздалось одно лишь слово: шепчут ангелы его.

Я шепнул: "Линор" – и эхо повторило мне его,

Эхо, – больше ничего[1 - Эдгар Алан По, «Ворон». Перевод В. Брюсова].

Дождавшись, пока выступление будет окончено, а аплодисменты стихнут, Джек подошел к Чарльзу.

– Джек! Какими ветрами занесла тебя судьба в наш унылый край! Как видишь, – он обвел окрест рукой, – мы совсем тут чахнем от скуки. Я взял на себя смелость устроить небольшой салон. Всякие поэты и поэтишки, девицы…. Но позволь узнать, что привело тебя ко мне? Уж не срочное ли дело? – Чарльз бросил быстрый взгляд на бумажный пакет под мышкой мистера Роберстоун.

– Да, я вот тут написал кое-что. Я уверен, эта вещица тебе понравится. У тебя, как у литературного агента, прирождённый нюх на такие вещи, – подольстился Джек.

– Хм…. Хм… – задумался мистер Пибоди. – Я, конечно, могу посмотреть, но ничего не обещаю. Давай встретимся завтра, скажем, часа в четыре пополудни у фонтана на площади Граций?

– Хорошо, встретимся. Но уверяю тебе, эта вещица так хороша, что ты сам прибежишь ко мне сегодня среди ночи, чтобы умолять меня стать моим агентом!

Мистер Пибоди, скептически окинув взглядом бумажный пакет, положил его в стоящий рядом секретер.

– Коль ты пришел, приглашаю тебя присоединиться к нашему небольшому празднику. Я познакомлю тебя….

Не успел Чарльз договорить, как к нему подбежали две смеющихся девушки в воздушных платьях и, щебеча в два голоса, увели его от Джека к окну.

Оставшись без собеседника, мистер Роберстоун отправился знакомиться с гостями дома, намереваясь выпить пуншу – как минимум, а в идеале – найти что-нибудь съестное, так как со вчерашнего утра, насколько он помнил, в его желудке не побывало даже самой маленькой и самой сухой хлебной корки.

Пробираясь мимо смеющихся девушек, воркующих пар и серьезных джентльменов с моноклями и усами (ох уж эта мода! Усы теперь принялись отращивать все подряд, даже те, у кого они никак не хотели расти), Джек заметил странного вида девушку. Необычной она была потому, что не флиртовала, не смеялась и не щебетала, как остальные приглашенные девицы. В темном платье и непонятной шали, она серьезно разговаривала с солидного вида мужчиной. Его седые волосы и морщинистое лицо говорили о том, что он может годиться девушке в отцы. Оба они выглядели очень странно на фоне смеющейся молодежи.

Проходя мимо, Джек услышал, что они рассуждали о политической ситуации на международном уровне. Но не успел он отойти достаточно далеко, как услышал голос Чарльза:

– Джек! Джек! Подойди сюда! Я хочу познакомить тебя с человеком, ради которого и затевалось все это сборище!

Развернувшись и нацепив на лицо самую любезную улыбку, мистер Роберстоун подошел к троице.

– Вот, познакомься. Это мисс Элия Уотс, а это – мистер Браун Д’Виль, – чопорно произнес Чарльз. – А это – мой университетский приятель, мистер Роберстоун, начинающий писатель. Хочу заметить, Элия, подающий большие надежды. Очень большие надежды, если верить ему самому.

Под неуместные и неумелые шутки хозяина дома все трое пожали друг другу руки.

– Я знаю, Вы хотите спросить, почему родители дали мне такое странное имя – Браун, – улыбнулся мистер Д’Виль, обнажив крепкие, желтые от табака зубы. – Да, имечко странное, признаю. Но оно не помешало мне достичь определённых высот на неустойчивой карьерной лестнице литературного редактора и агента.

Джек, не зная, что ответить на это, улыбнулся, пытаясь скрыть неловкость, и посмотрел на Элию. Та пристально глядела на него, буравя взглядом своих, как он теперь разглядел, разноцветных глаз. Правый был небесно-голубым, а второй – серый, цвета мокрой гальки.

– Не хотите выпить? – спросил он, когда мистер Д’Виль и Чарльз отошли, беседуя о чьей-то диссертации.

– Да, я люблю неразбавленный пунш.

Этот вечер, как и предыдущий, прошел для Джека незаметно. Элия оказалась на редкость умным и интересным собеседником, чем выгодно отличалась от всех девушек ее возраста. Начав говорить о пунше, они плавно перешли на обсуждение ирландского виски, затем обсудили экспорт пшеницы, потом их захватил жаркий спор о том, чем плоха внешняя политика правительства.

Дом потихоньку пустел, в углах поселилась зыбкая темнота – пришло время возвращаться домой.

– Спасибо за приятный вечер, мисс Уотс, – сказал Джек, улыбаясь Элии на крыльце, уже после того, как они оба распрощались с Чарльзом.

– И Вам спасибо, мистер Роберстоун. Я была бы не против… – она запнулась, опустила глаза. – Была бы не против встретиться с Вами еще раз, чтобы закончить наш спор о преимуществах….

– Завтра в 6 часов вечера на площади Граций, – Джек решил убить двух зайцев одним махом.

– Хорошо, я приду, – улыбнулась Элия и растворилась в темноте

Окрыленный предстоящей встречей, Джек пришел домой. Глянув одним глазом на пишущую машинку, он решил, что сегодня ему надо выспаться. К тому же нет смысла продолжать писать, пока Чарльз не вынес свой вердикт. Хотя, положа руку на сердце, молодой человек знал, что первая глава Книги уже обречена на успех. Но воспоминания об Элии мешали ему сосредоточиться на сюжете. Поэтому он сделал то, что и планировал – лег спать.

***

Весь следующий день прошел в суете и сборах. Джек понял, что в нынешнем виде идти на свидание с девушкой просто нельзя! Благодаря работе внештатного журналиста, у него водились кое-какие свободные деньги и свободное время. Поэтому после завтрака он отправился в цирюльню, чтобы привести себя в порядок. Выйдя оттуда, посвежевший и будто помолодевший, Джек почистил у уличного мальчишки туфли, а у лоточника купил новый кружевной платок.

Придя домой, мистер Роберстоун достал из чемодана свой костюм, почистил его и погладил хозяйским утюгом в общей прачечной. Поняв, что до встречи с Чарльзом у него еще больше часа, он сел за стол, желая написать хоть немного. Но в голову, как ни странно, опять не шло ни строчки. Посидев в тишине, он вспомнил, что уже давно не писал родителям о своих делах.

В письме он написал о том, что в штат его еще не взяли. Рассказал, что купил недорого, почти даром, хорошую пишущую машинку, и что прямо сейчас он пойдет на встречу со своим первым литературным агентом. Про свидание с Элией он умолчал – одно свидание еще ничего не значит, абсолютно ничего.

По пути на площадь Граций Джек зашел на почту и на мелочь, завалявшуюся в кармане, купил марки, чтобы отправить письмо домой. Покончив с этим, он неспешно направился на встречу с Чарльзом.

Уже издалека он заметил его. Обычно невозмутимый и спокойный, сегодня мистер Пибоди не находил себе покоя. Он ходил по площади широкими шагами, садился на лавку, вскакивал и опять начинал мерить булыжники площади торопливой походкой. Увидев мистера Роберстоуна, он со всех ног бросился к нему:

– Джек! Джек! Где тебя носит? Я уже заждался тебя!

Джек усмехнулся – примерно на такую реакцию он и рассчитывал.

– Послушай, дружище! Это что-то невероятное! – весь пафос и королевскую неспешность с него как рукой сняло. – Это точно ты написал? Почему на лекциях профессора Варнавски ты не мог писать хотя бы вполовину лучше от этого?

– Я многому научился, работая в газете, – уклончиво ответил Джек. – Ну, что, возьмешься быть моим агентом?

– Я даже не знаю, Джек! Я показал твою рукопись Д’Вилю. Он сказал, что у тебя настоящий талант, тебе нужен профессионал. Поэтому он согласился взять на себя эту работу и ввести тебя в лучшие литературные салоны города! Ты представляешь? Это просто невероятное везение, ты уж не обижайся, —добродушно улыбнулся Чарльз, но улыбка не скрыла лихорадочного блеска в его глазах.

Последующие два часа они обсуждали перспективы Джека как писателя, возможные повороты в его карьере и т.д. Джек никогда не видел, чтобы Чарльз заискивал перед кем-то. Но теперь, когда о судьбе рукописи печется «сам Браун Д’Виль», мистер Пибоди взял с Джека обещание, что тот замолвит за него словечко среди больших шишек.