Письмо с того берега

– Что с того?

– Пальчики с чемоданов явно принадлежат не одному человеку. Отпечатки Файнберга я снял с трупа. Таким образом, методом исключения определим кто еще прикасался к чемоданам.

– А, вот это – дело. – Одобрительно пробурчал Филиппов.

– Примечательно, что альбомы и пакетики с марками располагались в чемоданах хаотично. Такое впечатление, что их сначала вывалили на пол, а потом в попыхах запихнули обратно.

– Интересно. – Заметил Иван Макарович. – Что еще?

– А разве этого мало? – хитро усмехнулся Лавленцов.

– Давай, не темни! Вычерпывай все до донышка!

– На оконном стекле, что осталось целым, есть четкие отпечатки ладони и пальцев.

– Думаешь, Файнберг сам открывал створку?

– Да, не-е-ет… – протянул Лавленцов. – Когда открывают, берутся за ручку.

Иван Макарович уточнил:

– А здесь?

– Здесь человек хватался за створку. Спасал свою жизнь.

Филиппов поднялся с кресла, в задумчивости прошелся по кабинету и остановился напротив Лавленцова.

– И, все-таки криминал?

– Вне всяких сомнений, – подтвердил криминалист.

– Что с чемоданами? Их изьяли?

– Все, как положено. – Отрапортавал оперативник Румянцев, и Филиппов кивнул ему:

– Теперь докладывай ты.

Григорий Румянцев встал, но сообразив, что это не обязательно, сел на место.

– Поговорил с квартирной хозяйкой. О погибшем отзывается сугубо положительно. Квартплату платил вовремя, не пил, компании домой не водил. Приезжал время от времени, и это ее устраивало: говорит, что семь половиной лет квартира пребывала в идеальном порядке.

– Номер телефона жены Файнберга дала? – спросил Филиппов.

– Дала, и я сразу же позвонил. – Ответил Румянцев.

– Удалось что-нибудь узнать?

– Ничего интересного. Со слов жены, врагов у Файнберга не было, никто ему не угражал. Она вообще женщина тепленькая. Так сказать, чуток не в себе.

В дверь постучали, и в кабинет вошел Расторгуев.

– Прошу прощения, задержался.

– Проходи, Стас, ты как раз вовремя. Садись. – Распорядился Филиппов. – Что у тебя? Рассказывай.

Оперативник Расторгуев, не присаживаясь, начал докладывать:

– Пришел на место, и сразу поднялся к старухе свидетельнице. – Он заглянул в блокнот. – Краюшкина Татьяна Савельевна, тысяча девятьсот пятидесятого года рождения. Она рассказала, что до того, как разбилось оконное стекло, Файнберг закричал.

Филиппов направился к столу и, отыскав свидетельские показания Краюшкиной, которые снял Терехов. Пробежал текст глазами, потом, поднял голову и посмотрел на Расторгуева.

– А здесь об этом ни слова.

– Кричал, кричал, – подтвердил Расторгуев. – Старуха в этом уверена.

– Странно. – Иван Макарович тяжело опустился в кресло. – Что еще?

– Кроме старухи на месте происшествия была еще одна свидетельница. Краюшкина говорила с ней, так сказать, делилась впечатлениями.

Филиппов стукнул кулаком по столу:

– Вот, ведь, поганец!

– Кто? – опешил Расторгуев.

– Терехин, дежурный следователь! Надо бы написать на него рапорт! Все подогнал под суицид, мерзавец! Где теперь искать ту свидетельницу?

– Нигде, – подтвердил оперативник. – Старуха ее не знает, внешность не разглядела, было темно.

– Теперь скажи еще, что старуха слепая как крот и я застрелюсь. – Упавшим голосом проронил Филиппов.

– Так точно. Ни черта не видит, ни близко, ни далеко. Удивляюсь, как заметила летящего Файнберга.

– Любопытство, мой друг, творит чудеса, – проговорил Лавленцов, и его тут же поманил Филиппов:

– Иди-ка, сюда!

Тот встал и приблизился к столу.

– Ну? – увидев в руках следователя прозрачный пакет со стаканом, удивился: – Это еще зачем?

– Сними отпечатки и прогони по всем базам. По всем!

– Кто-нибудь еще, кроме подозреваемого, держал этот стакан в руках? – спросил Лавленцов.

– Менеджер из Общества коллекционеров. – Иван Макарович достал из папки небольшой рулон скотча и протянул криминалисту. – Здесь его отпечатки. Их исключишь.

– Эх-е-хе, – проворчал Лавленцов. – Самодеятельностю занимаемся?