Судьба монаха

Жидкие чернила текли по моим ногам, по полу. Они заполняли собой комнату. И эта черная вода поднималась все выше и выше. Я медленно погружалась в холодную густую жижу. От ужаса не могла даже шевельнуться. Иногда слышала объемный, шелестящий шепот. Такой будто шепчут деревья в лесу:

– Идем!

Вокруг было темно, но в этой темноте, все же кто-то стоял и звал меня.

– Кто здесь? – шептала я, дрожа от страха.

– Идем! – снова шелестело пространство. И казалось, еще немного и тьма поглотит меня. От ужаса я широко открывала глаза, тяжело дышала и не справившись со страхом, резко просыпалась.

На следующую ночь все повторилось.

– Аня! Эх, ты! – посмеивалась надо мной мама, махнув рукой, уходила на кухню.

В комнате больше не было никого. Из окна светило солнце. Я сидела за письменным столом, передо мной на столе снова лежала открытая книга.

Я покрутилась на стуле, туда-сюда и снова попыталась читать. Вернее, перебирать взглядом буквы, складывать их в слоги, а затем в слова. Но буквы не слушались, они менялись местами. Слова обретали новый смысл или вовсе его теряли. Приходилось снова перечитывать, догадываться и стараться не замечать, как пляшут в книге буквы.

Слова, точно волны, поднимались вверх, затем опускались и плавно менялись местами. Снова взлет, падение. Это монотонное движение перекатывающихся букв гипнотизировало меня. Они растекались по листу, соединялись между собой, превращаясь в тонкие чернильные ручейки, медленно собирались в центре листа. От увиденного у меня перехватило дыхание.

– Что это? – захлопнула я книгу и отскочила от ужаса в сторону. Но попала в густой обволакивающий туман и проснулась.

Я по-прежнему лежала в больнице. По темной стене палаты от проезжающих мимо машин плясали извилистые тени деревьев. Сон не выходил у меня из головы. Он настолько осязаемый, что казалось это и не сон вовсе.

Все спали. Женщина в углу тихо посапывала. Я укрылась одеялом, повернулась к окну.

– Какой странный сон, – подумала я и попыталась заснуть снова.

Днем приходил врач. Он поговорил с каждым и подошел ко мне.

– Как твоя спина, головокружение, боль уменьшились?

– Вроде, лучше.

– Если больше не болит, ты можешь начать садиться. Прошло уже четыре дня, с момента пункции. Анализ придет завтра, тогда мы посмотрим, как нам быть дальше.

День, как все предыдущие, был похож один на другой. Обход врачей сменялся завтраком, тихими разговорами. Посетителей было немного, ко мне приезжали друзья, папа и бабушка.

В палату заглянула кудрявая голова. Это был мой приятель Димка, смешливый высокий худой. Мы познакомились с ним на подготовительных курсах в Архитектурном Университете, где вместе готовились к поступлению. Его большие очки медленно сползли с носа, и он ловко поправил их пальцем. Димка жизнерадостно улыбался и, как всегда, спросил:

– Ты тут как? – хихикнул он.

– Заходи! – радостно махнула ему рукой. Он поздоровался со всеми в палате и прошмыгнул к моей кровати. Точно маленькую потрепал меня по голове и уселся на стул.

– Я принес тебе яблок, – снова хихикнул он.

– Спасибо!

– Ну ты че, как тут? Ну и угораздило же тебя!

– Да уж, и не говори. Первые дни я вообще ничего не могла ни понять, ни вспомнить. Теперь, вроде, лучше.

– А меня-то хоть помнишь? – Улыбнулся он и ткнул мне в плечо своим тонким длинным пальцем.

Я улыбнулась в ответ и поежилась.

– Помню!

– Когда тебя выпишут? Все тебя ждут! Катька переживает. Говорит, ты с таким ужасом на нее посмотрела, когда поднималась по лестнице, а потом отпустила перила и упала. Она передает тебе привет, сожалеет, что не смогла прийти.

– Спасибо!

– Что говорят врачи? Скоро же экзамены… выпустят тебя? – с беспокойством в голосе спросил Димка.

– Говорят, сотрясение, но жить буду, а про экзамены пока не знаю. Выпустят поди, еще же есть время! – задумалась я.

– Значит, Катя видела, как я падаю?

Катя – моя подруга. С ней, как и с Димой, мы познакомились на курсах, и все втроем теперь дружили.

– Да, а ты не помнишь?

– Нет, говорю же, все как в тумане.

– Нууу… – протянул Дима и задумчиво почесал подбородок, – она стояла наверху, ждала, когда ты поднимешься. Ты вроде поднималась, но потом остановилась, и говорит, так испуганно на нее посмотрела, а затем полетела вниз, – Дима замолчал.

– Испугано? Но чего я испугалась? – а я задумалась.

– Знаешь, хороший способ заварить чай, чтоб он был лечебный? – с иронией в голосе спросил Дима после недолгой паузы. Затем хохотнул, точно Санта.

– Нет, давай, завари! – и я протянула ему кружку с крышечкой и заварку.

– Ща! Вот смотри: наливаешь кипяток, кладешь заварку, закрываешь крышку. Ждешь три секунды, резко открываешь и быстро туда, в самый чай шепчешь: шип-шип-шип! – и тут мы задрожали от смеха. Из глаз полились слезы, мы схватились за животы так, что еле потом отдышались. Поглядывая, друг на друга снова хохотали, но старались успокоиться, чтоб не тревожить моих соседок по палате.

Мы проболтали около часа о всяких университетских делах, поговорили про друзей и преподавателей.

– Ладно, засиделся я у тебя. Уже поди и больницу закрыли, – глянул он на часы, – потом еще приду.

– Твой парень? – спросила соседка, когда Димка вышел.

– Нет, просто приятель. С ним весело, но он не в моем вкусе, – улыбнулась я.

Димка ворвался в этот мой новый странный, наполненный туманами и снами мир, как что-то яркое и удивительно живое. С его появлением я будто пришла в себя и страшно захотела пойти с ним туда, к друзьям, где мы много смеялись и рисовали. Но голова тут же загудела, и я поморщилась. Идти с ним я была явно не готова, поэтому накрылась одеялом и легла. К горлу подкатила удушающая тоска, нахлынуло невероятное чувство одиночества, по щекам потекли слезы. Я тихо проплакала какое-то время и вскоре заснула. А во сне я вновь услышала:

– Аня! Ты снова спишь над книгой?

– Этого не может быть! Что происходит? – буквально вскочила я от ужаса. Вся в холодном поту. Тело дрожало, голова болела. Это был тот же самый реальный и невероятно осязаемый сон. Как заезженная пластинка, он повторялся снова и снова. Он останавливается на одном и том же месте, и я просыпаюсь.

Я лежала и дрожала всем телом, боясь, что сяду, опущу ноги с постели и прикоснусь к той черной разлитой по полу воде. Это пугало меня до чертиков, и долгое время я не могла шевельнуться, пока не исчезла эта очень тонкая грань, разделяющая сон и реальность.