Свинцовые башмачки

– Тебе нельзя это читать. Это только для заклинателей, ясно?

Госпожа Фиалка повела Линн вглубь библиотеки, предварительно убрав книги в ящик и заперев его на замок. Они пришли в самый дальний угол читального зала – скрытый от посторонних глаз закуток.

– Ну а теперь, – сказала она. – Выкладывай. Что там у тебя с Марроном. Зачем тебе надо знать про цемеллу.

– Маррон отпустит моих братьев, если я ему ее принесу, – простодушно ответила Линн.

Госпожа Фиалка вздохнула.

– Послушай, девочка. Есть вещи, с которыми не нужно иметь дела. Просто нельзя, и всё. Ты знаешь, я всегда хорошо относилась к твоей матери, но я готова на что угодно держать пари, что ее сгубил интерес к тому, о чем нельзя задавать вопросы, к чему нельзя приближаться. То, о чем ты спрашиваешь – наследие страшных времен, темных времен. Мы не случайно носим свинцовые башмачки и зажигаем огонь по четырем сторонам света. Не зря не задаем вопросов о том, от чего именно спас когда-то людей Эри Избавитель. Он победил древнее зло и умолил Добрую Мать беречь нас, но это не значит, что оно навеки погибло. Нам нельзя будить саму память о тех временах, ибо даже она может быть ядовитой.

Линн помолчала.

– Он превратил моих братьев в свиней, – наконец сказала она. – И говорит, что не отпустит их, если я не принесу ему… это.

– Ох, – только и сказала госпожа Фиалка.

Некоторое время они молчали.

– Линн, – медленно заговорила госпожа Фиалка. – Посмотри мне в глаза. Я хочу, чтобы ты повторила: «Я осознаю, на какой иду риск. Я буду предельно осторожна». И если все же решишься на поиски – а я все-таки надеюсь, что нет, – ты ни за что, никогда, ни при каких обстоятельствах не снимешь свинцовые башмачки.

– Обещаю, – тихо и твердо ответила Линн, – что осознаю риск и буду предельно осторожна. И ни за что, ни при каких условиях не сниму свинцовые башмачки.

– И если почую опасность, развернусь и уйду и не буду рисковать жизнью.

– И если почую опасность, развернусь и уйду и не буду рисковать жизнью.

– Хорошо, – сказала госпожа Фиалка. – Ты взрослая, умная девочка, и надеюсь, что здравый смысл возьмет верх. Я расскажу тебе все, что знаю, по крайней мере, ты будешь хотя бы немного понимать, с чем имеешь дело. И дам почитать про цемеллу. В конце концов, предания говорят, что некоторым удавалось найти эти цветы и вернуться живыми и здоровыми. Кто знает, может, Добрая Мать будет благосклонна и тебе повезет.

Когда-то давно, много столетий назад, Беррин не принадлежал людям. На этих землях правили те, чье имя предано забвению. Это были страшные, могущественные существа, которые держали людей в рабстве. Ты, конечно, знаешь об Эри Избавителе. Он сумел вдохновить людей на борьбу, и в конце концов мы победили. Зло было повержено и изгнано. Но оно оставило след на нашей земле. Например, мы не ходим на Ничейную пустошь.

Линн кивнула.

– Только заклинатели могут появляться там, ибо они вооружены всей необходимой защитой. Это место таит опасности, которые тем страшнее, что каковы они, доподлинно неизвестно. Это могут быть непроходимые болота, которые выглядят как цветущие поляны. Ужасные чудовища, пожирающие людей. Обманы, которые нельзя распознать. Соблазны, которым невозможно противиться. Сейчас я говорю лишь о том, что подсказывает воображение: на самом деле я, как и все остальные, понятия не имею, с чем там можно столкнуться.

Ничейная пустошь – место, где состоялась последняя, решающая битва между силами зла и людьми. Тысячи воинов пали в битве, но и немало врагов было уничтожено. В некоторых источниках пишут, земля была сплошь залита их черной кровью. Из нее-то и выросла цемелла – синий мак, который так интересен господину Маррону. Вернее, его плод – коробочка с семенами.

– То есть мне нужно пойти на Ничейную пустошь? – спросила Линн. – И я найду там этот цветок? Так просто?

– Вовсе нет! – сердито ответила госпожа Фиалка. – Ты слышишь, что я говорю? Это совсем, совсем не просто! Ничейная пустошь – гиблое место, впитавшее кровь проклятых существ, и находиться там страшно. Да и неизвестно, растут ли там еще эти цветы. Старинные рукописи позволяют утверждать, что в первые годы после великой битвы их собирали свободно: были то готовые к риску искатели сокровищ, или вооруженные против морока заклинатели, или же те и другие, я не знаю. Могу сказать лишь одно: со временем растение стало огромной редкостью, а на пустоши столько народу пропало или погибло, что туда перестали ходить. Маррон хитрец, а ты дурочка. Если б все было так легко, он бы отправил на пустошь своих молодчиков или пошел бы сам, чтобы не искушать их, все-таки плод цемеллы имеет огромную ценность. Но он не хочет рисковать ни собой, ни своими людьми, а вот ты подставилась, и послав тебя, он ничего не теряет.

– Спасибо, госпожа Фиалка, – сказала Линн. – Я все поняла. Пожалуйста, дайте мне те же книги, что вы показывали Маррону. Я почитаю и решу, как быть дальше.

– Что ж, – заметила госпожа Фиалка. – От всей души надеюсь, ты решишь правильно. Я понимаю тебя и мне жаль твоих братьев. Но никто не выиграет оттого, что ты будешь рисковать жизнью.

«Это темно-голубой цветок или светло-синий цветок, похожий на мак, – писал Флавий Тециал в «Практиках чудесных исцелений». – Строго говоря, цемеллой именуется растение, но так часто называют только семена – коробочку с порошком угольно-черного цвета. Порошок растворяют в пяти частях родниковой воды, в результате чего получается прозрачный эликсир золотистого цвета с горьковатым запахом и довольно-таки приятным вкусом. Его принимают в чистом виде, либо растворяют в воде и дают больному. Я не располагаю достоверными сведениями о рекомендуемых дозировках. Варидес Пирийский пишет о трех каплях на ложку воды, которые он считает достаточными для затягивания глубокой, но не повредившей жизненно важные органы раны, или снятия тяжелого приступа гемикрании. Для исцеления чумного, также по Варидесу, раствор готовят из равных частей эликсира и воды и принимают по три ложки пять раз в день, и так до полного выздоровления. Дефорен Симон пишет о том, что эликсир из цемеллы возвращает голос немым, поднимает с постели парализованных, делает слепых зрячими и дарит надежду женщинам, отчаявшимся родить здоровых детей. В работах Симона, однако, не найдено никаких точных указаний, что можно толковать двояко: либо эти записи не сохранились, либо можно предположить, что сам Симон никогда не имел дело с эликсиром и пишет о нем с чужого опыта или же на основании слухов и легенд – что снова возвращает нас к сомнениям относительно существования загадочного растения. При этом дошедшие до наших дней подробные описания его все-таки позволяют предположить, что оно по крайней мере существовало когда-то, если и не дожило до наших дней, истребленное жадными до наживы охотниками за сокровищами или же лекарями, стремившимися помочь болящим в час великой нужды».

Описание сопровождалось иллюстрацией, которую Линн, насколько хватало ее умения, перерисовала себе на листок, также переписав и всю статью. В комментариях содержались ссылки на другие источники, кроме упомянутых в статье, и Линн попросила у госпожи Фиалки эти книги.

– Так… «Легендарные растения» Тиосса, «Предания Беррина» Париала, «Мои сокровища» Лабусса… О, это очень смешная книга! Слог у разбойника невыносим, но читается на одном дыхании.

В общем и целом прочие описания перекликались с Тециаловыми, причем у него, на взгляд Линн, оно было лучшим – самым подробным и в то же время осторожным: Тециал не заявлял, будто знает то, чего на самом деле не знал, за счет чего его работа значительно выигрывала на фоне сочинений более самонадеянных авторов. Но уж кому было не занимать хвастовства, так это Лабуссу: описания его сражений с ужасными чудищами Ничейной пустоши не оставляли сомнений, что все это сплошное вранье. Столь же неправдоподобные, сколь забавные, они насмешили Линн, к тому же содержали полезные сведения. «Дабы добраться до Пустоши, – писал знаменитый авантюрист, – необходимо, чего многие не знают, значительно углубиться в буковый лес, являющийся охотничьими угодьями герцога. Миновав живописную рощу, в которой, рискуя жизнью, мне пришлось сразиться с внезапно выскочившим на меня из-за кустов диким кабаном, благодаря чему я чуть не отдал Доброй Матери душу, и лишь природная храбрость, стремительная реакция и превосходное оружие спасли меня, я поспешил углубиться в болотистый ельник, вскоре сменившийся мрачнейшим из виденных мною сухостоев. Тут надобно быть терпеливым и идти на восток, никуда не сворачивая и не пугаясь уныния этого места. В таком случае вскоре вы достигнете большого поля, сплошь заваленного камнями разной высоты (допущу, однако, что Ничейная пустошь может принимать разный вид для тех, кто ступает на нее – во всяком случае, мой друг и покровитель Морсир Селлан, в чьей честности у меня нет никаких сомнений, рассказывал, что увидел перед собою огромное вонючее болото), и ступив на него, вскоре встретите различных монстров, с коими вам необходимо будет, дабы продолжить путь, немедленно сразиться».

Аккуратно собрав книги, Линн отнесла их госпоже Фиалке, попрощалась и пошла домой. Как добраться до Пустоши, она теперь знала, сложенный вчетверо листок с описанием растения лежал в кармане ее передника, а день выдался такой чудесный, что раздобыть синий мак показалось Линн парой пустяков. Бредя по улицам Беррина, она наслаждалась прогулкой. Стояла середина дня, и в залитом солнцем городе царило оживление. Горожане спешили кто куда, отовсюду раздавался громкий смех молодежи, подоконники пестрели цветами, аромат свежей выпечки манил попробовать пышную булку, миндальное печенье или хлеб с румяной хрустящей корочкой. Возницы на телегах, протискивавшихся по узким улицам, кричали: «Посторонись!», гоготали гуси, квохтали куры, визжали свиньи, с шумом вспархивали стаи голубей. Линн глубоко вдохнула теплый воздух, напоенный запахами города. Само собой, не обошлось без гнилостного душка, но на дворе все-таки лето, а в пестром букете нотку помоев уверенно побеждали освежающая прохлада фонтанов, волнующие запахи фруктов, специй и пряностей, острый запах кож, сладковатый дым благовоний из храма Доброй Матери, таинственные, соблазнительные ароматы духов благородных дам, которых вынесли в паланкинах подышать воздухом. Занавески, конечно, задернуты – чем знатнее дама, тем реже она показывает свое лицо.

На площади выступали бродячие актеры, и Линн остановилась, чтобы успеть посмотреть представление, прежде чем их прогонят. Это было вопросом нескольких минут: стражники вот-вот покажутся с соседней улицы, а плясунья, потрясая бубном, танцевала вовсю. Каблучки задорно стучали по деревянным подмосткам, яркие юбки летали вихрем, приоткрывая стройные ножки, звенели браслеты, и Линн, невольно начавшая притоптывать в такт, воровато оглянулась, не заметили ли. Но вот и стражники, уже идут к актерам. Пора уходить. Линн осторожно протиснулась сквозь толпу и скользнула в ближайший переулок. Негоже, чтобы ее увидели глазеющей на танцовщицу. Однажды ей удалось увидеть сразу несколько танцев до того, как актеров оштрафовали и выгнали. (Линн только диву давалась: о том, что можно и что нельзя представлять, артисты подписывали бумагу при въезде в город. И все равно почти каждый упорно норовил поплясать.)

Это был самый сокровенный секрет Линн, еще более сокровенный, чем любовь к Пико. Стань о ее чувствах известно, она, конечно, будет унижена, но если откроется, что она мечтает танцевать… это будет стыд и позор на весь город. В «Наставлениях Доброй Матери» сказано ясно: танцы – телодвижения для дикарей, ни в каком виде не приличествующие людям цивилизованным. Это порок, они открывают все самое худшее в каждом. Танцевать – все равно как заниматься этим или испражняться у всех на виду. Порою Линн (очень-очень редко!), ступая как можно осторожнее, так, чтобы никто не догадался, чем она занимается, пыталась танцевать у себя в комнате, повторяя подсмотренные у уличных артистов па. Ее непреодолимо влекло это занятие, порою она часами мечтала о том, как парит и кружится, целиком отдаваясь музыке… Потом Линн долго плакала от стыда. Видимо, она насквозь порочна, раз не может не пробовать, не может не думать об этом. Однажды она танцевала, сняв башмачки! Потом всю ночь ей снились какие-то дикие, яркие сны, возбуждавшие странные желания, в которых Линн даже не хотела отдавать себе отчета, и она полдня провела в храме Доброй Матери, моля даровать ей прощение и навек забыть о желании танцевать.

Ну ничего. Завтра на пустоши ей точно будет не до танцев.

Глава 3. Пустошь

Тускло мерцало бледное солнце. Волны тумана подкатывали прямо к ногам Линн, и сквозь них мерцали схваченные инеем пожухлые травы. Глубоко вздохнув, она ступила на пустошь, и ее окутала тишина. Лишь мерзлая земля хрустела под ногами. Линн вытянула руку, и кончики пальцев растаяли, теряясь в густой молочно-белой мгле.

С гулко бьющимся сердцем Линн двинулась вперед. Как она отыщет маки в этом тумане?.. Она шла медленно, внимательно разглядывая траву под ногами и стараясь не терять направления. На каждом шагу она надеялась (хоть и знала, что едва ли этому так сразу суждено случиться) увидеть твердую круглую коробочку на высокой ножке. Но шаг следовал за шагом – и ничего, лишь все та же твердая земля с мерзлой травой. По ощущениям Линн, прошел не один час, но солнце висело все так же низко, и Линн не знала, как далеко ушла – ее окружал все тот же густой туман.

Она остановилась, чтобы выпить воды, и сзади раздались громкие шаги – кто-то приближался бегом, было слышно тяжелое дыхание. Перепугавшись до полусмерти, Линн присела, обхватила голову руками и зажмурилась.

– Линн?

Она медленно поднялась, не веря своим глазам. Перед ней стоял…

– Пико?! Что ты здесь делаешь?

– Я увидел, что ты идешь сюда, и пошел за тобой.

– Но тебе нельзя на Ничейную пустошь!

– Почему? Тебе же можно.

На мгновение забыв о своей цели, о страхе и тревоге, Линн невольно залюбовалась Пико. В лучах холодного солнца его волосы казались бледно-золотыми, как трава под ее ногами. Глаза сияли нежностью. Сердце Линн затрепетало, как испуганный кролик.

– Зачем ты здесь? – спросила она, и Пико взял ее за руку.

– Я пришел за тобой. Я так давно хотел сказать тебе это. Ты мне нравишься, Линн.

Она облизнула пересохшие губы. Это все Ничейная пустошь обманывает ее. Но нет, как так может быть – ведь вот он Пико, и его золотисто-карие глаза, и его вылинявший черный камзол. Он держит ее за руку, и она чувствует, какая теплая и крепкая эта рука, всем существом ощущает прикосновение его пальцев.

– Почему же ты гулял с Эллен? Почему никогда не говорил мне об этом?

– Я думал, что не нравлюсь тебе. Ты всегда была такой сдержанной. Но я влюбился в тот самый миг, как увидел тебя, и с тех пор думал о тебе каждую минуту моей жизни.

Безумное счастье затопило Линн, настолько сильное, что она не могла ни ответить, ни пошевелиться. Этого не может быть, стучало у нее в голове, просто не может быть…

Но в этот миг Пико наклонился к ней и поцеловал в уголок губ. Это был самый робкий, самый нежный, самый бережный поцелуй на свете. Линн крепко сжала руку Пико, боясь, что сейчас умрет от счастья.

– Пойдем отсюда, – сказал Пико. – Пойдем со мной. Мы вместе уедем из Беррина, увидим мир…