Во спасение

– Не знаю. Наверно, она может не выпустить.

– Почему? Мы – совершеннолетние.

– Ага. только в школу ходить обязаны.

– Ну, мы скажем, что ненадолго.

– Не знаю. Может, прокатит, а может, и нет.

– Ладно, по ходу разберемся, – Аня легкомысленно пожала плечами.

6

Сколько Юстина себя помнила, ворота всегда стояли нараспашку. Отец с младенчества внушал: «если закроются – знай, пришла беда».

Миновав шлюз, подружки остались в одиночестве – коренные обитатели редко покидают «острова». Только ради торговли или поиска необходимых специалистов.

Десятилетиями бездействующий фонтан, просевший под тяжестью квадриги фронтон бывшего театра, призрачно-серая игольчатость ЦУМа. Бррр. Впрочем, Юстина с детства не любила короткий, но от этого не менее страшный переход к ближайшему, Кремлевскому, «острову» вовсе не из-за угрюмой заброшенности окружающих площадь зданий. Дело было в другом. Тропинка в трубе из пожелтевшего от старости бронепластика вела на юго-восток, в обход Театрального могильника. По другую сторону, слева, за остатками полуразрушенных домов скрывался второй, Лубянский. В отличие от него Театральный (менее подходящее название сложно придумать), находился всего в ста метрах от тропинки и с такого расстояния отлично просматривался. Мрачный памятник пандемии, он возвышался метров на десять над спекшимся от несусветного жара покореженным асфальтом.

…Пандемия разразилась семьдесят шесть лет назад, в ноябре. Прабабушке в тот год исполнилось четыре. Насколько знала Юстина, та мало что запомнила. Только ужасный запах и то, как мама, Юстина прапрабабушка, заперла малышку в чулане с запасом еды и воды и ушла. Прошла целая вечность, прежде чем девочку выпустили какие-то чужие, страшно озабоченные и неразговорчивые люди.

Через несколько месяцев, когда все закончилось, оставшиеся в живых выдвигали многочисленные, ни на чем не основанные догадки и версии. Авария в лаборатории? Вышедшая из-под контроля диверсия? Неудачный эксперимент? Попытка смены разумного вида на планете?

Установить истину так и не удалось. Какова бы ни была причина, результат оказался ужасен. Несколько штаммов вирусов с заданными программами мутаций распространились по планете. Безобидные несколько недель или месяцев, они беспрепятственно проникали в самые удаленные уголки Земли. Пробирались в организмы людей и животных, путешествовали вместе с ними, размножались и потихоньку, согласно заложенной программе, мутировали.

Разумеется, те, кто был осведомлен о надвигающейся угрозе, и не подумали никого предупредить. Остались ли они сами в живых? Кто знает…

По рассказам очевидцев, в один кошмарный день рассчитанная на человека разновидность вируса буквально взорвалась активностью, и началась эпидемия. Миллионы людей в одночасье ощутили слабость, головную боль, потеряли ориентацию в пространстве. Сначала почувствовавших недомогание увозили в больницы, к вечеру увозить стало некому и некуда. Несколько дней больные словно пьяные или безумные бродили по улицам без сна, не в состоянии пить и есть. Тем немногим, кого вирус пощадил, казалось, что город полон ходячих мертвецов. Уцелевшие в панике бежали из густонаселенных городов, но смерть и безумие царили повсюду. Невозможно было не заболеть – буквально каждый из живущих являлся носителем вируса еще до начала трагедии. Впрочем, тогда об этом еще никто не догадывался.

Через несколько часов выяснилось, что эпидемия охватила всю планету. Помощи ждать не приходилось.

За неделю болезнь единым махом выкосила больше шести миллиардов человек. Самые крепкие из заболевших продержались неделю, слабые – не дольше суток. Люди умирали один за другим, никто не выздоравливал. Иммунен к вирусу оставался едва ли один из тысячи. В Москве, родном городе прабабушки, уцелело не больше десяти тысяч человек.

Пандемия завершилась, так же как и началась, в течение нескольких часов. Быть может, заключительным аккордом вирусной мутации стало самоуничтожение, а скорее всего те, кто остался в живых и их потомки оказались полностью невосприимчивы к заразе. Так или иначе, через неделю после начала пандемия закончилась сама собой.

Не исключено, что иные, не смертельные, рассчитанные на животных и пернатых штаммы вируса активизировались в тот же период. Просто занятые более важными проблемами люди поначалу не заметили ничего необычного. Лишь через полгода-год выяснилось, что безобидные зайки-кошки-мышки и куда менее безобидные тигры-волки-медведи постепенно видоизменяются и от поколения к поколению становятся разумнее. Геномы различных видов живности менялись по-разному. Кто-то мутировал медленнее, кто-то быстрее, кто-то сильнее, кто-то слабее. Никаких закономерностей в этом процессе выявить до сих пор не удалось.

Мутировавшие представители фауны не желали идти на контакт. Домашние животные за редким исключением постепенно отдалились от хозяев, а затем и вовсе их покинули. Лесные обитатели напротив начали проявлять кровожадную настырность.

Говорят, давно, еще до пандемии, город занимал существенно большую территорию и представлял собой единое целое. В туннелях под землей, в темноте и грохоте, от станции к станции носились так называемые «поезда метро». Сцепленные последовательно металлические вагоны перевозили с одного конца города на другой десятки и даже сотни тысяч человек. После того, как болезнь унесла с собой большую часть населения, поезда оказались не нужны – некого стало перевозить.

Пережившие катастрофу горожане долго не решались вернуться домой. В сельской местности, где люди жили относительно рассредоточено, с последствиями эпидемии постепенно удалось справиться. В городах дело обстояло значительно хуже. Миллионы неопознанных трупов неделями оставались на улицах, никто не знал, как с ними поступить. В тот период всеобщего отчаяния, шока и тотального хаоса горожане всерьез подумывали оставить город мертвецам. Со временем тяга к родным местам пересилила страх, многие вернулись. В чьей-то голове зародилась идея превращения туннелей метро в братские могилы. Сначала умерших относили на станции и дальше во тьму, затем на перроны, на лестницы… К весне, когда ужасная работа была завершена, горы человеческих тел возвышалась над землей. Дома вокруг могильников разрушили, из обломков соорудили уродливые надгробия, на всякий случай облили напалмом и подожгли.

В раннем детстве Юстина часто слушала мамины рассказы о тех страшных временах, и однажды ей приснился летящий сквозь непроницаемый мрак поезд, полный молчаливых мертвецов. Серокожие и неподвижные, они равнодушно пялились во тьму окон. Этот сон она запомнила на всю жизнь.

Современное устройство Москвы, вероятно, показалось бы странным любому из тех, кто населял ее до пандемии. Вернувшиеся пытались сохранить от запустения жизненно важные и дорогие сердцу уголки города. Старые уютные улочки, памятные места, заводы и фабрики, новые удобные здания, больницы, многое другое. Уголков оказалось много, людей не хватало. В результате Москва разделилась на многочисленные «острова», в каждом из которых проживало несколько сотен человек. Часть территории расчистили под огороды и сады.

Лет пять москвичи заново обживались. Затем, в основном по ночам, стали приходить поумневшие хищники. В результате недружественных визитов каждый «остров» в кратчайшие сроки окружила высоченная стена. Между «островами», соединяя их между собой, протянулись защищенные со всех сторон галереи-переходы.

Мама рассказывала, что раньше, еще до пандемии, подобным образом – животные на воле и любопытные посетители на огороженных дорожках – были устроены заповедники. Юстина долго не могла понять, почему звери из заповедников запросто, как сейчас, не приходили в не огороженный стенами город.

7

…Девчонки привычно отвели взгляды от нагромождения опаленных и оплавленных бетонных обломков с нелепо торчащей, изогнутой и выкрученной арматурой. Зрелище не для слабонервных. Могильники и территории вокруг них много лет назад официально признаны безопасными. Впрочем, Юстина не знает никого, кто по доброй воле рискнул бы приблизиться к бывшим входам в подземку. Даже самых отважных исследователей останавливает кое-что помимо иррационального страха. Отец (и не только он) не раз высказывал опасения, что где-нибудь глубоко под землей может тлеть очаг заражения. Никаких доказательств тому не существует, но желающих проверить справедливость теории на собственном опыте пока не находится.

Миновав Театральный могильник, труба перехода свернула на юго-запад, на бывшую Никольскую – здесь кое-где до сих пор сохранились таблички с названием улицы и номерами домов. За спиной остался еще один вход в подземку. Неудачно расположенный, извилистый и неудобный. Возможно, именно по этой причине его не превратили в очередное захоронение, а попросту замуровали.

Скрывшееся с полчаса назад светило выглянуло вновь, оглушительно-ярко ударило по глазам. Бронепластик галереи забликовал так, что Юстина невольно зажмурилась. Один дом, второй… из окна четвертого на крышу перехода с мягким, приглушенным стуком спикировал крупный кот чудного рыже-бело-серого окраса. С трудом удерживаясь на скользкой поверхности, всмотрелся в девчонок злыми, умными глазами и бесшумно канул прочь. Юстина непроизвольно задержала дыхание, Шоста едва слышно ругнулась, Смехнянка из-под ладони проводила бывшую домашнюю зверушку долгим внимательным взглядом.

Фанат новой биологии, Аня могла часами простаивать у ограждающего «остров» стекла, подкарауливая загадочную и почти неизученную лесную живность. Она и кафе с окнами на «ту сторону» облюбовала вовсе не из-за чудесных пирожков, а ради наблюдений. Одна беда, редко кто из безобидных лесных обитателей рисковал приближаться вплотную к поселениям двуногих, а крупных и опасных тварей отлавливали на подходах к «островам» рейнджеры. Любопытной Смехнянке попадались в основном птицы, дикие коты, белки да изредка ежики. Разумеется, в этом походе она надеялась на большее. Сама по себе разноцветная зверюга Аню не заинтересовала, такие встречались ей и раньше. Другое дело, что в ее появлении таилось обещание неизведанного.

Спохватившись, что приближается время возвращения из школы, Юстина добыла из кармана наладонник. Сухо проинформировала родителя, что будет ночевать у Шосты, выслушала обязательные «Ты поела?», «ладно» и «не ложитесь поздно» и отключилась. Отцу не до нее.

У Камили разговор с матерью не задался буквально с первой фразы. Оказалось, что от подруги ожидался поход в магазин и помощь по дому. Стараясь не прислушиваться к виноватому бормотанию, Юстина с преувеличенным вниманием разглядывала окружающий пейзаж. Видно сквозь мутный бронепластик было так себе, она поминутно ловила себя на желании протереть запыленную, поцарапанную поверхность. Снаружи галереи мыли редко, раз в год, весной. Ощетинившаяся брандспойтами, секаторами и оружием бригада обходила по периметру город и переходы. Мыла, подрезала ветки, убирала мусор. К осени, как правило, результат их трудов становился полностью незаметен.

– Надо домой? – дождавшись конца разговора, осторожно поинтересовалась Юстина.

– Еще чего. Завтра все сделаю. Или послезавтра, – преувеличенно-бодро вскинула голову Камиля.

– Ты уверена?

Суровость и непреклонность Шостиной мамы была широко известна в узких кругах.

– Не оставлять же вас двоих!

– Спасибо, – серьезно поблагодарила Юстина.

Если завтра к восьми утра Камили не будет в школе, уборкой квартиры она не отделается. С нее как минимум снимут скальп.

Словно в лад с настроением подруги, небо окончательно затянуло блекло-серой хмарью.

Слева, за уродливыми развалинами Гума, ожидаемо-внезапно распахнулся простор Красной площади. Заросшая побуревшими, полегшими космами травы и низким, стелющимся, будто седым кустарником, она производила странное впечатление. Брусчатка, когда-то тщательно уложенная, пригнанная и выровненная, шла волнами. Многочисленные корни миллиметр за миллиметром, год за годом упрямо сдвигали и поднимали тяжеленные камни, проникали под них и выворачивали.

В спутанной растительности, в своем обособленном мирке, шныряли грызуны неизвестной породы. Бесхвостые, грифельно-серые, в цвет мокрой брусчатки. Один вынырнул неподалеку, в цепких пальчиках зажата неумело сплетенная из травяных стеблей корзинка… Аня выхватила наладонник и принялась судорожно щелкать кнопками. Зверек замер, сторожко принюхался, покрутил головой и с шустрой неуклюжестью ввинтился обратно в заросли.

Вдалеке Юстине померещился миниатюрный, сплетенный из веточек дом с настоящим окошком и дверью. Из трубы струилась едва различимая ниточка дыма.

За булыжно-травяным раздольем мертвым многоцветьем громоздился старинный храм. Словно заботливо испеченный к празднику торт нечаянно забыли подать гостям, и он безнадежно испортился. Мама что-то про него рассказывала, но Юстина все забыла. Помнила только, что того, кто строил, вроде бы ослепили… или убили. Зачем? Только мама знает.

Вместо привычного бронестекла Кремлевский «остров» окружали древние высоченные стены и башни темного кирпича. Галерея перехода вела вдоль полуразрушенного здания какого-то музея прямо к одной из башен. Устремленное ввысь сооружение напомнило Юстине увеличенный в тысячу раз, поставленный «на попа» пряник. Бабушка пекла похожие. У подножия башни переход заканчивался гигантским шлюзом перед здоровенными, распахнутыми во всю ширь воротами. На входе никого, только незнакомый дядька скучающе поглядывает сверху, из-за парапета. Вот и вся охрана.

Длинный ярко-желтый дом, в котором обитает большая часть общины; торговые ряды; детская площадка; еще один, действующий, храм. Люди спешат по своим делам.

Справа, через прорубленную в стене широкую арку, виднеются укрытые за бронестеклом знаменитые Александровские сады. Поговаривают, что кроме обычных фруктовых деревьев там встречаются персиковые и апельсиновые. Так ли это на самом деле, Юстина понятия не имела.

Теперь быстрее и как можно незаметнее: бетонно-полосатый уродливый куб детского сада-школы-музея-библиотеки, корпуса швейной фабрики, Боровицкая арка… ворота шлюза нараспашку.

Юстина украдкой выдохнула. Обошлось. Путешественницы миновали последний рубеж, где их могли остановить, окликнуть, поинтересоваться, куда это самоуверенные пигалицы намылились без сопровождения взрослых. Путь открыт. Другое дело, что так далеко от дома ни одна из них еще не заходила, и дорогу подружки представляли себе крайне смутно, ориентируясь лишь на схему в наладоннике.