Роман без последней страницы

На стенах висели фотографии каких-то людей. Одного из них Дайнека тут же увидела: симпатичный такой пацан, темненький. В его волосах серебрились седые пряди, вокруг глаз темнели коричневые круги.

«Значит, роль возрастная, – подумала она и усмехнулась. – Какой из него старик, он же щегол лет двадцати».

Актеров среди технического персонала можно было выделить без труда. Один, пожилой, с очень знакомым лицом, как видно, играл профессора. О нем говорил Родионов. Дайнеке показалось, что она знает его, во всяком случае видела в каком-то кино. К тому же он сильно смахивал на того, что моложе.

«Ага, – сообразила она. – Молодой играет роль пианиста, сына профессора».

Все было именно так, как рассказывал Родионов.

И тот и другой отличались какой-то особенной худобой и поджаростью. У обоих были маленькие головки и мелкие лица.

«Если именно таких снимают в кино, наверное, в этом что-то есть, – подумала Дайнека. – Получается, чтобы сниматься, нужно иметь худую фигуру, голову с кулачок и маленькое детское личико».

В этот момент кто-то крикнул:

– Внимание!

Дайнека кинулась в коридор и тут же влепилась в стену между режиссерским пультом и туалетом. Из туалета донесся звук смывного бачка.

– Эй, вы там, в туалете! Снимаем!

Все стихло. Присутствующих, как и ее, мгновенно разметало по стенам. Пианист застыл у дверей, ведущих в гостиную. Он потрогал рукой живот и сказал режиссеру:

– Что-то у меня кишечник урчит. Если будет слышно, командуйте – стоп.

Дайнека вспомнила, что выпила молока. Теперь у нее точно забурчит в животе. Она задержала дыхание и для концентрации на своих ощущениях прикрыла глаза.

Звукорежиссер сложил коробочкой руки, поднес их ко рту и крикнул:

– Тихо!

– Мотор! Начали! Съемка! – громко объявил Михаил.

Выдержав паузу, он выразительно махнул рукой пианисту, после чего тот вошел в гостиную, где уже началась съемка.

Дайнека покосилась на монитор. Пианист остановился рядом с отцом. Из комнаты чуть слышно журчали голоса главных героев. Ей удалось расслышать лишь то, что пианист подарил отцу альбом с какими-то марками, и тот сильно обрадовался. Избитые фразы резали ухо. Старик сказал, что дочь пианиста скоро вырастет и «упорхнет из гнезда», а его (пианиста) поезд проходит мимо «полустанка» по имени Мадлен. Они говорили так, как могли говорить тысячи людей. Отличить старого от молодого у нее не получалось.

Дайнека подумала про мелкого пианиста.

«А парень-то совсем без характера, совершенно бесплотный. Какая там ему Мадлен…»

– Стоп! Снято! – Режиссер сдвинул наушники. – Теперь снимаем портреты. Крупный план одинаковый. По плечи. – Закинув голову, он закричал в потолок: – Костя! Попробуй съехать на марки!

Дайнека почувствовала себя знатоком съемочного процесса. Она поняла, что приказ был отдан оператору, который с крупного плана актеров должен плавно перейти на альбом с марками.

«В общем, – мысленно резюмировала она, – никаких фокусов в этом сериале точно не будет».

– Тихо!

– Мотор! Начали! Съемка!

Актеры снова произнесли свой текст. Дочь еще раз собралась упорхнуть из гнезда, поезд с пианистом проехал мимо полустанка Мадлен.

– Стоп! Снято!

Воспользовавшись моментом, какая-то женщина рядом с Дайнекой заговорила по телефону:

– Она должна выйти в длинной зеленой юбке, черная сумка, босоножки с ремешками… А кофточка с камушком на груди.

«Костюмер», – догадалась Дайнека.

– Репетируем следующий эпизод! – выкрикнул Михаил Потопаев, взял с пульта потрепанную брошюрку и направился в комнату.

Откуда-то появилась девушка-актрисулечка. Очень хорошенькая, а вот ножки у нее оказались как бутылки. На ней было вышедшее из моды платье с цельнокроеным рукавом и горловиной, собранной на узенький рулик. Смешное-пресмешное платьице, да еще эти ножки бутылочками…

Дайнека отправилась следом за ней и заглянула в гостиную. За большим овальным столом уже сидели режиссер, профессор и пианист. Туда же прошла актрисулечка. Она прочитала:

– Папа! Как здорово, что ты дома! У меня к тебе дело на миллион долларов!

Папой был пианист. Он спросил:

– Прямо на миллион?

Их прервал режиссер:

– Стоп. Лучше скажи: «Так уж и на миллион».

– Так уж и на миллион? – повторил за ним пианист.

– Я насчет конкурса. Нужно внести в список участников одного человека. – Актриса выставила перед собой фотографию смазливого парня.

– По блату? – грозно спросил профессор.

– Нет-нет-нет… Не пойдет. – Пианист недовольно поморщился. – Теперь так не говорят.

– Раньше так говорили, в 80-х, – сказал режиссер. – Оставляем.

– Он сирота, – вставила актрисулечка.

Пианист прочитал по бумажке:

– Но ведь списки уже… – он прервался, поколупал сценарий ногтем, – составлены.

– Папа! Он мне так напоминает тебя! Я думаю, он – гений! – Чувствовалось, что по роли актрисулечка влюблена. Не дождавшись ответа, она обрадовалась: – Я немедленно сообщу ему телеграфом!

– Нет, – встрял дед профессор, – давайте скажем так: я немедленно пошлю ему телеграмму.

Режиссер кивнул, и девушка согласилась: