Фургончик с мороженым доставляет мечту
– Мы отправляемся в путешествие! – ответил Даниэль.
Илия тут же оживился и пригладил усы.
– А как же ваш магазин, а? Что станет с ним? Вы продаете его?
– Уже продала, – Сольвейг улыбнулась самой сладкой улыбкой. По крайней мере, оно стоило того, чтобы утереть нос Илии. – Он в надежных руках.
Усы печально опали.
– Но как же, а? Как же так? – затараторил Илия.
Не успела Сольвейг открыть рот, как за его спиной объявился полисмен.
– Госпожа, это ваш фургон? – пробасил он. Туристы настороженно притихли.
– Похоже, что так.
– Не могли бы вы убрать его? Он мешает движению.
Сольвейг замешкалась. Даниэль же, напротив, резво подскочил к горшку с азалией – подарку госпожи Дмитровой – и, покопавшись в земле, извлек ключ. Розовый монстр послушно заурчал в его руках. Страсть мужчин к большим и опасным игрушкам, будь то оружие, автомобили или самолеты, оставалась неизменной, сколь бы далеко ни шагнул технический прогресс. Вот и теперь, сидя в утробе монстра, Даниэль выглядел абсолютно счастливым. Он надавил на педаль, и монстр, ворча и фыркая, тронулся с места.
Туристы стали нехотя разбредаться, подгоняемые полисменом. Илия убрался восвояси, раздосадованный и угрюмый, ворча что-то о приличиях и заветных квадратных метрах, которые вновь оказались недостижимы. У этого человека никогда не было настоящей мечты – лишь цифры, буквы и бесконечные правила.
Когда розовый монстр, подняв небольшое облако пыли, обогнул «Фургончик» и исчез на заднем дворе, Сольвейг открыла магазин. Она не знала, что делать с запасами мороженого, но, на ее счастье, слухи распространились быстрее лесного пожара.
– Ох, душечка, мне будет не хватать вашего общества, – сетовала госпожа Дмитрова, наслаждаясь любимым пломбиром.
– Ни у кого нет такого клубничного, – причитали дети.
– Без вас этот город лишится части очарования, фройляйн, – заметил герр Ханц.
Наполнив последний рожок, Сольвейг решила спуститься к морю. Варна пропиталась щемящей тоской, и только робкое, едва зародившееся желание снова увидеть Париж играло теплым южным ветром в волосах, раздувая паруса новой надежды.
Даниэль сидел на берегу, подставив лицо лучам заходящего солнца. Пляж, как и всегда в это время, был пуст, не считая вездесущих чаек. Они носились над морем, высматривая мелкую рыбешку, и переговаривались на чаячьем: «Сюда-сюда! Дай-дай-дай!».
Сольвейг опустилась на песок рядом с Даниэлем, не слишком беспокоясь о том, что может испачкать платье.
– Теперь это и мое любимое место, – он улыбнулся, не отрывая взгляда от величественной морской глади.
– Что вы задумали с этим фургоном?
– Мы отправимся в путешествие на нем.
– Это же безумие!
– Не безумнее, чем забирать у людей мечты.
Сольвейг притихла. Даниэль принял ее молчание за обиду и поспешил загладить вину:
– Простите, я вовсе не…
Внезапно чайки, собравшись в стаю, опустились ниже, словно увидели что-то, представляющее ценность. Одна из них с оглушительным криком спикировала прямиком на Даниэля и вцепилась ему в волосы, по-видимому решив, что это лучший материал для гнезда. От неожиданности он подскочил. Другие чайки, приняв это за сигнал, последовали примеру товарки. Сольвейг откинулась на песок, покатываясь со смеху. Отмахиваясь от чаек, Даниэль и сам стал похож на огромную неуклюжую птицу.
– Признавайтесь, это ваши проделки!
– Вас нужно спасать! – Сольвейг решительно поднялась и указала в сторону леса.
Разъяренные чайки бросились следом. Они атаковали Даниэля, то камнем кидаясь на свою добычу, то взмывая вверх, пока на выручку не пришел прибрежный лес. Укрывшись в его тени, беглецы наконец смогли перевести дух. Теперь рассмеялся и Даниэль.
– Я просто магнит для неприятностей!
– Вы считаете, мы справимся с этим путешествием?
– По крайней мере, скучать не придется!
Отдавшись во власть веселья, они не заметили, как набежали тучи. Первая капля дождя разбилась о плечо Сольвейг. Вздрогнув, она задрала голову к небу. Сквозь листья и переплетенные ветви оно казалось таким далеким и в то же время близким. Свинцовые тучи с упреком взирали на две маленькие фигурки, заплутавшие меж вековых дубов. Сольвейг вдруг ощутила невероятную, пьянящую свободу быть тем, кем захочется, с тем, с кем захочется, и там, где захочется. В глазах Даниэля искрились смешинки.
– Значит, Париж? – спросил он под аккомпанемент дождя и бархатный шум прибоя.
– Париж, – ответила Сольвейг, вдохнув полной грудью.
Дорожная пыль
Проснувшись утром, Сольвейг не ощутила ничего: ни трепета, ни радостного волнения, ни страха перед неизвестностью. Она называла это «дорожной хандрой». Все мысли крутились вокруг розового монстра, мирно дремлющего на заднем дворе. Прошлым вечером Даниэль показал, как управляться с механической машиной для приготовления мягкого мороженого, – монстр был оснащен по последнему слову техники. Кроме фризера[10] внутри нашелся небольшой холодильный ларь для хранения продуктов. Он был заправлен солью и льдом, как в прежние времена, когда электричество еще не проникло в дома и на кухни ресторанов. Даниэль горел энтузиазмом, Сольвейг же опасалась, что все может пойти не так.
Они выехали на рассвете: ключ в цветочном горшке, чемодан Сольвейг по соседству с рюкзаком Даниэля. Она наблюдала в окно, как колеса монстра поднимают пыль, а «Фургончик» становится точкой на горизонте. Еще не поздно было повернуть назад, к прежней жизни, но дорога стелилась впереди пестрой змейкой, и Сольвейг слышала ее зов. Рокот мотора, свист ветра. Она порадовалась, что за рулем Даниэль, – даже умей она управляться с автомобилем, едва ли решилась бы надавить на педаль. Отправиться в путешествие – совсем не то, что спасаться бегством. Приключения порой требуют большей отваги, чем вынужденный побег.
За окном мелькали улицы сонной Варны.
«Прощай, – шептала Сольвейг. – Прощай».
Даниэль молчал, сосредоточенный и немного грустный. Сольвейг задремала, когда городской пейзаж сменили поля и леса. Ее разбудил гром. Еще не открыв глаза, она поняла – грядет настоящая гроза. По коже побежали мурашки, память подкинула образ из прошлого: ливень, барабанящий по крыше, ветер, терзающий лачугу. «Он обязательно вернется», – голос, звучащий как наяву.
Поле, мимо которого ехал монстр, пылало огнем. Это был цвет угрозы – таким становится все вокруг в ожидании бури. Колосья ржи, дома вдалеке – темно-оранжевые, будто сплошная кирпичная стена, и только небо наливается синевой, готовое извергнуть на землю всю мощь стихии.
– Где мы? – спросила Сольвейг.
– Думаю, недалеко от Русе, – Даниэль качнул головой, указывая на карту, кое-как прилаженную к стене. Сольвейг скользнула по ней взглядом.
С каждым раскатом грома она ощущала, как тело пронзают волны первобытного страха – даже за четыреста лет Сольвейг не сумела избавиться от него. Она дернула плечами. Даниэль заметил это, на миг оторвавшись от дороги.
– Вы в порядке?
– Я… – ей не хватало духу признаться. – Я… мы можем остановиться? Переждать непогоду здесь?
– Конечно, фру, – Даниэль надавил на педаль, и монстр с недовольным ворчанием затормозил у обочины.
– Спасибо, – Сольвейг тщетно пыталась перевести дыхание.
– Неужели вы боитесь грозы? – Даниэль усмехнулся было, но, взглянув на нее, сделался серьезным. Его и без того большие глаза округлились, в них читалось искреннее беспокойство.
– Это что-то, о чем я не могу вспомнить. Оно всегда ускользает от меня.
Небо разрезала вспышка молнии. Она сверкнула в считаных метрах от носа монстра, и Сольвейг в ужасе вжалась в кожаное сиденье. Раскат грома прозвучал совсем близко. Дома, в своем уютном «Фургончике», под защитой каменных стен и черепичной крыши, она была бы в большей безопасности, чем здесь, посреди поля, в жестяной коробке на колесах. Сольвейг захотелось самой вскочить за руль, надавить на все педали, потянуть за все рычаги, развернуть монстра и гнать до самой Варны, подальше от грозы, страх перед которой затмил все прочие.
Дождь обрушился на землю разом. Тяжелые капли застучали по крыше. Это был по-настоящему зловещий звук – Сольвейг показалось, что она в самом эпицентре битвы, и повсюду звенит несущий смерть металл. За стеной воды тут же скрылись из виду домики, дорога и поля. Чтобы унять зверя в груди, Сольвейг потянулась к картам. На время путешествия они заняли место в небольшой нише, рядом с рычагами и кнопками.
– Погадайте мне, – предложил Даниэль.
– Вы верите в это? – удивилась Сольвейг.
– Сейчас узнаем.
Она разложила карты на коленях, наугад вытянув из колоды пять штук.
– Бубновый туз, валет, дама пик, червонная девятка и двойка треф.
– Что это значит?
Раскат грома заставил Сольвейг вздрогнуть.
– Значит, вас ждет успех, – она задумалась. – Или же полный провал. А может быть, вы встретите… бобра.
Даниэль рассмеялся.
– Скажите мне, фру, каков шанс, что вы совершенно не умеете толковать карты?
– Вы правы. Я понятия не имею, как их толковать, – страх, липкой рукой сжимавший горло, ослабил хватку. – Я бралась за них, чтобы занять руки, но однажды кто-то попросил меня погадать, и я не смогла отказать. Я толкую так, как мне вздумается. Порой достаточно знать, что у человека на душе, а ответ найдется сам. К тому же мне нужно поддерживать образ ведьмы.
– Позвольте заметить, что вы самая очаровательная ведьма из всех, что я знаю.
– Вы знаете много ведьм?
– Увы, только вас, – Даниэль вздохнул. – Но если все они такие же, как вы, я хотел бы с ними познакомиться.
– Вам недостаточно меня одной?! – Сольвейг театрально возмутилась.
– Ну что вы, что вы! – Даниэль замахал руками. – Я просто хотел сделать вам комплимент.
– Вам это удалось.
Дождь продолжал свою канонаду.
– Слышите? – Даниэль поднял указательный палец.
– Слышу, как сотни стальных пчел бьются о стекла.
– Прислушайтесь. Это же музыка.
И правда, когда Даниэль произнес это, Сольвейг уловила едва заметный ритм: пампам-пам, та-дам! – гром «ударил в литавры».
– Пампам-пам, – подхватил Даниэль.
Сольвейг рассмеялась:
– Вы ужасно поете!
– На ваше счастье, меня это никогда не останавливало, – он посмотрел ей в глаза, и, улыбнувшись, продолжил: – Пампам, та-дам!
Страх действительно растворился. Сдался под напором фальшивого пения Даниэля. Сольвейг сама не заметила, как присоединилась к нему, напевая вместе с дождем. В груди разлилось тепло, точно от чашки горячего чая с малиной. Ей больше не хотелось повернуть назад.
Дождь прекратился внезапно, безо всякого предупреждения. Выплеснув добрую часть мировых запасов воды, он ушел в направлении Варны. Небо прояснилось, и воздух наполнился запахом прибитой пыли.
* * *Русе показался на горизонте облаком света в густеющей тьме. Домики на окраинах спали, их покой охраняли постовые-фонари. Где-то выли собаки и шипели, затевая драки, уличные коты. Сверху на город взирал тонкий серп новой луны. Даниэль притормозил, заметив у обочины мужичка, который тащил куда-то два небольших вертлявых мешка – по одному в каждой руке.
– Нужно спросить дорогу.
Сольвейг приоткрыла дверь и окликнула его:
– Добрый господин!
Он обернулся, застыв в свете фонаря. Вертлявые мешки в его руках превратились в чрезвычайно недовольных котов. Мужичок держал их за шкирки, но котов больше занимала собственная вражда: они шипели и махали лапами, пытаясь достать друг друга. Хвосты яростно извивались, то и дело молотя мужичка по рукам.
– Ой, за что ж вы их так? – ахнула Сольвейг.
Мужичок оказался крайне словоохотлив, будто ему давно хотелось излить наболевшее в чьи-нибудь уши.
– А как же, госпожа? Вот этот, – он поднял повыше рыжего с разодранным ухом, – обрюхатил соседскую кошку. А этот, – кивнул на серого, – не успел. Вот и дерутся почем зря. Любовный треугольник у них, понимаете ли! И всякий раз у меня под окнами. А там, знаете ли, моя морква растет. Я ее и удобрял, и полол, каждый сорняк выдернул! Только от этих вот спасу нет! Медом им, что ли, намазано?!
– А что же забор? – удивился Даниэль, подавшись вперед. – Не спасает?
– Так за забор и несу, они ж мои.
Сольвейг рассмеялась:
– Вот напасть!
– Да еще какая! Все, продам на шерсть и потроха! – услышав это, коты притихли и безвольно обмякли.
– Может, не надо?! – воскликнула Сольвейг.
– Да что вы, госпожа, что вы, – мужичок разулыбался, отпустив присмиревших драчунов. – Разве ж можно, родную животину? Пугаю я их так. Видали? Сразу и пыл остыл. Я ведь один совсем, как Марийка моя померла. Уж она зверье любила. И я люблю, куда ж от них денешься? Эти вот сами прибились. А ежели кот сам тебя выбрал, гнать его – дурная примета.
Коты принялись тереться о ноги хозяина, вымаливая прощение. Он наклонился и любовно почесал подставленные головы – рыжую и серую.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Майка – с болгарского «мама».
2
Имеется в виду Первая мировая война (1914–1918).
3
Раз, два, три (нем.).
4
Злая ведьма (болг.).
5
Сонет Уильяма Шекспира 94 в переводе Модеста Чайковского.
6
Одной из первых компаний, которая предложила сухие смеси для производства мороженого, была компания «Birds Eye» из Великобритании. Она начала продавать их в 1920 году.
7
Имеется в виду мотор холодильника. В начале двадцатого века они были очень большими и зачастую занимали отдельное помещение.
8
Анатоль Франс (1844–1924) – французский писатель и литературный критик. Переформулировка автора.
9
Цитата из книги «Сонеты» Уильяма Шекспира, перевод автора.
10
Машинка для приготовления мягкого мороженого.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
