Дорога домой

Ана заворачивает на посыпанную галькой дорожку и паркуется возле отцовского гаража, замечает, как разросся газон. Надо бы подстричь, не то пришлют штраф.

– Анита! – мама встречает её на улице, в переднике, обсыпанном мукой. Ана улыбается ей, но выходит как-то грустно – Мария заметно постарела. Странно, ведь в прошлом году это было не так заметно.

– Привет, мама. – Ана обнимает её и, щёлкнув кнопкой автомобильного замка, проходит в дом.

Отца она видит в любимом кресле у телевизора. Рядом с ним – костыль, нога лежит на банкетке. Ана замечает, что носок у него на ноге посерел от частых стирок. Ей вдруг становится так жаль их обоих. Им ведь всего по пятьдесят восемь. Или уже… Она не замечала, как летит время, не замечала, пока один из них не стал беспомощен. Когда-то они были её опорой, её путеводными звездами. Скоро настанет её черёд быть опорой для них.

– Милая, привет, – отец оглядывается, услышав, как скрипнула дверь. – Ты что, плачешь? Да брось, я в порядке, опухоль уже сошла. – Сильвестер искренне улыбается ей, и Ана старается сдержать слезы, чтобы не испортить встречу. – Спасибо Эвану.

– Вы общаетесь? – Ана отчего-то настораживается услышав это имя, особенно в таком ключе. В последний раз имя Эвана Брукса произносилось в их доме далеко не с благодарностью.

– Да не сказать. Я упал, как раз когда у него был выходной. Он мне здорово помог. Даже к врачу не понадобилось ехать.

– А стоило бы! У него ведь не рентгеновское зрение! – Она садится на краешек танкетки, пытается осмотреть ушибленное колено и понимает, что её общих знаний недостаточно. Начинает злиться.

– Анита, моя страховка не покроет всю сумму. Всё нормально, не переживай.

Но Ана злится, и не только на беспечность отца и свою неподходящую квалификацию. Эван вдруг оживает, призрачный образ из её воспоминаний вдруг обретает плоть. Она понимает, что Эван Брукс – её первая любовь – где-то рядом: он продолжает жить по соседству, работать и, вопреки злым языкам, до сих пор умудряется не сесть в тюрьму, не спиться и не умереть в драке. Ана будто бы снова проваливается в свои шестнадцать, в точку отсчёта до начала своей новой, взрослой жизни, в которой таким незначительным глупостям, как первая влюблённость, уже нет места. Её охватывает знакомая растерянность, но Ане уже не шестнадцать. Она быстро берёт себя в руки и решает поддержать разговор.

– Как он?

– Сдал экзамен на парамедика недавно. Это значит, он теперь главный в бригаде. На сложные случаи ездит. Все-таки взялся за ум.

– Бросил эти свои бои без правил, – вклинивается мама, выделяя «бои без правил» небрежной интонацией.

– ММА*, – на автомате поправляет Ана, потом одергивает себя. Раньше Эван раздражался, когда его вид спорта называли с ошибкой, ему вслед раздражалась и она. Но то было раньше. – Какая разница, – она отмахивается от своих воспоминаний, вторя внутреннему голосу.

– А вот отец его отсидел уже второй раз, – с долей какого-то полудетского ехидства вставляет Мария.

– Мария, я знаю, что ты не любишь признавать свои ошибки, но не усердствуй. Эван – молодец.

– Потому что помог тебе с ногой?!

Они препираются ещё пару минут – Мария стоит на своём до последнего, и после, отец, махнув на упрямую жену рукой, выходит за почтой. Ана, как и отец, прекрасно знает, что мама ненавидит быть неправой, и пусть её упертость порой напоминает детский сад, она никогда не отступит. С возрастом, кажется, стало ещё хуже.

Ана встаёт с дивана и проходит на кухню чтобы помочь ей с пирогом. Между делом она поглядывает в окно – отец идёт медленно, пробуя ногу без костыля, аккуратно спускается по ступенькам крыльца. Он крепко держится за перила – видно, что ему страшно упасть. Ана тревожно наблюдает за ним, готовая в любую секунду сорваться на помощь, а мама за это время успевает разболтать все местные новости: кто женился, кто развелся, кто родился, кто умер. Ана молча кивает, усердно помешивая ложкой тесто и не проявляя к своим бывшим одноклассникам и соседям ни капли живого интереса, но понимая, что для матери сплетни – единственное развлечение в этом богом забытом, тихом, как кладбище, районе. Она думает об Эване. О том, что он не ожесточился, что не держит зла на её родителей за то, как они обошлись с ним, с их с Аной чувствами. Наверное, это кредо всех медиков – помогать ближнему, несмотря на личное.

Ана бросает взгляд в окно. Отец стоит у почтового ящика и разговаривает с водителем старенького пикапа «Шевроле». И как она проглядела?! Ана всматривается в номера, в затёртую наклейку «Охотники за привидениями» на крышечке бензобака. В «Звёзду жизни»* на заднем стекле. Она узнаёт эту машину. Но с трудом узнаёт лицо водителя.

– Как нога, мистер Бореанез?

– Спасибо, сынок, лучше, гораздо лучше, – Сильвестер кивает, как болванчик, улыбается, едва не раскланивается, в этих его комичных движениях угадывается чувство вины и неловкость.

– Хорошего дня, сэр.

Голос его остался прежним. Эван Брукс изменился – вырос, возмужал, лицо его покрылось взрослой небритостью, по-детски пухлые щеки впали и обострили скулы, но это он – сомнений нет.

– Ана, у тебя тесто капает! – окликает её мать, но Ана почти не слышит её из-за звона в ушах.

Она была уверена, что забыла.

Коротко улыбнувшись матери, Ана отходит от окна и, взяв тряпку, начинает неаккуратно и нервно стирать шлепки теста со столешницы.

Комментарий к Главе 1

*Смешанные боевые искусства (также MMA – от англ. Mixed martial arts) – боевые искусства (часто неверно называемые «боями без правил»), представляющие собой сочетание множества техник, школ и направлений единоборств. ММА является полноконтактным боем с применением ударной техники и борьбы как в стойке (клинч), так и на полу (партер).

*«Звезда жизни» (англ. Star of Life) – эмблема службы Экстренной медицинской помощи.

========== Глава 2 ==========

4 года назад.

Эван четвёртый час сидит над тестами – экзамен уже завтра утром, и при успешной сдаче он, наконец, получит, третью ступень. Можно будет рассчитывать на повышение. Эван волнуется – если он не сдаст, то стажировка и семь месяцев учёбы пойдут псу под хвост, а буквы, чёрт бы их побрал, как назло расплываются перед глазами и складываются в какие-то совершенно дебильные слова – после ночной смены он проспал только полтора часа и выпил, кажется, столько же литров кофе, терять драгоценное время не хотелось. Всё раздражает: разряжающийся ноутбук, дешёвая ручка, рвущая бумагу, шум за окном. Эван уже не помнит, в какой момент завалил себя так, что не продохнуть – наверное, отсчёт пошёл с того дня, как отец сел. И с того злосчастного вечера, когда они расстались с Аной.

Отец вернулся, отсидев свои пять лет, как раз к двадцатидвухлетию Эвана. Эван к тому времени уже третий год работал младшим медтехником в бригаде службы 911, тогда у него ещё хватало времени на утренние пробежки. После тюрьмы отец, казалось бы, чуть присмирел – подрабатывал то физруком, то тренером в спортзале, то открывал частные курсы. Всё, вроде бы, начало налаживаться, пока в жизни Майкла не появилась Келе. Отец говорил, что она занимается организацией боев и, помимо горячего романа, у них сложилось деловое сотрудничество: Майкл консультировал и тренировал бойцов для чемпионатов. Эван был не слишком рад, что отец снова наступал на те же грабли.

– Да чтоб вас! – Эван слышит, как гремит музыка, поднимает глаза и видит, как на пятачке возле крыльца паркуется маленький белый «БМВ». Музыка истошно надрывается, звук становится сильнее, невыносимее, когда открывается водительская дверь. Это Келе. Она привезла домой отца – они где-то тусовались всю ночь. Заниматься в гостиной теперь невозможно, Эван пытается скрыться в своей комнате, но роняет бумаги и путается в шнуре ноута.

– Блять.

Уйти незамеченным не удаётся.

– Да у тебя тут погром! – над головой раздаётся разливистый смех. – Привет. Помочь?

Келе опускается рядом с ним на корточки, подбирает пару бумаг.

– М-м-м, «Раскрытие шейки матки. Период потугов», как интересно… Ты, похоже, хорошо разбираешься в женской анатомии?!

– Спасибо. – Эван забирает у неё из рук листок и поднимается на ноги, игнорируя её внимательный, заинтересованный взгляд.

Келе ему не нравилась, Эвану казалось, что она плохо влияет на отца. Да, она была весьма хороша собой: фигуристая, смешливая, острая на язык тридцати-трёхлетняя блондинка с калифорнийским загаром в самом соку. Но что-то в её внешности было отталкивающим. Такие, как Келе, походили на охотниц. Правда, Эван не понимал, на что она охотится здесь, в жопе Техаса, если чемпионские миллионы отца давно профуканы, а его зарплата в качестве тренера едва ли больше не слишком шикарного жалования Эвана.

– И ругаешься ты так же скверно, как твой отец, – она говорит вкрадчивым шёпотом так, что у Эвана, кажется, начинает зудеть между позвонков. Таким шёпотом говорят в постели, и этот шёпот по логике вещей должен предназначаться не ему, а его отцу. – Майкл, я не говорила, вы так похожи?

Взмахнув светлыми, выгоревшими на солнце волосами, Келе встаёт с пола следом за ним.

– Само собой, это же мой сын, – доносится с кухни. В голосе отца слышится гордость. – Эван, куда делся весь кофе? Ты его что, прямо в зёрнах сожрал?! Эх, говорил я, нефиг лезть в эту медицину, я как заглянул ему в тетрадку, у меня башка вспухла. Вот сейчас за каждый бой, если ты в Лиге, платят по миллиону, что плохо разве? Охеренные же были перспективы…

Эван не отвечает. Он слышал эту речь тысячу и один раз. Отец орал, сокрушался, ныл, хватался то за переломанную в последнем своём бою спину, то за сердце, но на Эвана не действовало ничего. Он твёрдо знал, что ринг – то, что всю жизнь навязывал ему отец – не для него. Майкл пытался реализовать через него свои упущенные возможности – Эван понимал и это. И действовал от противного: упёртость передалась ему по наследству. К тому же, Эван слишком хорошо знал эту кухню – у бойца есть максимум десять лет, и то если травма не сократит этот срок, а после боец становится никем. Отец был прекрасным тому примером.

Поднимаясь по лестнице, Эван чувствует, будто у него горит задница – Келе пялится на неё, не моргая.

Эвану остаётся два вопроса в тесте, когда раздаётся стук в дверь. На часах два-пятнадцать. Отец уже давно должен спать, чего ему надо?! Он, не раздумывая, распахивает дверь.

– Я видела у тебя свет.

На пороге, лениво опираясь плечом о дверной косяк, стоит Келе. Она босиком и в коротенькой шелковой ночнушке, которая едва прикрывает ей трусы.