Северное сияние внутри

Глава 1. Незнакомка на крыше

Однажды зимним и непривычно солнечным питерским утром я вышел подышать во двор. Стояла такая тишина, что звук вкусно хрустящего под моими шагами снега заполнял двор-колодец полностью. Я останавливался, втягивал ноздрями колючий воздух и любовался отблесками долгожданного солнца в немытых стеклах старого дома.

Вдруг наверху, далеко над головой, протяжно и, как будто жалобно, заскрипели ржавые петли, с глухим звуком бухнула об стену трухлявая дверь. Взгляд метнулся на крышу, и я увидел, что там, в мансарде, мелькает чья-то тень. Да только мало ли гостей заселяются, никем не прошенные, на чердаки и в подвалы? Подумал об этом – и забыл, пока через пару часов из окна своей квартиры не увидел, как напротив, на самом краю ската крыши, свесив ножки вниз, сидит коротышка с всклокоченными волосами. В одной руке у девчонки была булка хлеба, в другой – такая большая чашка, что ее можно было бы носить вместо шляпы. Судя по стремительно взмывающему тонкой струйкой дымку, в ней было что-то горячее. Коротышка с блаженной улыбкой смотрела, как уходит за горизонт короткий северный день, смачно откусывала от батона и прихлебывала из чашки.

Когда черепиц коснулся последний солнечный луч, она запрокинула голову, широко раскрыла рот и, влив в него последние капли напитка, наотмашь бросила чашку назад, к топорщащимся на фоне темнеющего неба рогатинам антенн. Я замер: желтая полусфера взметнулась над крышей и, достигнув высшей точки, начала стремительно падать вниз, но словно растворилась в воздухе. Зажмурился, потер веки и вгляделся: поверхность пышного сугроба, одеялом укрывшего крышу, осталась безукоризненно гладкой.

– Хватит работать по ночам, – сказал сам себе. – И чего только не померещится от недосыпа!

Девчонка тем временем спешно запихала в рот остатки булки, по-детски растопырив пальцы, отряхнула ладошки, загребла пригоршней снежок и запустила его наверх. Как раз в эту секунду небо совсем потемнело, и зажглась первая звезда. Я все стоял у подоконника в потемневшей комнате и смотрел сквозь тюль занавески. Темный силуэт вырос и удалился от козырька в сторону мансарды, а затем скрылся за углом. Все на крыше замерло, и ничего, кроме небольшой вмятинки на снегу у самой кромки, не напоминало о странной гостье.

– Чудная какая-то, – подумал я. – Наверное, поругалась с родителями и пряталась. Бедные мама и папа, должно быть, места себе не находят, ищут. А она, бессовестная, лазает по крышам!

– Мяу! – недовольно подтвердил догадку серый и слепой кот Крот.

Задернув шторы, я пошел на кухню, чтобы покормить его. Там насыпал ему галет из пакета, а сам хлебнул чая с бутербродами, помыл посуду и засел за работу. Мысли о коротышке не давали покоя, и нет-нет, да метался взгляд на темную крышу. Но там все было спокойно. Через несколько часов, перед сном, еще раз внимательно вгляделся в темноту, но ничего подозрительного не обнаружил и лег спать.

Настало утро. Серое небо висело над самыми крышами, вот-вот собираясь порваться, как старая пуховая перина, чтобы густо засыпать все вокруг белым. Всмотрелся в мансарду: не мелькнет ли за старыми окнами легкая фигура? Нет, никаких признаков. Девчонка все не выходила из головы. То ли странная прическа произвела на меня впечатление, то ли дерзость, с которой она сидела на пропастью. А может, просто грела душу мысль, что хотя бы на пять минут появился у меня чудной, но приятный сосед.

– Может, ее зовут Катя? Или Таня? Или Наташа? Нееет, коротышка явно молода, а с самой перестройки такими именами уже не называют, все какие-то Евы и Виолетты, Златы и Алисы.

Насыпал хлопьев и только было начал наливать молоко в плошку, как в голове кто-то тоненьким голоском пропищал:

– Лили, ее зовут Лили! Ли-ли!

От неожиданности замерев, я пришел в себя только когда холодная струйка полилась с края стола мне на ногу. Хлопья весело кружились в водовороте плошки и вместе с потоком убегали, срываясь с края тарелки. Крот присел над лужицей, образовавшейся на полу, сложил вместе лапки и принялся аккуратно лакать молоко.

– Это ты сказал? – с надеждой спросил я кота.

Кот коротко и, как мне показалось, пренебрежительно дернул ухом.

Печально, когда даже собственное животное тебя не уважает. Кормишь, заботишься, греешь, чистишь лоток – и такая неблагодарность.

Я перевел взгляд в окно. Тучи все-таки лопнули, и мягкими перьями летел, кружась и завиваясь, снег.

(… оставшийся текст добавляется далее …)

Двор засыпАло до самого вечера. Казалось, еще чуть – и скроются окна первого этажа, потом второго, третьего, четвертого, пятого, а после и вовсе заполнится мягкой ватой двор до самой крыши. Перья в сером небе все не кончались и не кончались.

Я выпил несколько чашек пустого кофе, пялясь в окно.

– Вот что ни говори, зима – это красиво. Особенно если смотреть на нее из квартиры, сидя у теплой батареи с кружкой ароматного напитка.

– Мяу! – деликатно мяукнул Крот.

На дне пакета сиротливо лежали несколько галеток. Котяра принюхался, нервно дернул хвостом и с оскорбленным видом отправился на лежанку.

С хищниками, даже если они очень маленькие, шутки плохи. Поэтому мне пришлось срочно снаряжаться в магазин. Высокие ботинки, теплая куртка, шапка, шарф – еще бы и лыжи не помешали в такую погоду. Крот провожал, недовольно расхаживая вокруг меня кругами.

– Дескать, вот какой нерадивый хозяин мне попался, вы только посмотрите!

Вообще-то, выигрывал от нашего партнерства больше я: кот пугал мышей, будил по утрам, заставлял время от времени выходить из дома. Я сам мог бы этого и не делать – работа надомная, все необходимое можно заказывать с доставкой, а лишний раз показываться людям было истинной мукой.

Пять лет назад в деревенском доме, доставшемся от бабушки, случился пожар. От столетнего строения остались одни головешки, я и сам насилу уцелел. Как страшное напоминание об этой ночи остался уродливый шрам от ожога на пол-лица. Дети пугались, взрослые или разглядывали с брезгливым любопытством, или быстро отворачивались. И был бы я совсем один, но однажды за дверью собственной квартиры не обнаружил истошно орущего котенка, у которого вместо глаз были две узкие щелочки.

– Совсем малыш! – подумал я.

Уже через несколько минут бедолага был протерт влажной тряпочкой, накормлен молоком из пипетки и тихонько мурлыкал за пазухой.

Он стал быстро расти, но даже когда изрядно прибавил в весе, глазки так и не открылись. Это и не важно: ласковое и благодарное животное к тому моменту уже было моим единственным и лучшим другом.

Собравшись, я вышел из дома. Фонари тускло освещали улицу, деревья отбрасывали объемные раскидистые силуэты на сугробы. Я бесшумно передвигался в тени домов, загребая снег ногами. Стояла тишина. Даже рокот шоссе растворился.

В магазине было тихо. Утомленная продавщица пробормотала сумму, не поднимая глаз. Я расплатился и вышел, радуясь ее безразличию. До дома добрался быстро, никого не встретив. Поднялся по лестнице, открыл дверь, и только замешкался в прихожей, как Крот с коротким мявком юркнул между ног и взметнулся наверх.

– Киса! – крикнул я, бросив покупки.

Кота и след простыл. Я захлопнул дверь и побежал за ним. Этажом выше – пусто. Пришлось, пригнувшись, втиснуться в небольшую дверь на чердак.

– Кис, кис, кис! Крот, миленький, иди сюда, мой хороший!

В глубине чердака что-то блеснуло.

– Только не уличный кот! – подумал я.

Я бросился вперед, но вместо усатого бандита обнаружил лаз на крышу.

– Только не это!

Крот, по пузо проваливаясь в снег, пробирался к самому краю. Похолодев, я лег на живот и пополз следом. Я боюсь высоты, но потерять единственного друга еще страшнее.

– Крот, ну иди же сюда!

Кот не реагировал. Я прибавил скорость, и, когда до него оставался метр, почувствовал, как скольжу вниз. Все замедлилось. Крот крался к краю, а я, размахивая руками, догонял его на пузе. Вдруг движение прекратилось.

– Мяв! – в лицо ткнулась пушистая мордочка.

Он развернулся на звук. А моя штанина за что-то зацепилась. Я осторожно развернулся и смог подтянуться. Сел на конек крыши, потрепал Крота, и тот замурлыкал. Окна моей квартиры были напротив – я сидел там, где вчера была девчонка. В пяти метрах – вход в мансарду, к нему вели следы.

– Заглянем, Крот?

– Мя!

Я подкрался к двери и постучал.

– Проходи-проходи! – отозвался бодрый девчоночий голос.

Глава 2. Лили

– Дверь закрыть не забудь!

Комната была мягко озарена теплым желтым свечением. Глухо стукнула дверь. Замешкавшись на пороге, я решил осмотреться. Половину пространства занимала гора вещей. Можно было бы принять ее за хлам, но вглядевшись, я рассмотрел, что чемоданы, сумки, зонты, корзинки, шляпы, мячи, коробки, детские игрушки, искусственные цветы и прочее – все абсолютно чистое, а некоторые предметы и вовсе новые.

Другую половину застилали деревенские разноцветные вязаные коврики. В углу стояла маленькая, почти детская кроватка, застеленная трогательным лоскутным одеялом и увенчанная пирамидой из подушек разного размера. Низкий столик на толстых ножках раскорячился по центру, рядом – две крепко сбитые скамеечки. У одной из стен камин. Девчонка как раз сидела ко мне спиной около него, изо всех сил дуя в каменное чрево. Дрова весело трещали, а языки пламени то и дело облизывали булыжники.

Наконец пигалица обернулась, указала на одну из табуреток, улыбнулась во все тридцать два:

– Проходите, гости дорогие!

Как по команде, Крот спрыгнул с рук, гордо прошествовал к столу и взгромоздился на него. Я все еще был смущен, но предложение тоже с радостью принял.

– Чай? Кофе? Какао?

– Какао, пожалуйста!

В комнате не видно было ни чашек, ни чайника, но раз хозяйка предлагает!

– Не присмотришь ли ты пока за огнем? – девчонка подбоченилась и лукаво глянула на меня.

– Легко! – согласился я.

И стоило только мне подойти к камину (откуда он здесь, черт возьми?), как какао уже дымилось на столе. Кроме двух чашек, на нем появилась тарелка с сахарным печеньем, блюдо с пончиками и подносик с ароматными булочками и миска с молоком, которое кот тут же начал лакать.

– Не удивляйся, я ждала тебя! – просто сказала маленькая хозяйка. – Да не пугайся ты так! Сейчас все расскажу! Только сними сначала куртку, жарко же.

Коротышка плюхнулась на вторую табуретку, наконец-то предоставив возможность как следует ее рассмотреть. Ну и мода нынче!

Девчонка была похожа на дикобраза, вымазавшегося в краске: волосы зелеными иглами торчали в разные стороны, намертво залакированные. Наряд представлял зрелище не менее интересное: тяжелые высокие ботинки, полосатые чулки, короткое черное платье и красный фланелевый халат в красный горошек, натянутый сверху.

За всем этим великолепием я не сразу заметил тонкие лучики морщинок, обрамляющих умные спокойные глаза – на самом деле, она была не подростком, а скорее молодой женщиной, хоть и лелеющей весь задор юности.

Деликатно дождавшись моих внутренних выводов, хозяйка протянула руку:

– Лилит, очень приятно. Можно просто Лиля, так современнее. Ну, или Лили – Крот зовет меня именно так.

– Кажется, я слышал. Сергей, очень приятно, – ответил я.

– Я знаю. И про тебя – тоже. С крыши все видно – это вам мой камелек не заметен, ни скрипа, ни шороха не слышно. Про родителей, вижу, спрашивать передумал. И правильно: я уже давно из возраста вышла, когда людьми опека интересуется. Одеваюсь странно – так это по работе. Потом как-нибудь объясню. А мансарда принадлежала мне всегда, просто жила далеко, а сейчас случилось оказаться здесь, в Питере, по делам.

В горле пересохло, и почему-то все вопросы растаяли в воздухе. Рядом с ней все было так ясно и просто, что искать потайного дна не хотелось. Раз она самостоятельный взрослый человек, зачем ворошить муравейник, вызнавая подробности. Вдруг это ее оскорбит, обидит? У каждого же свои тараканы. Захочет – сама расскажет.

Мы прихлебывали вкуснейший какао, закусывая его свежей выпечкой. В основном молчали и улыбались. Я спросил только про костюм:

– Лиль, а на какой работе такой оригинальный дресс-код?

– Внедряюсь к панкам! – ответила она абсолютно серьезно.

– Ты что, спецагент? Хотя, если так, то, наверное, тебе нельзя об этом рассказывать?

– Можно и так сказать, – хохотнула Лилька. – Рассказывать-то разрешено, но ты же все равно не поверишь!

– Допустим. А какая ты без всего этого маскарада? Вне работы?

– Да никакая. В этом и суть. Так проще примерять любой образ. Вот почему, например, к субкультурам примыкают подростки, становясь готами, эмо, металлистами, реперами? Они ведь пока не знают, какие на самом деле: ярко проявившаяся самоидентичность не мешает рядиться во все эти тряпки, соблюдать законы стаи. Им кажется, это способ самовыражения… Нет! Только выбор среды, в которой ты будешь учиться существовать, отрабатывая, в сущности, стандартные навыки субординации в коллективе! Представь теперь взрослого, кото…

– Подожди! А как же ты?

– Ну, я же говорила – у меня способность, даже, наверное, талант лицедействовать. Быть именно такой, какой нужно в конкретный момент. И поэтому возраст здесь ни при чем: я ведь даже старше тебя!

– Не может быть! – удивился я.

– Будешь хорошо себя вести, расскажу, где молодильные яблочки достать, а, может быть, и воды живой отолью! – хихикнула Лиля. – Надевай куртку, пойдем на звезды смотреть!

Я слегка замешкался:

– Если честно, у меня не слишком сложились отношения с этой крышей…

– Случай не самый тяжелый. Секундочку!

Хозяйка нырнула вглубь комнаты, чем-то гремела, плевалась, стучала, но уже совсем скоро появилась с двумя пледами и огромной косматой белой шкурой в руках.

– Мы прямо у порога посидим, там отличный вид!

Я обреченно согласился. Но, едва открыв дверь, замер от восторга. Небо, усыпанное далекими мелкими звездами, было расцвечено разноцветными всполохами северного сияния. Лили бросила подстилку, и мы втроем расположились на ней в полной тишине. Крот, конечно же, не видел переливающееся чудо природы, но уловил торжественность момента и замер, вытянув мордочку в сторону расцвеченного неба. Полное молчание: каждый боялся спугнуть хрупкое очарование.

– Чудеса! – наконец проговорила моя новая знакомая.

Подул ветер, и небо медленно затягивало тучами.

– Тебе, наверное, пора?

– Действительно, прости, загостился! – я совсем потерял счет времени, а ведь было уже за полночь. – Только не уверен, что в темноте смогу преодолеть весь путь без проблем.

– Не полезешь же ты снова через чердак? Пойдем, я провожу до нормальной лестницы. Правда, придется перейти в свой подъезд через двор.

Лили взяла на плечо Крота, я последовал за ними. Мы обогнули мансарду и оказались около двери, ведущей прямо в парадную.

– Ты завтра не приходи, и послезавтра, наверное, тоже. Много дел. Тебе Крот передаст сигнал. Жди.

Она посмотрела на небо, поводила по звездной карте пальцем. Пробормотала что-то про день весеннего равноденствия, отметила, что до него осталось совсем мало времени. Потом, опомнившись, передала мне в руки кота, улыбнулась, помахала ручкой и, развернувшись на пятках, ушла.

Я быстро спустился по гулкой лестнице, хрустя снегом, пересек двор, осторожно поднялся до квартиры. Открыл дверь. Пакеты сиротливо валялись на полу, бесхитростно обнажив нутро, набитое кошачьим кормом, сухариками, хлопьями и банками с консервами.

Я разделся, нацепил тапочки, прошел в кухню, чтобы наконец-то покормить кота. На крыше одиноко стояла маленькая фигурка, она помахала еще раз, после чего скрылась за дверью. На секунду мелькнула узкая полоска света, после чего все погрузилось в темноту.

Я еще долго стоял и улыбался.

Глава 3. Карма

Кармелия Борисовна без малейшего проблеска эмоций на породистом лице сидит рядом с антикварным фортепиано. Оболтус-ученик виртуозно мучает благородный инструмент. Клавиши стучат, скрипят, дают петуха, рыдание звуков молит о пощаде.

Преподаватель музыки – тертый калач, и даже если мелькает в умной голове шальная мысль о том, что неплохо бы выхватить из-за спины тонкую указку и настучать по жирным, непослушным ученическим пальцам, она ее старается не замечать. Привычно прямая спина, мраморная маска аристократичной вежливости, ровный голос без нотки раздражения – воспитание и многолетняя самодрессировка проявляются в каждый момент существования этой женщины. Плавные движения, грациозные манеры, элегантные глухие наряды в пол – она настоящая леди, несмотря на кипящую цыганскую кровь. Ох, дернула бы Кармелия Борисовна в поля, нарядившись в цветастую юбку, да отец-профессор перевернется в гробу. Стыдно.

Женщина легко перебирает тонкими пальцами оборку на бархатном рукаве и, дабы отвлечься от звуков Чистилища, извлекаемых патлатым мальчишкой, прикидывает, что бы съесть на ужин, минуя поход в магазин. В домашнем холодильнике лежит ломтик ветчины и подсохший кусочек сыра. Кармелия Борисовна, повеселев, вспоминает о початой бутылке бордо в серванте красного дерева. Что ж, чем не повод вместо ужина устроить маленькую одинокую вечеринку! Решено! Сильная и независимая женщина будет кутить!

Кармелия взглянула на часы. Две минуты до свободы. Ученики не правы, когда думают, что звонка с урока ждут только они. Преподаватели нуждаются в отдыхе не меньше.

Мальчишка самозабвенно играет. В нем нет ни крупицы таланта, ну и что? Родители рады увлечению, да и он сам получает удовольствие от занятий. Музыка отвлекает от семейных скандалов, жестоких одноклассников и сверстников во дворе, поднимающих парнишку на смех из-за чрезмерной физической слабости.

В дверь постучали.

– Кармелия Борисовна, извините, можно забрать Степашку? Нам бы побыстрее домой, хотим сюрприз подготовить папе. У него сегодня день рождения!

– Да-да, конечно! Всего доброго! Наилучшие пожелания вашему мужу!

Пока ученик собирался, Кармелия подумала, как это гадко и смешно, когда слово «любимый» с годами превращается в «папу». Она бы себе такого не позволила: тихонько укладывала бы детей, облачалась в шелковый пеньюар, надевала кокетливые босоножки с меховыми помпонами и статно вплывала в утонувший в сигарном дыму кабинет мужа. Но не судьба!

Дома женщина пригубила вина, закусывая пармезаном и пармской, откинулась в кресле и стала вспоминать.

17 февраля. День рождения папы Степана. День, когда она в 92-м познакомилась со своей первой и единственной любовью. Она, звезда Мариинки, в тот голодный год вынуждена была выступать на юбилеях нуворишей, ничего не смыслящих в классической музыке, но стремившихся подчеркнуть свою избранность, возможность купить многое. В тот вечер она оказалась после такого выступления в кабаке на Невском: стройная, брови вразлет, волосы зачесаны, винтажное кружевное платье.

Он сидел за соседним столиком, и когда хозяева жизни опьянели, забыв про артистов, тихо предложил сбежать. Почему-то пианистка согласилась.

Дул ветер, расплывалась кругами под глазами тушь «Ленинградская», а они стояли у парадной – молодые, веселые и прекрасные. С того дня они не расставались.

Кармелия Борисовна встала, открыла резную шкатулку на туалетном столике, вытянула за цепочку овальный медальон. Холодный металл гладкой галькой лег в ладонь. Одно нажатие пальца – на нее смотрел широко улыбающийся парень со светлыми глазами и легкой волной в целуемых морским бризом волосах.

Сентябрь девяносто второго. Они подали заявление в ЗАГС и уже через несколько часов поезд уносил их с Московского вокзала в Севастополь. Там ждал их незабываемый, захватывающий дух Фиолент. Они остановились у бабы Светы, в доме у скалистого обрыва, пили литрами домашнее розовое, плавали на защищенный неприступными скалами пляж за гротом Дианы, раздевались, нежились на бархатном солнышке, растянувшись на крупных камнях. Они ели счастье большой ложкой и верили – дальше будет еще лучше..

Глава 4. Василиск

Убежденный холостяк Влад Васильев проснулся в своей квартире на Васильевском острове в чудесном настроении. Кристально чистый воздух за окном был пропитан зябким солнечным светом. Сияла, искрясь ледяными глыбами Нева, золотился празднично шпиль Петропавловской башни. Напевая арию Ленского – местами даже чисто, – он проследовал в уборную. Сегодня он особенно гладко выбрился, тщательно почистил зубы, напомадил волосы оттенка «соль с перцем», как у породистого миттельшнауцера, от души надушился – после чего нашел себя неподражаемо очаровательным и весьма харизматичным. Несколько минут стареющий повеса рассматривал себя в зеркало в полный рост. Ни заплывшие жиром ляжки, ни вздутый желеобразный живот, ни грудь третьего размера не заставили его усомниться в собственной привлекательности. Он поворачивался к отражению то правым, то левым боком, задерживал дыхание, напрягал бицепсы, замирал на несколько секунд, потом менял позицию. Несколько раз он учтиво поклонился, отрепетировав заодно и выражение лица, а потом рассмеялся, с грацией медведя исполнил пару танцевальных па и, довольный собой, отправился одеваться. На сегодня был приготовлен его любимый фиалковый костюм, розовая рубашка, шелковый шейный платок и лаковые штиблеты.

«Ну, жених!» – с одобрением оценил Васильев свой образ. Вступать в брак, к слову, он не собирался никогда, а вот карьера плейбоя еще обещала сделать несколько красивых витков. Влад полагал, что еще не вышел в тираж, и планировал разыграть пару десятков любовных историй перед выходом на пенсию.

Он знал о женщинах все: как подойти, какую тему для разговора выбрать, чем обольстить, выбросить ли фортель или деликатно уйти в тень. Он раскусывал даму с полувзгляда и был рад предложить каждому психотипу особенный сценарий. Невротички. Умницы. Карьеристки. Скучающие домохозяйки. Бедные овечки. Огненные вампирши. Все они находили в объятьях Влада утешение и даже, пусть недолгое, но настоящее личное счастье, все они вспоминали о нем с придыханием, закатывая глаза. Он же был собирателем женских сердец. И вечером в его коллекции должен появиться еще один драгоценный экземпляр.

Глава 5. Венера

В затылок тюкает звонкий надоедливый молоточек, голова зажата в невидимые тиски. Венера разлепляет один глаз, затем второй. Отельный номер. Тяжелые бархатные шторы оберегают от пронырливых утренних лучей. На прикроватной тумбочке – недопитая бутылка французского шампанского и пустой бокал с красным поцелуем на ободке.

Вторая половина кровати аккуратно застелена, подушка не смята. Прислушалась: в номере никого, кроме нее, нет.

Аккуратно откинула одеяло, села, стараясь двигаться максимально плавно – выпитое накануне, увы, не испарилось с утренней росой. Встала, подошла к окну, двумя пальцами раздвинула портьеры. Прямо напротив высился великолепный Исаакиевский собор.

– Four Seasons hotel, понятно.

У Венеры было слишком много вопросов, поэтому хоть какая-то ясность девушку обрадовала.

Повернувшись к зеркалу, она даже слегка испугалась: из недр виновато моргал глазами гибрид панды и очковой кобры.

– О Боже! – пронеслось в голове. – Поздравляю тебя, мон ами, твой идеальный план, кажется, провалился. Сама дура!

На оттоманке лежала сумочка. Венера потянула за ремешок, открыла застежку. Томик Цветаевой, телефон, помада, пудра, тушь, салфетки, кошелек – все на месте. Пересчитала наличные – сумма не изменилась, карточка по-прежнему под замочком, как и была припрятана вчера. Мозг работал со скрипом, но девушка была слишком опытной, чтобы не понять: без оплаты в номер ее бы не отправили.

– За чей счет банкет?

подкинуло подсознание фразу из любимого фильма.

– Ладно, поживем – увидим.

Венера веером пролистала книгу и решила погадать, как она всегда делала в непонятных ситуациях.

– Скажи-ка мне, Марина, чего я не помню? Страница 156, 12 строка сверху!

– Что можешь знать ты обо мне, Раз ты со мной не спал и нЕ пил? – спокойно ответила Цветаева.

– Ну, спасибо, подруга!

Поэтесса еще никогда не ошибалась.

– Хорошо, посмотрим, что думает по этому поводу телефон.

Девушка разблокировала экран. Значок зарядки горел красным. Пропущенных нет. Исходящих тоже. А вот и новые фото: богиня любви с горящими глазами и открытым ртом на столе в черном боди; кусок растрепанных волос; натюрморт: красная икра с бычком в центре хрустальной розетки и бутылка шампанского, вокруг – причудливо закрученные накрахмаленные салфетки; язык, подставленный под ниспадающий поток шоколадного фонтана; Венера и Лана, новая знакомая, в обнимку на заиндевевшей веранде с видом на ночной Петербург; какие-то люди; и первый кадр – счастливую, ослепительно улыбающуюся девушку нежно приобнимает виновник торжества в дорогом костюме-тройке.