Северная дорога. Роман об английской магии

Что ж, для викария Бэзил Кормак был действительно прогрессивным человеком – в этом доме горничной не грозило увольнение за то, что у нее появился поклонник. В этом доме слугам даже давали выходной день и изредка позволяли приводить в гости родных – непопулярная практика среди господ.

А еще Его Преподобие старался держать дома только обученных грамоте слуг. Викарий с женой даже добровольно помогали деревенским ребятишкам в своем приходе обучиться письму и чтению – неслыханное развитие для сельской общины, где большинство населения грамотой не владело. Немудрено, что слухи о происходящем в окрестностях теперь доходили до абсолютно всех в приходе, в том числе и почтой. Но новости из М…, в отличие от Северной дороги, были не той темой, где Винтерсмит что-то скрывал или недоговаривал.

– Я встретил этого нового чародея, когда уезжал, – ответил он. – Уступил ему свою комнату на постоялом дворе.

– И как он вам?

– Никак, – Винтерсмит пожал плечами. – А как должен был быть?

– Я не знаю, сэр. Как вы, колдуны, оцениваете друг друга?

– Так же, как и не-колдуны, – ответил он. – По способности здраво мыслить и делать свое дело как следует.

Еще немного поговорив со слугами на кухне, волшебник затем прошел в кабинет Бэзила, вновь покопался в чужих бумагах с проповедями и отобрал для себя то, с чем нужно было поработать в ближайшие дни. По чужому дому он перемещался так же свободно и непринужденно, как и по гостинице в М…, непоколебимо уверенный в своей главной истине: ни одна дверь не будет закрыта перед жабьим человеком.

Наступил полдень. Проведав еще раз Уголька и выкурив на улице у ограды трубку, Винтерсмит вновь вернулся в свою комнату, где, сбросив сапоги и тяжелую одежду, он рухнул на кровать, да так и проспал до вечерних сумерек.

Темнело рано, а потому, когда внизу уже ужинали, Винтерсмит встал и пошел по лестнице, захватив с собой лампу.

За столом он тут же увидел того, кого ждал. Викарий был в своем неизменном воротничке и ужасном парике: судейским и церковникам устав до сих пор предписывал обязательно носить парик. Однако преподобный Кормак был вовсе не против устава – его собственные волосы давно поредели. «Это все от излишней умственной деятельности, – объяснял викарий. – Я слишком много размышляю над проповедями, потому и лысею». Любой человек, действительно знающий о том, кто на самом деле работает над проповедями Кормака, не верил в этот аргумент ни на секунду.

Тем временем в гостиной Винтерсмит наконец-то поприветствовал друга:

– Бэзил, – протянул он свою руку.

– Долго ж тебя не было на этот раз, – удивленно заметил викарий, отвечая на рукопожатие. – Ну? И как идут поиски Северной дороги?

Вот же дьявол, подумал Винтерсмит, и надо же ему было ляпнуть полгода назад про эту Северную дорогу! Сейчас, видимо, все разговоры в К… с ним начинались только с нее.

Потерев глаза, Винтерсмит ответил:

– Так же, как и раньше. Ничего нового, ничего обнадеживающего. Иногда мне кажется, что я сам и есть эта чертова Северная дорога. Но это не самое важное… – Винтерсмит хитро прищурился. – Вообще-то я хотел попросить тебя об одолжении.

Викарий, прожевав кусок отбивной, подозрительно посмотрел на волшебника:

– Надеюсь, это не то, о чем я подумал.

– Именно то, Бэзил, именно то. Ты не будешь столь любезен, чтобы отдать мне несколько старых молитвенников и потрепанных Библий?

В Болотном крае знали, что Винтерсмит всегда делал защитные амулеты для селян из старых страниц псалтирей и Священного писания. Он складывал истершиеся страницы, которые уже выпадали из религиозных книг таким образом, что получался небольшой бумажный конвертик. Внутрь Винтерсмит укладывал землю с участка, где проживал человек, покупающий амулет, и иногда добавлял туда порошки по своему усмотрению.

Кормак, как глава прихода, не мог мириться с суевериями, но почти всегда закрывал глаза на профессию давнего друга. Они успешно балансировали на тонкой грани пользы от отношений «ты – мне, я – тебе»: Винтерсмит мог не опасаться преследований и обвинений в колдовстве, проживая в самом благочестивом доме прихода и наслаждаясь обширной библиотекой викария (это место здесь было его самым любимым), а преподобный Бэзил Кормак получил в свое распоряжение сразу отличного редактора, секретаря и помощника в разных делах по хозяйству. Вот и в этот раз он мог только номинально, для виду, с укоризной заметить:

– Джек, ты знаешь, что я этого не одобряю.

– Но тем не менее, – Винтерсмит развел руками. – Ты здесь, со мной. Ужинаешь со мной, слушаешь меня, разрешаешь гостить в своем доме. Доверяешь мне свои кошмарные черновики… Кстати, как Агнес?

Атмосфера за столом становилась все более напряженной, и, услышав последнюю реплику, Его Преподобие предостерегающе поднял руку и потребовал:

– Не начинай!

– Не хочешь, чтобы я начинал, тогда давай говорить по делу. Тебе есть чем еще занять меня?

– Ты делаешь каждый раз тут столько, сколько не сделала бы целая артель работников. И спрашиваешь, чем мне еще тебя занять?

– Скоро ночь, Бэзил. Руками не поработать, так хотя бы вдруг есть чем занять голову. Я уже отложил в отдельную стопку у тебя на столе то, что может сгодиться до пасхальной недели, но, возможно, ты хотел бы рассказать людям что-то еще?

Кормак очень осторожно ответил:

– У меня есть несколько черновиков для будущих проповедей, Джек. Но… признаться честно, я не уверен, что хочу их тебе показывать.

– Это еще почему? – сдвинул брови Винтерсмит.

– Ты же знаешь, о чем пойдет речь – о страданиях, о несправедливости…

Ага. Ну вот они и подобрались к самому главному. Винтерсмит передернул плечами:

– Хорошо. Я понял. Так вот, если ты забыл, напомню, о чем я предупреждал тебя уже не раз: не смей жалеть меня, Бэзил. НИКОГДА.

– Я вовсе не… – поспешил оправдаться викарий, но волшебник перебил его:

– Не смей никогда нежничать со мной! Где твои гребаные черновики?!

Кормак вздрогнул, услышав ругательство.

– Я принесу их. Сегодня вечером все будет.

– Хорошо, Бэзил. Просто поставь мне задачу. Поставь мне задачу, и я ее выполню. Больше от тебя ничего не требуется.

Викарий боязливо кивнул. Он перешагнул грань опять. Он вновь начал разговор на тему, которую Винтерсмит не выносил так же, как сам Бэзил не выносил лекции о гармонии в браке.

– Джек, почему ты прячешься от всего этого в работу?

– Прячусь? – Винтерсмит прикинулся удивленным. – Я ни от чего не прячусь – все мое всегда со мной.

– Но не проще было бы…

– Что? – глаза Винтерсмита сузились, как бывало, когда что-то или кто-то очень его злил. – Что было бы не проще?

– Поговорить с кем-то? Поделиться.

– Тут не выйдет разделить горе так, что оно уменьшится, Бэзил. Я знаю, о чем говорю. Единственное, что может получиться – что горе выхлестнется наружу и утопит всех моих без того редких собеседников. Этого я не могу никак желать. Поверь мне, я не могу, не хочу и не имею права тебя в это впутывать.

Викарий подвел неутешительный итог:

– Значит, только работа?

– Да, – кивнул Винтерсмит. – Значит, только работа. В этой жизни надо или работать, или сгинуть. Будь ты умнее, пользовался бы этой моей чертой с куда большей для себя выгодой.