Время освежающего дождя

– Моурави, говоришь: «временно»? На какое время?

– Пока царь к вам не вернется.

Духовенство зашуршало рясами, глаза блестели из-под надвинутых клобуков и митр. Сбывалось давнишнее желание – подчинение кахетинской церкви картлийскому католикосу.

Кахетинцы продолжали изумленно взирать на Саакадзе: «Ца-арь?! Какой царь? Разве собирается вернуться? Может быть, полководец шутит? Непохоже, лицо неподвижно, как мрамор».

– Ведь временно, чего опасаются? – хитро прищурился Цицишвили.

– Одолжила сорока у орла клюв, а вернуть забыла! – насмешливо процедил Газнели.

Молчание длилось слишком долго, писцы покусывали перья. У дверей дежурный князь Тамаз Магаладзе сменил сабельщиков.

Саакадзе обратился к кахетинцам:

– Предполагал, князья, дружески примете протянутую руку помощи: одним вам не подняться из руин. Надо твердо решить – на коне или под конем? Что ж, подумайте, посовещайтесь… Может, два дня будет довольно? – И Саакадзе спокойным шагом направился к выходу.

Он хотел уйти один, в покоях Газнели его ждали Русудан и Хорешани. Но его тесно окружили не в меру взбудораженные картлийцы. Им хотелось говорить еще и еще. О чем? О расширении царства, о присоединении заброшенной Кахети, хотелось уже вымеривать, делить, подсчитывать и… Нет, пусть Георгий скажет – прочно ли? Временно? Это невозможно! Навсегда! На века! Князья то возбужденно жестикулировали, подкидывая слова, словно мячи, под самый потолок, то в упоении понижали голоса до хриплого шепота.

– Георгий, а что, если правда царь вернется? – спросил Липарит.

– Ты о ком, князь?

– О Теймуразе Кахетинском.

– Что ж, друзья, приветствовать советую – настоящий царь. Непримиримый враг шаха Аббаса. Сильный десницей, владеет мечом и пером, – медленно протянул: – Величие трона подымет, блеск царству вернет, потом – Багратид: не надо династию менять…

Князья замерли, как в столбняке. Через овальное стекло Охотничьего зала блеснуло уходящее солнце. Где-то жужжал шмель, ища выхода. За чинарой олененок настойчиво звал мать.

И сразу, точно сговорившись, князья бросились друг к другу. «Христос воскресе! Воистину! Воистину!» Лобызались троекратно. Лишь один Зураб продолжал, как приросший, стоять на месте. Цицишвили, задыхаясь, вцепился в него:

– Князья, ко мне! Ко мне пожалуйте! Возможно ли?! Не сон ли?! Князья, други! «Блеск царству вернет…»

На третьем дворе суматоха. Конюхи выводили фыркающих и отбрыкивающихся коней. Копейщики то и дело распахивали ворота. Вихрем вылетали без вина опьяненные всадники. Они мчались в новый дом Цицишвили. Два дня! Все решить! На все решиться! Моурави… Нет! Католикос!..

Когда Саакадзе вошел в покои Газнели, там уже сидел Трифилий. Он поспешил сюда – успокоить прекрасную Русудан. Чуть дрожащей рукой она протянула навстречу Георгию чашу холодного вина.

– Да не минует тебя чаша сия, Георгий! – благодушно засмеялся настоятель. А Бежан с обожанием смотрел, как отец большими жадными глотками осушал сосуд с живительной влагой.

В соседней комнате слуги осторожно звенели подносами, готовили стол.

Маленький Дато звонко шлепал по лбу большого Дато и заливисто смеялся над его выпученными глазами. Саакадзе опустился рядом с Трифилием.

– Решается судьба Кайхосро… Отец, как думаешь?

– Пророк Моисей сказал: «Не сотвори себе кумира». Глаголю и я: жертвуй, сын мой, кумиром во имя царства, церкви, трона. Аминь!

– Аминь! – вздохнул Георгий и, подхватив маленького хохочущего Дато, подбросил высоко и, поймав, звонко поцеловал в пухлые щечки.

Два дня! А может, два года прошло? Откуда столько слов? Страх, сомнения, вопли о помощи! Кто угрожает?.. Чем?.. Подумать надо! Что случилось?.. Кто хочет вырвать из-под ног царство?

Митрополит Никифор Кахетинский тоже встревожен: не сподобился лицезреть католикоса – до последнего дня съезда укрылся в своих палатах. Картлийская церковь наглухо закрыла двери от священнослужителей Кахети: страдала гордость. Где спасение? В чем?

Неожиданно ночью прискакал Вачнадзе.

– В чем? В вашем благоразумии. Неужели не постигли происходящего? Не вы рискуете, а картлийцы.

Князья пытались расспросить, потребовать совета, помощи от царя. Но Вачнадзе внезапно скрылся. Он догонял Джандиери, направляющегося в Гонио.

Оманишвили вдруг осенило: Вачнадзе и Джандиери в заговоре с Саакадзе. Но тогда и Теймураз – тоже?! Без сомнения так, иначе зачем придворные приезжали? Из Гонио дорога не легка. Виделись с людьми Моурави! Неужели сам Теймураз такое подсказал?.. Зачем?.. Для усиления Кахети?.. Или чтоб открыть дороги своему коню?.. А потом?.. Впрочем, разве не открыто сказал Моурави: «Пока вернется царь»…

Об этом кахетинцы спорили и на другой день – князья совместно с азнаурами. Мучились, ломали голову, как поступить? Не опасно ли согласиться?

– Не согласитесь, – прохрипел Сулханишвили, – Моурави сам возьмет. Слышали, как с кизилбашами намерен расправиться?

– Кому противоречите?!

– О другом надо думать: царя Теймураза умолять вернуться.

– Вачнадзе недаром ворвался и исчез, как дым. Может, к царю поскакал?

– Царя! Царя надо вернуть! – надрывались кахетинцы…

Католикос поднял крест.

Сионская площадь всколыхнулась. Кто-то рванулся вперед, его одернул дабахчи. Началась перебранка. На них зашикали. Цепь дружинников оттеснила любопытных.

– Согласны! – сказали кахетинцы, прикладываясь к холодному золоту…

Сулханишвили торжественно протянул князю Джорджадзе подставку, покрытую кахетинским знаменем. Азнаур Таниашвили подал Оманишвили серебряный кувшин.

Такую же подставку, накрытую картлийским знаменем, Квливидзе передал старому Мухран-батони. А Даутбек – серебряный кувшин Ксанскому Эристави.

Затрубили рога. Митрополит Никифор, священнодействуя, снял кахетинское знамя. На подставке чернела земля, привезенная из первопрестольной Мцхета, как проникновенно заявил настоятель.

Служки в облачениях, обходя ряды картлийцев и кахетинцев, раздавали зажженные свечи. Все обнажили головы.

Настоятель высоко держал трикирий, а митрополит поднял руки и как бы осенял ими собравшихся.

Одновременно Джорджадзе и Мухран-батони, соединив подставки, высыпали землю в кованый ларец и перемешали ее рукоятками мечей.

– Да будут положены мир и любовь между потомками Картлоса! – произнес Мухран-батони.

– Да будет земля грузин нераздельна! – ответил Джорджадзе.

– Да будет! – выкрикнули картлийцы и кахетинцы. Сближая горлышки кувшинов, Оманишвили и Эристави Ксанский благоговейно полили вином землю в ларце.

– Да скрепит кровью вино Алазанской долины братскую клятву!