#Лисье зеркало

Последний плакат висел в столовой и отчего-то смешил Луизу больше других. Но, к сожалению, это было единственным забавным моментом в новых порядках. Анхен все больше утверждала свою власть над работницами фабрики. С другой стороны, лекции все-таки начались и стали ежедневными, а Густав Юнсон, выглядя отстраненным и погруженным в идеи общего блага, являлся противоположностью фрекен Монк. Возможно, ему думалось, что жалоб попросту нет, ведь Анхен умело ограничивала его общение с женщинами.

Его лекции не были похожи ни на пространные рассуждения Фабиана, ни на короткие заявления Анхен. Примерно на второй или третьей из них Луиза поняла, что ей действительно интересно не только слушать Густава, но и смотреть в его одухотворенное и вдохновленное лицо. В его слова о благодарном труде и процветающей стране с легкостью верилось так, как верил в них и сам лектор. Когда Лу его видела, ей хотелось и улыбаться, и прятать свою улыбку.

Из размышлений о благородном профиле и длинных ресницах Густава ее вырвала Маришка, ткнув Луизу локтем в бок.

– А ведь у меня именины на днях, – заговорщически прошептала кудрявая швея. – Придешь к нам с Павлом? Из деревни вкусностей прислали, колбасы, там, и сливовицы домашней.

– Приду, – вполголоса отозвалась Луиза. – Когда?

Почувствовав на себе взгляд Анхен, которая, сложив на груди руки, стояла у стены, она снова сосредоточилась на лекции.

– Послезавтра. Вместе после работы пойдем. И Хелена с нами.

***

В назначенный день после работы Луиза с подругами отправилась в доходный дом, где Маришка жила с мужем Павлом. Раньше в тех же домах держали фешенебельные комнаты для гостящих в столице дворян, но теперь там жили все, кто мог вносить небольшую квартплату и хотел жить неподалеку от порта. Лестничные пролеты дома уже не выглядели презентабельными: изящные газовые светильники и ажурные чугунные перила плохо сочетались с обшарпанными дверями квартир и криво подписанными табличками с именами жильцов.

Зайдя внутрь, Маришка втолкнула подруг в комнатку и сразу бросилась суетиться на кухне. За стенкой щелкнул и тихо загудел газовый котел. Хелена устало опустилась на скамейку, сняла фетровую шляпку и принялась методично вынимать длинные шпильки из своей тяжелой прически. Луиза насчитала их не меньше дюжины.

– Сил больше нет, – протянула Хелена, распустив наконец косу. – Смотри, что с волосами стало! От этого узла волосы выпадать начали. Вот же ведьма…

– Анхен легко говорить, у нее же нет такой косы, поэтому твои проблемы ей непонятны. – Луиза сочувствовала подруге, но не знала, чем ей помочь.

Она прошла вглубь комнаты, напрямик к окну. Здесь открывался вид на порт и свинцово темнеющее море. Закатное солнце еще освещало горизонт чуть розоватой полосой, а уличные огни уже зажглись. Через приоткрытую створку доносился запах весны и водорослей.

Как легко и сладко дышится у моря! Небо над общежитием Луизы затягивали тяжелые желтоватые облака, которые душили весь фабричный район, а из окна было не на что смотреть – только внутренний двор, кишащая котами и бродягами свалка да чужие окна. Здешний вид привлекал гораздо сильнее, и Лу по-доброму позавидовала Маришке, которая могла созерцать его каждый день.

Какое-то время гостья наблюдала за людьми на улице: одни спешили домой после работы, другие неспешно курили, собравшись в группы у ярких вывесок кабаков, а в тенях переулков сновали сумрачные личности, вызывавшие тревогу. Луизе было интересно наблюдать за всеми ними, не меньше чем за аристократами из дворцового окна. Вдруг у нее в памяти всплыл вид на королевский парк, воспоминание ускользающее и радужное, словно сон о прошлой жизни.

Из грустных мыслей о детстве ее вырвали громкие голоса, доносившиеся из прихожей. Маришка отвлеклась от нарезки колбас и тотчас поспешила к дверям. Хелена в это время сидела на кровати, все еще расчесывая волосы.

Двери распахнулись, и в них показался несуразно высокий детина с едва вписывающимися в проем плечами, одетый в комбинезон. Повисшая у него на шее пухлая Маришка казалась крошечной и хрупкой, как кукла, а ее туфли в тот момент даже не доставали до пола. Деликатно придерживая жену за спину, Павел внес ее в квартиру, где поставил на ноги и чмокнул в щеку.

Он снял красную вязаную шапочку, под которой обнаружилась обширная залысина, что выглядело несколько странно при его густых светлых бакенбардах. Затем он поочередно протянул руку обеим девушкам и присел на табурет за стол.

За ним в комнату вошел пожилой сухощавый мужчина с жидкой шевелюрой, разделенной надвое пробором, и пухлогубым лягушачьим ртом. На его лице отражались годы добросовестного пьянства и глубокий скепсис. В руке новоприбывший держал авоську с тремя бутылками портвейна, брякнувшими, когда он поставил их на стол и уселся рядом с Павлом.

– А это куда, Влас Катич? – Маришка недоуменно мотнула головой в сторону пятилитровой бутыли со сливовицей, оплетенной лозой.

– Сливовица – девицам, а это мне, – хриплым голосом ответил он. Павел понимающе ухмыльнулся.

Маришка быстро расставила на столе тарелки с деревенской колбасой и обжаренными капустными рулетиками, какие раньше часто готовила Зельда, а Павел разлил сливовицу по разномастным кружкам. Его коллега откупорил бутылку портвейна и налил темную жидкость в граненый стакан.

Когда гости расселись вокруг стола, Павел предложил выпить за здоровье именинницы, и все пригубили из своих кружек, а Влас Катич залпом осушил стакан и залихватски крякнул.

Луиза раньше пробовала вино, но сливовица была слаще и приятнее, хоть обжигала горло, как и любой алкоголь.

– Хорошо дома! – расслабленно вздохнула Маришка. – А у нас Дракониха, как всегда, бушует, грозится штрафами за разговоры на работе.

– Это которая ваша из Комитета? – отозвался ее супруг. – Не понимаю, как ее вообще допустили к работе. Наши только на пользу трудятся – вот, зарплату нам повысили. Может, ну ее, фабрику твою, посидишь дома, нам хватит.

– Нет уж, лучше б эту вредительницу выгнали, еще я не бегала! – возразила Маришка, воинственно вонзая вилку в кусок колбасы.

Их беседа продолжалась, становясь все более непринужденной от кружки к кружке. Здесь Луиза чувствовала себя в безопасности, даже большей, чем в привычной каморке общежития. Ей нравилась компания, где от нее ничего не требовалось. Даже мужчины, которых она видела впервые, не вызывали тревоги.

Спустя какое-то время подала голос захмелевшая Хелена.

– Вкусно, Маришка, я с детства такой колбасы не пробовала, – мечтательно протянула она. – Это из какого поместья привезли?

– Из моего, конечно, у меня же отец скотник, ты забыла? – напомнила повеселевшая хозяйка. – Вот выше имение, так у них одни горные пастбища и скотина никакая, не мясная. Не то что у нас.

– А ведь Влас Катич тоже из тех мест, лесом занимался. – Павел обратился к старику, который осушал уже третий стакан: – Верно я говорю?

– Верно, – степенно кивнул Влас Катич. – Но я этот лес не просто валил, а был бригадиром, а потом и вовсе управляющим поместьем. Целым поместьем! – Он развел руками, будто показывая масштабы своей влиятельности.

– Да слышали мы уже твои рассказы. Только разве не выгнал тебя старый граф? – ехидно осведомилась Маришка.

Влас Катич допил остатки портвейна и, грохнув стаканом об стол, тяжко вздохнул, встал и, отойдя к окну, драматично закурил.

– Очернили! Завистники! – Облачко сизого дыма повисло над его головой, обращенной к порту.

Все повернулись к нему, готовые выслушать историю, явно рассказываемую не впервые.

– Да не выгнал бы он меня, никогда б не выгнал. – Влас Катич затянулся в очередной раз. – Если б не этот твареныш… я ж верой-правдой десять лет служил, оба поместья на меня равнялись. Да только… – Тут он повернулся к компании. – Все же знают нынешнего председателя Комитета по правам рабочих?

– Жоакин Мейер, – утвердительно кивнула Хелена.

– Он самый. Я ж его с этих самых пор знал. – Он показал ладонью уровень чуть выше подоконника. – Он и занял мое место, уж очень графу приглянулся. Весь чистенький, хоть и из грязи вылез. Его же от иберийца-бандита старая дева прижила, на первого попавшегося кинулась, а родив – померла. Вырастил его дядька. Строгий, хоть сам и пил по-черному. Лупил каждый божий день розгами, дурь, говорит, выбивал. Да видно, не всю выбил.

– Но, говоря по справедливости, если бы не этот Мейер, мы бы тут не сидели так запросто и не пили бы этот замечательный портвейн, – примирительно заметил Павел, поболтав остатками питья в бутылке.

– И правда что, – согласился, опустив плечи, Влас Катич и вернулся к столу.

Дружеская беседа продолжалась. Маришка делилась воспоминаниями о своей юности в деревне и о том, как она пасла коров на солнечных лугах, пока не подалась за заработками в город и не встретила Павла. Луиза заметила, как теплеет ее резковатый голос каждый раз, когда речь заходит о муже. Ей очень нравилась эта атмосфера взаимной любви и нежности.

Именинница продолжала бы и дальше, но все услышали громовой храп прикорнувшего на столе среди тарелок Власа Катича. Тогда Павел поднялся и потащил расслабившегося старика в его комнату. Вернувшись, он предложил вызвать гостьям извозчика, ведь время было позднее, а хозяева, даже если бы очень хотели, не смогли бы расположить всех в своей скромной комнатушке.

Оказавшись в повозке, Хелена взбодрилась от ночного воздуха и начала болтать, как обычно:

– А я забыла, представь себе! Всем хотела рассказать и забыла. Свадьбу готовят, королевскую. Принцесса Агнесс выходит замуж за Антуана Спегельрафа. В городской ратуше. Ух, хотела бы я увидеть ее платье! И коронация в тот же день, представляешь? У нас снова будет король, здорово же?..

Услышав знакомые имена, Луиза будто немного протрезвела и встрепенулась. Попыталась вспомнить лицо старшего брата и не смогла – слишком давно видела его в последний раз. Король… Кто бы мог подумать. Должно быть, отец доволен.

Зайдя наконец в свою комнату, Луиза вернулась в сумбурное хмельное состояние. Мысли в голове путались, соединяясь между собой в непредсказуемые цепочки. Едва ее голова коснулась тонкой подушки, она мгновенно погрузилась в сон.

Луизе снились залитые солнцем луга у горной речки Флог, по которым, оседлав механическую корову, мчался Фабиан Дюпон, а его волосы развевались на ветру под оглушительные аплодисменты всего швейного цеха. Особо пылкие девушки падали в обморок, когда тот рассыпал воздушные поцелуи, гарцуя на своем скакуне. Внезапно из толпы выбежала Анхен Монк, ударила его по голове метровой линейкой, и образ разлетелся во все стороны белыми чайками, которые, оглушительно вереща, пытались достать ее клювами. Рассвирепев, Анхен принялась сорить звонкими монетами из сита прямо на сверкающий от капель дождя тротуар, в который превратился зеленый луг, а толпы работников с факелами в руках кинулись их собирать, избивая друг друга и причиняя страшные увечья. Среди них Луиза разглядела и старого Власа Катича, который без умолку кричал: «Очернили! Завистники!» – пока один из рабочих не отрубил ему голову тесаком. Тогда тот превратился в гуся и степенно зашагал по безлюдному коридору королевского дворца, проходя мимо трупа Иоганна Линдберга с распахнутыми серыми глазами.

***