Человек внутри

Глава пятая.

Злополучная тетрадь

Четырнадцатого августа всё шло своим чередом. Нас на полчаса проведал Костяшкин и купил букет для дочери, у которой состоялась помолвка с добрым и вежливым, по словам довольного Дмитрия, молодым человеком. В приподнятом состоянии он полюбопытствовал, откуда появился новый работник. Заметив, что тот не человек, Костяшкин многозначительно хмыкнул и подозвал Костю, подмигивая мне правым голубовато-синим глазом.

– Уже сдружились?

– Не то, чтобы дружим, – замялся Костя, посмотрел на воодушевлённого помощника, но тут же осмелев, произнёс равнодушно: – Мы вообще не любим друг друга. Он делает свою часть работы, а я свою. Так, пустяк. Уж очень меня не устраивает этот типчик. Мутный.

– Он натворил глупостей? – удивился Костяшкин и крепко сжал ирисы.

– Да так… Ходит всегда весёлым, полным сил.

– Ну, что в этом плохого? Хорошо, когда у человека устанавливается гармония.

– Ничегошеньки плохого нет, – охотно согласился Костя и, как бы между прочим, отметил: – Да вот только эта бодрость мешает ему, портит. Пишет много, отвлекается от дел насущных.

– Пишет на рабочем месте? – спросил шокированный подобным обстоятельством Костяшкин.

– Именно, что на рабочем, – сообщил энергично Костя. – Четыре дня назад, как закончился перерыв, я ринулся помогать Владимиру, которому предстояло выполнить большой свадебный заказ. Также я сидел на телефоне и помогал обслуживать других клиентов. К счастью, их было не много. Естественно, мы так забегались, что сперва не заметили, как куда-то делся помощник. Я сразу пошёл искать, в кабинете его не было. Оказалось, что он сидел в подсобке в самом углу за ведром и шваброй и строчил что-то яростно фломастером.

– Дальше… Что было дальше? – не удержался Дмитрий с потемневшим иссиня-чёрным взглядом.

– Он был не с тобой разве? – спросил я, неприятно удивившись подчинённым.

– Был потом. Но не с двух до трёх уж точно. Так вот, я подбежал к нему и грозно так прокричал: «Чем ты тут занимаешься, пока мы батрачим?» Вздрогнув от неожиданности, он захлопнул тетрадь, лежащую на коленях, и попробовал убежать. Я поймал его за плечи, забрал, конечно же, тетрадь, как неопровержимое доказательство того, что он отвлекается на ерунду, и, удерживая за локоть, прочитал, о чём он писал.

– И? Что-то интересное? – спросил Дмитрий.

– Абсолютно ничего, скука смертная. Какие-то простенькие сочинения и, представьте, скверные стишки, которые дети в детском саду постесняются читать. (Это даже не песенка про зелёного кузнечика!) Помощник вырвался, выхватил тетрадь из рук. Он умолял меня не рассказывать об этом никому. И что, я должен терпеть? – вспылил Костя.

– Зелёный кузнечик, – изумился Костяшкин. – Он безалаберный, вот и всё!

– Вчера он отвлекался на тетрадь два раза и прямо-таки умолял, чтобы я молчал. Но нет!.. За кого он принимает меня? Он погубит «Летний розмарин», Владимир, вы обязаны на него повлиять. Если не выйдет, то уволить. Пока помощника не было, я мог не переживать. Теперь же я сбиваюсь каждую секунду и проверяю, что он делает. Для вас он простачок, который развлекает клиентов, а для меня разгильдяй и шут гороховый!

Костя употребил несколько оскорбительных слов и, не постеснявшись Дмитрия, выдал вполне серьёзно и твёрдо:

– Ноги моей не будет в магазине, пока он здесь. Извините, но кто он такой, чтобы менять установленный порядок?

– Работник, – вздохнул Костяшкин глубоко. – Надеюсь, что всё разрешится наилучшим образом. Он неплохой, наверное, просто не привык.

Костя, вероятно надеявшийся на поддержку Дмитрия, сказал жёстко:

– Вы-то надеетесь, потому что не проработали и дня рядом с ним. Ладно, отбирать у человека надежду в нашем мире незаконно. Пожалуй, я пойду. Чего стоять и болтать? – спросил он словно у самого себя.

Дмитрий узнал ради приличия, что у меня нового, а после спешно покинул «Летний розмарин».

Дождавшись закрытия, я вызвал помощника и Костю в кабинет. Они стояли друг напротив друга, совершенно потерянные и напряжённые. Костя, казалось, был готов придушить помощника.

– Номер десять тысяч триста восемьдесят пять, почему мне приходится выслушивать жалобы от твоего коллеги?

– Какие жалобы? – спросил он, точно не понимая, о чём идёт речь. – Костя, что ты сказал?

– Правду. Как ты делал записи в тетради в подсобке. Владимир, а вы знаете, что он не ответил на два звонка, хотя я целиком положился на него? Занятые новички пошли, занятые! – усмехнулся он невесело.

– Дмитрий Костяшкин, наш партнёр, всё слышал. Он добрый и благодушный, но ненавидит тех, кто витает в облаках и уж точно не любит тратить деньги впустую. Не отдашь тетрадь? – потребовал я, значительно повысив голос. – Или мне забрать её у тебя?

Помощник залился краской и потупил глаза. Мучительно запинаясь, но не отдавая тетрадь, он только делал больнее самому себе и, в общем-то, зря упрямился.

– Мне долго ждать?

– Партнёр? Почему он? Для чего сегодня? – воскликнул помощник горько. – Костя, – вымолвил он сдавленно, – зачем же ты меня опозорил? В особенности, перед Владимиром. Специально, да?

– Слушай, мы можем договориться. Я не увольняю тебя. Я буду забирать тетрадь, а после рабочего дня отдавать. Всё же по-честному? И листочка не прочитаю. Костя чересчур погорячился, когда полез в твоё личное дело.

– Вы мне не доверитесь теперь.

– Я дам второй шанс. Исправишься, не вздумаешь отлынивать и сидеть в подсобке с чем-либо другим (тетрадь-то уберу в надёжное местечко) – оправдаешь моё доверие.

Помощник был настолько унижен и раздосадован, что не смог сдержать слёз, опустил виновато голову, а как только поднял, то решительно зашагал прямо на Костю, побагровев уже не от стыда, но от гнева.

– Почему ты так относишься ко мне? Неужели, настолько ненавидишь? Незаслуженно обошёлся со мной, по-свински! Мне страшно, что из-за меня Костяшкин разочаруется в помощниках. Больно, что наши отношения с Владимиром ухудшатся! Не издевайся надо мной. Если так не хочешь, чтобы я работал в «Летнем розмарине», то будет по-твоему. Ухожу, ухожу! Забудьте, что в магазине появлялся стыдливый помощник. Его больше нет! – заявил он мрачно, обжёг меня немигающим взглядом и, наклонившись, прошептал кротко: – Вероятно, вы мой самый первый и самый последний начальник. Жаль, что поработали так мало. Вышло бы нечто удачное с вашим-то чувством справедливости и с моей детской непосредственностью. Тетрадь я не отдам, даже если заставите.

– Совсем необязательно уходить! Не ломай дров.

– Обязательно, – подчеркнул нарочно Костя. – Возвращайся со своими стишками туда, откуда выполз! И бейджик прихвати, а то вдруг захочешь куда-нибудь устроиться снова.

– Видите, – сказал негромко помощник. – Он не любит меня, хотя я был добрым и покладистым. За тетрадь извиняюсь. До свидания.

Глава шестая.

Проклятие пятнадцатого числа

Помощник не возвращался, чтобы расторгнуть договор, и не выходил на связь. Казалось, что он пропал, умер. «Летний розмарин» тонул в унылости, и постоянные клиенты, которым был понятен и полезен работник, откровенно скучали без его серебристого смеха. На меня накатывала необъяснимая грусть.

Кстати, Костя болезненно реагировал на мои вежливые замечания. Иной раз было неуютно оставаться с ним наедине, так как он сразу же вспоминал с гордостью, как, что называется, выбросил своими силами мечтателя вон, и выпячивал грудь колесом.

– Ну, вы же понимаете, что я поступил так, исходя исключительно из наших принципов. Что с вами? Хотите сказать, я не прав? Так скажите в лицо, если вы начальник и владелец магазина!

Он внушал мне, что действовал на благо, но сам толком не верил в то, о чём так настойчиво высказывался. Каждый шаг и каждое слово действовало беспощадно на его нервы. Костя кусал ногти, озирался, если я выходил из кабинета, отворял дверь подсобки и проверял, что находится внутри, и злился на мелочи. Клиенты не трогали его. К сожалению, он совсем извёлся, и раз подошёл ко мне впервые часов за восемь, не убеждая в свершившейся справедливости.

– Представьте, какая штука вышла, – запнулся он неуверенно и попробовал выговорить слова, дающиеся с большим трудом. – Вы даже не представите, что вышло и каким образом. Вот узнаете всё, будете… посмеёмся над историей и забудем о ней. Верно, у меня отменный юмор. Оцените, Владимир, розыгрыш.

– Какой розыгрыш? – спросил я, утомлённый присутствием Кости. – Ты мне надоел. Настолько, что мне хочется отправить тебя домой!

Он встал напротив кассы, под которой я собирал рассыпавшиеся монеты, и ударил кулаком по столу.

– Расскажу, обо всём расскажу, – затараторил Костя и захохотал беззвучно. – Помощник не писал в тетради на работе. Ходил с тетрадью, но не писал в ней в подсобке фломастером. На звонки отвечал. Это я так, уже по ходу выдумал. Выдумка лишь моя, больше никто не знал о розыгрыше. Он посчитал, что вы поверите мне, а не ему. К тому же, он не хотел моего увольнения, кем бы я ни был. Розыгрыш же придал ему серьёзности в мыслях и действиях. Первый блин всегда комом. Что только не случается забавного и глупого на первой работе? Ха-ха-ха!

Косте удалось ошеломить меня. Я не расслышал человека, зашедшего в магазин, кажется, по чистой случайности, и засел на пару минут в кабинете, чтобы прийти в себя. Без вспышек гнева и прочих сильных чувств, отравляющих сердце, я осмотрел Костю с головы до пят, когда он зашёл ко мне с робкими извинениями.

– Всё у тебя просто и забавно. Ты только объясни, что хорошего в злых розыгрышах? Ну, ты один посмеялся, молодец. А что дальше? Дальше-то что? Тебе чего не хватало? Помощник ничего не понимал, но подыграл тебе. Как ты искупишь вину перед ним? Ох, что он чувствовал… Безжалостен ты, Костя, безжалостен, словно нет у тебя души.

– Она у меня есть!

– Покажи. Одно название!

– Я не хотел ему зла. Вы понимаете же, – порозовел Костя, пригладив растопыренные волосы. – У меня была причина!

– Что ты хотел?

– Хотел, чтобы он ушёл.

– Мешал он тебе, что ли?

– Очень. Как он появился, вы сразу забыли про меня. Думал, что вы больше не будете учить меня. Есть же для этого новичок! – прокричал Костя и задышал тяжело, как после долгого плавания. – А меня забросили. Я с самого начала предполагал, что останусь середнячком, ни флористом, ни его помощником.

– Ты и впрямь мало получаешь.

– Что вы! – вскочил Костя мгновенно и захлюпал носом. – Я не про деньги. Деньги мне нужны, но не очень. Меня другое волнует. Волнуете вы.

Догадавшись, в чём дело, мне стало жалко Костю и одновременно с этим немножко грустно и смешно. Он окончательно оробел, ужаснулся от того, что с ним творилось на самом деле, и отвёл в сторону мутные смущённые глаза, из которых капали слёзы.

– Верно говорил помощник, что ты ревнуешь. Ты как большой ребёнок, требующий внимания, – сказал я, чувствуя, как отступает злость. – Нельзя таким быть, Костя. Будешь клеветать на людей и останешься совсем один.

– Ничего не могу поделать.

– Исправляться надо. Бороться с комплексом. Сходи к психологу, он поможет тебе разобраться.

– Не пойду. Я ему не откроюсь.

– Если не хочешь, то и не надо. Я не заставляю. К помощнику всё же сходи.

– Как раз собирался. Завтра.

– Сегодня.

– Ни в коем случае! У меня, как это… расстройство. Да! Оно самое, – простонал Костя. – Нельзя переживать. Сниму стресс за вечер и с новыми силами пойду к нему.

– Сегодня я схожу. Но ты давай, не страдай больше, чем есть на самом деле, – погрозил я строго пальцем. – Всё же ты нарушитель спокойствия, так что потрудись прилично. И не доводи ни себя, ни меня, ни помощника. Если что-то не понравится, обращайся, как всегда.

– Хорошо, – откликнулся живо Костя и, вытирая слёзы и оглядываясь тоскливо, вышел медленно из кабинета.

В тридцать две минуты десятого я постучал в дверь Пустыркиных. Дверь отворил растерянный и помятый помощник. Сонечка в мешковатой пижаме с динозаврами выглядывала из-за его спины, хитро щурясь, и не переставала ослепительно улыбаться. Она спросила сонным голоском:

– Вы к нам снова в гости?

– Снова.

– Соскучились по нас? – пролепетала она мило. – Мамы с папой нет дома.

– Я не к ним, а к нему.

– Вы с его новой работы? Кажется, начальник! Вот, оказывается, какой вы. В прошлый раз были просто кем-то.

– Впустишь? – спросил я Сонечку, наклонившись, заметно взволнованный встречей с помощником.

– Впущу, конечно же!

Девочка отошла к пластиковой подставке под обувь. Помощник ласково спутал её непослушные кудри и приказал идти спать.

– Как же Володя? – спросила Сонечка разочарованно и окинула меня непонимающим взглядом.

– Не называй его так. Так ко взрослым не обращаются, – сказал помощник. – Он Владимир Беркутов.

– Володя, Владимир, да какая разница? – совсем развеселилась девочка и показала язык. – Спать не хочу! Буду бегать по комнате или строить домики из книжек!

– Не в мою смену, – ответил помощник, не готовый мириться с капризами Сонечки. – Ну-ка, марш спать!

– Нетушки.

– Ах, кое-кто не получит вкусностей! Я бы дал тебе что-нибудь сладкое, что ты по-настоящему любишь, – проговорил он лукаво. – С верхней полки.

Её глаза сразу засверкали голодным жадным блеском.

– Можно?

– Если осторожно.

– Вы не пожалуетесь маме? – доверительно обратилась ко мне Сонечка. – Она следит за тем, что я ем.

– О, за какое чудовище ты меня принимаешь? Не пожалуюсь.

Помощник отвёл девочку в кухню, дал ей три конфеты с кокосовой начинкой, эклер со сгущёнкой и налил кружку несладкого шиповникового чая. После отвёл в постель и, оставив зажжённой фигурную свечу в виде барана, от которого исходил пряный аромат, прошёл со мной размеренным шагом в комнату и с удовольствием плюхнулся на расстеленную кровать.

– Ей запрещено кушать на ночь, потому что у неё есть лишний вес и небольшие проблемы с сердцем. Скажу, что сладкое попробовал я. На крайний случай, объясню, что угостил вас.

– Где Пустыркины?

– А, да так, у Василия неполадки на работе. Анна поехала к нему. Через час должны приехать. Зачем пришли?

Он положил голову на подушку и сделал вид, будто нечаянно задремал. Заворочался тревожно, когда я не ответил, жалобно замычал:

– Вы хотите меня вернуть? Я не вернусь, – напомнил помощник. – Не догадываетесь ни о чём? Костя обманул вас, а меня подставил.

– Сказал уже… удосужился.

– Ха-ха-ха. Да ну?

Помощник метнулся ко мне, засуетился вокруг кресла, привставая на носочки. Неглубокий сон его как рукой сняло.

– С какой стати так быстро? – издал он недоверчивый возглас.

– Совесть грызла.

– Представляю даже, как именно. Вы, наверное, не давали ему передышки. Он не выдержал вашего давления. Какая совесть? Это не про него.

– Наоборот. Видел бы ты, как он переживал… Впрочем, все мы переживали. Ты до сих пор работник «Летнего розмарина». Если не идёшь из-за Кости, то не беспокойся. Он попросит прощения.

– Вы его надоумили?

– Сам.

– Так уж и сам? Даже если это правда, я не приду.

– Но…

– Противно. Мне будет противно и тяжело!

– Мне что, уговаривать тебя надо?

– Попробуете уговорить, но не сумеете. Я всё равно не вернусь! И точка, – сказал он глухо, точно нехотя, услыхал тягучий тихий скрип и почувствовал странную вонь. – Что такое? Сонечка проснулась, – догадался помощник и метнулся в коридор, когда раздался испуганный крик.

Возле тумбы валялась перевёрнутая свеча. Огонь, пылая, жёг ковёр и медвежонка, у которого плавилась крупная безносая морда. Сонечка, разинув рот, плакала беззвучно с вытаращенными глазами и сжималась в комочек. Вдруг она протянула трясущиеся от страха ручонки к помощнику, и он резко оправился от растерянности, вызвал пожарных и, намочив покрывало в ванной, накинул его на разгорающееся пламя, больно обжигая пальцы. Клубы серого дыма заволокли комнату. Громкий кашель, треск и топот раскалывали горячий зловонный воздух. Серели отчего-то фотографии за стёклами, отливающими рыже-красным цветом. Огонь потушить собственноручно нельзя было никак. Вот он перелез через кровать, зажглось сиреневое одеяло, загорелась подушка. Язычки пламени полизали ручки и выдвижные ящики, уцепились отчаянно за стену с картинкой, нарисованной бело-синим пластилином, взметнулись резко наверх. Слёзы покатились втрое быстрее.

– Документы! – побагровел помощник.

– Где?..

– Заберите их из гостиной!

– Так где они?

– Они в тумбе, рядом с сервантом. Слышите меня?

Пробился неслыханным чудом голос, прогремел мощно. Сонечка уже не плакала, а тонко визжала. Забившись в угол, девочка скребла тупо ногтем клочок отходящих обоев.

– Мама, почему ты не приехала? – бормотала Сонечка. – Забери меня. Домой хочу, домой!

– Подождите!.. – остановил меня помощник. – Деньги там же, – вспомнил он вовремя. – Не забудьте. И уходите, пока не сгорели заживо. Я не справлюсь, – закашлял тяжело помощник и положил бледную ладонь на моё плечо. – Только помогите немного. Совсем немного, – попросил он умоляющим тоном и содрогнулся от усиливающегося жара за спиной.

– Помогу.

Со слезящимися глазами я добежал до гостиной, прихватил паспорта, деньги. Вынесся на заплёванную лестничную площадку, вскричал: «Пожар!» Соседи ожили, задвигались возбуждённо, неуклюже и высыпали на улицу в ночных рубашках, штанах и платьях вместе со мной, взъерошенным, мокрым от пота и взволнованным необычайно. Толпа глазела на окна, бурлила и причитала всякое. В основном, что-то обыкновенное и что-то своё.

– Это в какой квартирке огонь?

– А, предупредить Таньку надо! Что она там не шевелится?

– Сколько их ждать? Спать хочется.

– Не едут.

– Отчего телятся!

– Проклятие! – завыла бабка с кошкой и уставилась на меня с бессмысленным любопытством. – Ты устроил пожар?

– Нет.

– У Пустыркиных человекоподобный живёт. Почему он не вышел? Я-то на кухне стояла, в окошечко смотрела, как всё происходило. Анька поехала к своему, а Соня осталась с этим дома. Что ты сделал с ребёнком? – спросила она грозно. – Они, может быть, неплохие, но им не везёт чертовски. Ты зачем лезешь к ним? Неужели не трусишь? Ненормальный!

Бабка болтала без умолку, лаская урчащую кошку с поломанными усами.

– Не лезу я к ним. Помощник – мой работник. Я ходил сегодня к нему, чтобы решить кое-какие рабочие вопросы.

К тому времени, как приехали Пустыркины, пожарные уже принялись тушить пожар. С шумом плеснула вода из трубопровода, тугой струёй хлынула в подобие кострища. На людей обрушилась мутная волна гари, ударил в ноздри жаркий запах угольков.

Хороших новостей долго не следовало. Вся побледневшая Анна лежала на скамье, кто-то дал ей понюхать нашатырь. Она сразу же пришла в себя, хриплым беспокойным голосом спросила Василия, растянув тонкие сухие губы:

– Что с моей Сонечкой?.. Она до сих пор там?

– Всё хорошо, скоро, – утешал её муж, пуская руку в блёклые волосы, и глядел в раскрытое окно, откуда валил побелевший дым.

– Что, если нет?

– Ты не говори так. Её спасут.

– Хоть бы спасли! Хоть бы!

Василий подошёл ко мне, чуть ли не упав от давящей слабости, и жадно закурил. Я даже не мог представить, насколько ему было тревожно.

– Ну?

– А, вот, что успел прихватить. – Я передал ему последние семейные ценности.

– Это он попросил?

– Вы имеете в виду помощника? Да, это был он.

– Почему он не выбежал вместе с тобой? – спросил Василий, смотря сквозь меня. У него крупно тряслись пальцы. – Помереть хотел, что ли?

– Не мог оставить Сонечку.

– Дурак, полный дурак, – заругался Василий, бросил сигарету и обхватил крепко голову обеими руками.

– Вы про кого?

– Про себя, конечно. Я ведь подумал, что большие проблемы с машиной и есть действие проклятия. Представь, обрадовался даже тому, что дома полный порядок. Чуть ли не пляску устроил на капоте, сказал Ане, чтобы зазря не тряслась. А тут на тебе!.. Скажи, что случилось на самом деле? Отчего пожар?

– Всё из-за свечи. Вероятно, Сонечка хотела её потушить и нечаянно задела.

Он нисколько не удивился. Закричал на бабку, когда она в очередной раз яростно напирала на него, испугал дремлющую кошка. Та расцарапала хозяйке щёку и, пролетев несколько метров, прыгнула в шуршащий куст за мышью. Качнулся гибкий хвост, хлестнул по трепещущим листьям.

Толпа загудела, с шёпотом покосилась хмуро и боязливо на Пустыркиных. Анна вскочила со скамьи, пошатнулась и упала Василию на грудь, плача надрывно. Мне и самому хотелось плакать, но не было сил.

– Спасибо вам.

– Да за что?

– Послушались помощника, остались с нами.

– За такое спасибо не говорят. Это обычное дело, – ответил я, не задумываясь.

– Но вы не убежали так, что пятки сверкают. На вашем месте многие бы даже их, – Анна показала на документы, – не забрали, потому что ни при чём.

– Глядите-ка, лестницу поднимают!

– Да… Ну где же, где они? – заволновалась Анна и быстро отвлеклась от меня. Слёзы благодарности всё ещё наворачивались у неё на глаза.

Мгновение длилось, как целый час. Ещё одно, и из окна навстречу пожарным выполз помощник с опаленной шевелюрой. Он был густо перемазан в саже. Белки глаз сверкали победно. Довольный и внешне совершенно беззаботный, он беспрерывно щебетал, тыкал пальцем куда-то в чернеющее небо, будто стараясь объяснить людям, какой урок только что усвоил. Его явно никто не понимал. На руках помощника, стиснув кулачки, хныкала беспомощно Сонечка, укрытая плотным жилетом, и вопила:

– Мама! Мамочка!

Глава седьмая.

Неоднозначное решение

Сонечка отделалась испугом и в отличие от своего спасителя, пролежавшего шесть дней в больнице, предназначенной только для помощников, не обгорела. Неделю она не отходила ни на шаг от матери, тихонько расспрашивала отца, куда делся медвежонок, и рыдала бурно. Сорок пятая квартира, к сожалению, была полностью уничтожена.

Пустыркины, пересчитав деньги, прописались в запущенной комнате в коммуналке с семьёй Улиткиных. Впоследствии здорово сдружились с ними, а перед этим позвали меня, чтобы обсудить одну нерешённую проблему, которая их сильно тревожила.

В кухне, пахнущей жиром и варёным мясом, толкались дети, мигала беспрерывно лампочка, копошились мухи. Василий, хлебая куриный бульон, ломал хлеб на крупные серые куски. Отогнав от лица комара, залетевшего в форточку, он спросил, смущённо улыбаясь:

– У тебя нету свободного места?

– А что? Хотите ко мне переселиться? Домик у нас большой. Боюсь, Дарья Сергеевна не пустит.

– Не переселимся, не надо, – пробормотал Василий и набил рот хлебом. Прожевав, добавил слишком серьёзно: – Ребёнок ведь у нас есть. Скоро школа, покупать рюкзак, тетради, пенал, туфли, юбку с блузкой придётся. Половина зарплаты уйдёт на сборы. Бесплатное-то образование бесплатно на словах.

– И?

– В общем, ты видишь, как нам живётся. Не сказать, чтобы ужасно, грех жаловаться, но почти на всё денег не хватает. Аня тут предложила продать помощника, так как он теперь нам обуза. Я в любой другой ситуации, естественно, не продал бы его. Он ходил к тебе в магазин, вроде бы, работал, но толку в этом мало. Если бы мы продали его на какое-то время, не навсегда, а потом, как переменится положение, вернули в семью, то он, наверное, понял бы нас. Сонечке страшно отдавать его в чужие руки. Она не хочет, чтобы помощника обижали. Я тоже не хочу. Поэтому я спросил тебя, есть ли свободное место. Не мог бы ты взять помощника к себе, например? Понимаю, понимаю… не можешь. Но ты подумай!.. – повысил неуверенный тон Василий и, оставив тарелку с бульоном, отряхнулся от липких крошек. – Мы не навязываемся, если так считаешь. Ты единственный, кому я могу доверить помощника, вижу, между вами есть какая-то связь.

– О чём вы? Мы едва знакомы, на самом-то деле.

– Не спорь, не спорь, – попросил настоятельно Василий и съел кусочек подтаявшего масла. – Он привязался к тебе, будто ты его первый в мире хозяин, а не начальник. Что-то чувствует к тебе он, что-то очень хорошее.

– Помощник так со всеми, – возразил я решительно. – Он ко всем чувствует только хорошее. Создан таким.