Сети Вероники

– Брат у меня гурман, так что кулинарный талант его жены оказался очень уместен. Ну и нам всем перепадает, тоже хорошо.

– Ваш брат с женой вместе с Ириной Михайловной живут? – спросила Алеся.

– После папиной смерти мама решила жить одна. Так для всех лучше. Было.

Обеспеченные люди. Есть возможность не возражать такому маминому решению. Хотя квартира и так-то большая, а для одного человека просто огромная, и логичнее было бы жить в ней семье кого-нибудь из сыновей или внуков.

Стоило Алесе об этом подумать, как ей стало так стыдно, что даже кровь в лицо бросилась. Игорь Павлович говорил о быстром взрослении в положительном смысле, но когда ловишь себя на таких вот мыслях, то поневоле подумаешь, что лучше бы не взрослеть, а оставаться в том возрасте, в котором бабские рассуждения были еще незнакомы.

– Спасибо, Игорь Павлович, – сказала Алеся. – Суп и правда очень вкусный.

От кофе она отказалась, а тарелку он ей помыть не дал – поставил в посудомоечную машину. И вышел провожать Алесю во двор, хотя совсем это было не нужно.

Дом, на который она оглянулась от решетчатой ограды, выглядел как-то беспорядочно. Нельзя было даже понять, сколько в нем этажей, то ли пять, то ли больше, то ли меньше.

– И больше, и меньше, – ответил Игорь Павлович, когда она его об этом спросила. – Было четыре этажа, потом пятый достроили, потом шестой отчасти. Встройку сделали с Лялиного переулка, и квартиры там вышли странные, узкие, тесные, кухни чуть больше шкафа. Квартирный вопрос, как известно, москвичей испортил, и дома наши испортил тоже.

– А внутри не кажется, что тесно, – сказала Алеся.

– Теперь – да, – кивнул он. – Коммуналки давно расселены, переделаны. А все мое детство прошло под знаком тесноты и капитального ремонта, причем крайне бестолкового. Тогда ведь жильцов не спрашивали, что им нравится. То паркет во всех квартирах накрывали линолеумом, то трубы отопления зачем-то под потолок переносили. То электропроводку набили прямо по штукатурке – потом обои нельзя было поменять, от клея цепь замыкало и током било.

– Я смогу поставить Ирине Михайловне следующую капельницу, – сказала Алеся. – Вы ведь это хотите спросить?

– Да.

Он не удивился ее вопросу и, ей показалось, обрадовался тому, что она догадалась о его колебаниях.

– Сегодня в ночь дежурю, завтра с утра работаю, а вечером приду.

– Спасибо, Алеся.

– Ей еще две капельницы останется. Послезавтра у меня не получится, но что-нибудь придумаем. Кого-нибудь из наших девочек попрошу. За кого могу ручаться.

– Спасибо вам, – повторил он. – Дадите ваш телефон?

Она продиктовала номер, Игорь Павлович набрал его на своем телефоне и сбросил звонок, когда в сумке у нее запела Барбара Стрейзанд.

– И позвольте мне вызвать вам такси, – сказал он.

– Зачем? – пожала плечами Алеся. – Мне до дому пешком всего пятнадцать минут от метро.

– А метро какое?

– «Мякинино».

Услышав название станции, он достал телефон и открыл приложение для вызова такси. Спросил адрес, и она назвала. Он не давил и не командовал, но все его действия были так естественны, что возражать было глупо и не хотелось.

Машина подъехала сразу, центр же. В заднее окно Алеся видела, как Игорь Павлович идет к своему подъезду. У него была походка человека, который не задумывается, как он выглядит, потому что думает о каких-то более важных вещах. И потому что выглядит он очень хорошо.

Его дом был очень прост во всем своем облике, но остальные дома в Подсосенском переулке были куда более затейливы – московские, старинные, с лепными портиками и барельефами в виде женских лиц над окнами. Да и вся Москва такая, что Алеся не понимала, как это люди, когда едут в наземном транспорте, уткнутся в смартфоны и даже взгляда на все это не бросят. В центр она приезжала при любой возможности, но не на такси, конечно, поэтому смотрела сейчас в окно с особенным неторопливым удовольствием.

Широкими улицами ее не удивить – в Минске они такие же. Но в Минске все послевоенное, кроме, может, Троицкого предместья, а здесь не успеваешь взгляд переводить с одного времени на другое. Есть даже дома, которые еще до Наполеона построены! Алеся специально ходила смотреть такой дом на Тверском бульваре. Настоящая усадьба, в ней Герцен родился, и перед фасадом памятник ему, а в самом доме Литературный институт. Есть же, значит, талантливые люди, и немало, раз им целую усадьбу отвели под учебу. Вот как можно просто так, из ничего, взять и написать книгу? Непонятно и радостно.

Она улыбнулась тому, какими детскими вдруг стали мысли. Ну, сама же только что стыдилась того, что мыслями обабилась. Вот они и вернулись к обычному своему порядку, и Москва с ее огромной красотой этому помогла.

После Подсосенского переулка, и Покровки, и Чистых прудов как-то тягостно показалось въезжать в Павшинскую пойму. Алеся никогда на машине сюда не въезжала, всегда шла к себе на Красногорский бульвар от метро «Мякинино» пешком по длинному пешеходному мосту через Москву-реку, и поэтому впервые увидела сейчас этот район вот так, по всему его протяжению.

Пришлось стоять в такой глухой пробке, что она не выдержала и вышла из такси, хотя до дома еще почти километр было идти. Но километр пешком пройти проще, чем час томиться в едва ползущей машине. Хорошо еще, если час, а не больше.

Кто застроил этот район такими домами – высоченными, длиннющими, стоящими впритык друг к другу? Кто распланировал так, что въехать сюда можно по единственной неширокой улице? И ни единой парковки для машин, которым счету нет, и по дворам из-за этого приходится боком пробираться. И как людям жить в таком переполненном человейнике?

Но живут же как-то. По узкому бульвару мамы с колясками гуляют между бесконечными пробками. Возле каждой коляски по трое детей бегают или по пятеро даже, весело кричат по-киргизски, по-таджикски. Им все нравится. Свете, с которой Алеся снимает квартиру, тоже нравится жить в Павшинской пойме. Магазины в каждом доме, рядом Крокус Сити Молл, в нем тоже магазины, кафе, кино, хоть весь выходной можно там провести, Света и проводит. Да и сама Алеся за год ко всему этому привыкла, хотя сразу, когда приехала в Москву, Павшинская пойма ее ошеломила.

В квартиру она вошла тихо. Света сегодня после ночи и, может, еще спит. В школе Алеся со Светой совсем не дружила и даже не помнила, какая она, но когда решила ехать в Москву, то выбирать не приходилось. Какая ни есть, а на одной улице выросли, и лучше жить с ней, чем неизвестно с кем. О том, чтобы снимать квартиру одной, речь не шла – какой тогда был бы смысл от московской работы? Даже вдвоем смысл есть, только если живешь не в городе, а за Кольцевой, и Павшинская пойма отличный вариант. Тем более что Света успела снять эту квартиру еще до того, как рядом появилось метро, и после открытия станции «Мякинино» хозяева не повысили оплату, решив, что лучше две белоруски по старой цене, чем десять азиатов по новой.

Оказалось, Света уже не спит – она выглянула из своей комнаты в полном боевом раскрасе. Вернее, раскрас был почти не заметен, как и следовало по актуальной моде, но дома-то она не только не красилась, а даже и причесывалась не всегда. Если глаза чуть подведены и губы чуть подкрашены, то это для выхода в люди.

– Ну как у них там? – спросила Света.

– У кого?

Алеся даже вздрогнула – откуда той знать про дом в Подсосенском переулке? Но сразу сообразила, что имеется в виду Маргаритина дача. Когда Алеся вчера утром сказала, что едет в Мамонтовку, Светина фантазия разыгралась не в меру.

– Обыкновенно. – Алеся пожала плечами. – Скромно.

– Да? – В Светином голосе послышалось разочарование. – А дом какой?

– Обыкновенный, – повторила Алеся. – Бревенчатый, мансарда щитовая. Да я сильно не разглядывала. Не покупать же ездила.

– А что вы делали? – уже с меньшим интересом спросила Света.

Она принесла из своей комнаты горячие щипцы и под Алесин рассказ о том, как они с Ритой днем купались в речке, а вечером пили на веранде итальянское вино, стала подкручивать волосы перед большим зеркалом в прихожей.

– А кто еще был? – спросила Света.

И узнав, что была еще Ритина мама, интерес к Алесиной поездке утратила напрочь.

– Ты как монашка вообще, – пожала она плечами.

– Почему? – не поняла Алеся.

– Никуда не ходишь, ни с кем не знакомишься.

– Во-первых, хожу.

– Ага, в музеи. Я не об этом, будто не понимаешь.

– Во-вторых…