Звезда бессмертия
–Может в институт сходить?
Вопросом этим, я сама себя удивляю и озадачиваю. В самом деле, глупо сидеть дома, когда преподаватели, наверняка, уже подумывают о моем отчислении. Не имея ни малейшего понятия о сегодняшнем расписании, сую в сумку, первые попавшиеся тетради, одеваюсь и топаю в институт…
Я-то, лентяйка надеялась, что опоздала на первую пару и учиться придется, все хоть чуть-чуть меньше. Не тут-то было! Лена появляется еще позже меня, радостно сообщает:
–Ты молодец! Откуда узнала, что первой пары все равно нет? Многие приперлись к восьми, сами виноваты, будут сидеть здесь до конца четвертой пары.
–Так у нас четыре пары? – Вырывается у меня жалобный стон.
–Без первой только три. А ты, я смотрю, совсем отвыкла учиться. Безделье плохо сказывается.
–Ох, плохо! У меня все очень плохо!
–Так уж прямо и все?! – сомневается моя подруга. – выглядишь прекрасно, значит, кое-что все же хорошо. Как, например, на любовном поприще?
–Прекрасно…
–Тогда что может быть плохо?! – поражается Ленка.
–Мою квартиру практически продали!
–Что за времена! Когда в стране кончиться этот бардак?!
–Может быть в новом тысячелетии.
–Сомневаюсь. Звонок! Пошли уже, на паре расскажешь подробности.
В результате, вместо сосредоточенного карпения над физическими формулами, я снова занята только мыслями об утреннем происшествии. Мне приходит в голову даже воспользоваться тем же приёмом, который так хорошо мне помог в истории с бензовозом. Но, честно говоря, я и придумать не могу, какое именно нужно вернуть время, чтобы все исправить, и как сотворить такой фокус. Пока я размышляю об этом, мирно и незаметно проходит еще две пары. Честно пишу в тетрадь столбики цифр, черчу графики, но даже не пытаюсь вникнуть в суть, поглощенная мыслями совсем о другом. Моей эмоциональной подруге совсем не нравиться такая отрешенность. Она по-своему пытается с нею бороться:
–Хватит прибывать в своем унынии! Тебе что велено?
–Ждать…
–А ждать не обязательно в унынии! Поэтому поводу у меня предложение: после лекции сразу идем ко мне, я показываю тебе свои новые наряды, последние фотографии и ставлю кассету с лучшими Пашиными песнями. Я даже не сомневаюсь, что от твоей хандры и следа не останется!
Мне не особенно нравится ее план, но спорить с Ленкой сейчас у меня нет ни сил, ни желания. Только представлю, как она кипятиться, повышает голос до веселого визга, сразу хочется зажмуриться и зажать уши. Мы идем к Ленке, развлекаться, чем Бог послал.
До ее дома – целое путешествие. Не представляю, как она каждый день ездит в институт. Даже не каждый, а так редко, как она это делает. Мне бы не хватило героизма регулярно пересаживаться с одного транспорта на другой. И ехать, ехать, ехать… К концу пути, мне уже отчаянно хочется оказаться в уютной Ленкиной комнате.
Я прибавляю шагу и первой влетаю в ее подъезд. В лифте хочется подпрыгивать от нетерпения, но у меня хватает благоразумия этого не делать. Благополучно вплываем на благословенный девятый этаж. Лена вставляет ключ в замок:
–Странно, не заперто. Родители еще должны быть на работе.
Она толкает дверь, смело шагает через порог, манит меня:
–Пошли, пошли, сейчас маминого борща навернем.
Слово «борщ» вызывает у меня прилив горячего счастья. Ленка шмыгает в комнату. Остаюсь разглядывать чужую прихожую. Тесная, коричневая, похожая на узкий шкафчик. Большое зеркало, как окно в светлый мир, не успеваю полюбоваться своим отражением, подруга поспешно возвращается. На ее лице выражение прямо противоположное счастью.
–Что-то случилось? – осторожно спрашиваю я.
–Кажется…
Голос подруги глухой, какой-то незнакомый.
–Что там, Лена? – пугаюсь я.
–Кажется… кажется нас обокрали.
–И вас тоже?! – вырывается у меня.
–Почему тоже? – вяло спрашивает Лена.
–В Марининой квартире устроили погром.
–Кто? – бесцветно спрашивает она.
–Еще не нашли. Везет мне последнее время, то и дело прихожу в ограбленные квартиры.
–Ограбленные квартиры… – повторяет подруга.
Эти слова ее резко меняют. Лена нервно хватает с тумбочки газету, мнет ее в руках, расправляет, начинает обмахиваться, как в жаркий день.
–Родители, наверное, еще не знают. Надо им позвонить.
–Много чего пропало?
–Нет, только, самое ценное. Можно подумать, воры знали где искать…
Она снова мнет газету, бросает в угол, затравленно оглядывается, кажется, ищет, что еще бросить. Я болтаю первое, что приходит в голову:
–Знаешь, по телеку слышала, что все люди хранят ценности в одних и тех же местах. Любой вор, уже знает такие места наперечет. Только приходят в квартиру и сразу проверяют одни и те же шкафы, находят, что им надо и быстро линяют.
Лена меня не слушает, смотрит не понимающе. Отвечает не впопад:
–Да, я сейчас позвоню отцу и мы пойдем отсюда. Пусть все остается как есть…
–Конечно, конечно, ничего не трогай, и вообще, лучше сразу вызвать милицию.
–Нет, я этим заниматься не буду! – категорично заявляет моя подруга. – Пусть разбирается отец. Он знает что делать. А я… все перепутаю… мне так страшно!
–Куда же мы денемся, до прихода твоего отца?
–Мы сейчас же уходим, нам нужно отвлечься, переключиться. Я не могу в одиночку переживать такие стрессы.
–В одиночку?! – обижаюсь я.
–Ну, ты меня понимаешь… мне срочно требуется мужская поддержка.
–И где же ты ее собираешься искать?
–Как раз это очень просто, – воодушевляется Ленка. – Нам только нужно найти Пашу.
–Тоже мне мужское плечо, – фыркаю я.
–Ты ничего не понимаешь, его творчество способно творить чудеса. Мне сейчас так нужна его поддержка! Его уверенность.
Предпочтя оставить при себе свое нелесное мнение о новом объекте Ленкиной любви, и уж тем более о партии хвостоненавистников, я молча сопровождаю подругу до ангаров, где обитает ее рокер. По знакомому маршруту, мы проходим мимо лупцующих друг друга каратистов, дико шарахаемся от ребят с длинными палками и короткими, но злыми нунчаками, и добираемся до закутка музыкантов. Их подобие двери оказывается открытым, мы входим, по очереди запинаемся об микрофонные провода, аккуратно обходим барабанную установку, и резко останавливаемся. Шедшая впереди меня Ленка стоит как вкопанная, тычет перед собой пальцем и повторяет то тихо, то оглушительно визгливо:
–Это наше… наше…наше… это наши вещи!
Я выглядываю из-за нее, и вижу в углу каморки сваленные в кучу телевизор, видик, шкатулки, коробки, пару норковых шапок и рыжую Ленкину шубу. Оглядываюсь по сторонам, хорошо что мы еще здесь одни.
–Надо убираться отсюда, пока нас никто не видел! – я тороплюсь, командую как Маринка.
–Уже увидел… – хрипит Лена.
Теперь и я вижу, замерших в дверях хвостатого Пашу и его приятелей.
–Тю-ю, девочки! Мы вас не ждали!
Паша старается смотреть сурово, но я замечаю, как трудно ему остановить блуждающий взгляд. Я понятия не имела, как отличить наркомана под кайфом. А теперь ясно понимаю, что перед нами стоят сразу пятеро наркоманов.
–Мы зашли на минуточку, – перепугано щебечет Лена. – мы уже уходим.
–Никуда вы не пойдете! Я против! – развязно заявляет Паша.
Он вваливается в каморку, придвигает к себе табурет, падает на него, растекается жидкой квашней. Остальные музыканты следуют его примеру. Мы оказываемся напрочь отрезанными от выхода, окон в каморке нет!
–Сейчас начнете ныть, что никому не скажите, – гнусавит Паша, – или того лучше примитесь вопрошать: «Пашенька, зачем тебе это надо?! У тебя же талант!». Терпеть не могу! Я сам разберусь, что моему таланту нужно. Таланту нужно есть! И еще кое-что… таланту позарез нужны впечатления, а какие здесь впечатления? Скучно мне!
Пока он куражится, я лихорадочно ищу выход. Напрягаю все душевные силы, пытаюсь вернуть время вспять, туда, где мы еще можем не заходить в проклятую комнатушку. Но видно, жуткий страх лишает меня сил. Только и остается молиться: «Господи! Сделай хоть что-нибудь!».
Один из воров достает пистолет, наставляет на нас.
–Безопаснее всего, – рассуждает он, – нам будет вас пристрелить и бросить в каком-нибудь лесочке. Вокруг такого добра полно! И трупов там всяких разных видимо-невидимо. Менты ищут, ищут и никого не находят.
–Прекрасная мысль! – поддерживает его Паша. – Только это все мы сделаем когда стемнеет, когда разбегутся дурочки-каратисты.
Вот, он сам подсказал! Я знаю что делать!
–По-мо-ги-те-е-е!! Сюда! Убива-ю-ю-ют!
Я ору что есть мощи! Ленка сразу подхватывает пискливо:
–Ма-ма-а-а! Лю-дии-и-и! Убиваю-ю-ю-ют!
Наркоманы бросаются на нас, Паша сбивает меня с ног, зажимает рот! Падаю, долблю пяткой по большому барабану. Оглушительный грохот будит во мне воительницу, что сражалась у банка. Отталкиваю Пашу, вскакиваю, хватаю его за длинные волосы, бью головой о злосчастный барабан. Разбрасываю пару нападающих, смотрю сверху вниз, на их жалкие попытки подняться. Паша неподвижно валяется на полу. И вдруг, меня осеняет! Знаю, где я его видела! Это же он был вторым парнем, пытавшимся ограбить Серегу. Я его уже била!
Ошарашенная догадкой, почти спокойно смотрю, как распахивается хлипкая дверь, в каморку врываются разгоряченные ребята в белых кимоно, в мгновение ока, валят и скручивают разбушевавшихся наркоманов. Вижу, как Лена сидит на полу отряхивает, поправляет смятую одежду. Каратист подает ей руку, помогает встать, она счастливо и кокетливо улыбается ему. Парень смущается, говорит какие-то глупости.
–Теперь надо ментам звонить, – обращается ко мне каратист постарше. – Вы не беспокойтесь, я сам с ними поговорю.
На удивление, быстро приехавший серьезный, пожилой милиционер устало выслушивает наш сбивчивый рассказ, вздыхает:
–Наркоманов развелось немерено. Житья от них нет. Что не вызов, обязательно нарки. Вы девушка идите пока домой, понадобитесь, вызовем.
Я радостно несусь подальше от ангаров и от криминальных разборов. А Лена наоборот, сама настаивает на том, чтобы задержаться.
–Я должна отомстить, чтобы жить спокойно! – театрально заявляет она.
Но у меня возникает сильное подозрение, что не только отмщение эксвозлюбленному заставляет ее задержаться, но и большие зеленые глаза обаятельного каратиста. Я слышала, как он предложил проводить ее, как только у него кончится тренировка. Счастливая! История с воровством проскочила для Ленки, между двумя влюбленностями. Умеют же люди!
Размышляю о превратностях судьбы, рассеянно глядя в пыльное окно автобуса, чувствую себя романтической книжной героиней, спешащей вернуться к своему единственному возлюбленному. Честно говоря, я не очень-то подхожу на такую роль. В отличии от литературных героинь, кроме пламенной любви, мои мысли занимают мечты о полной тарелке супа и котлетке с гарниром. Лишний раз убеждаюсь, что голод не тетка.
Моя Анхен точно плод воображения и снов, если может спокойно жить, питаясь так редко. Эх, что теперь с Гансом и Анхен? Давненько я их не видела!
Мысль прыгает от современности к средневековью и обратно, и дорога кажется мне гораздо короче. Я почти не замечаю, как возвращаюсь в родные пенаты. Перешагнув порог квартиры, сразу бегу к холодильнику и только поглотив изрядное количество съестных припасов, осознаю, что благополучно выбралась из очень мерзкой ситуации. Из одной мерзкой ситуации, но я запасливая, у меня есть еще. Смотрю на часы, вот и прошел день, а Саши все еще нет. Неужели, еще что-то случилось?! От блаженного сытого спокойствия снова срываюсь в волну беспокойств и волнений. Тут уж главное не захлебнуться, но я готова пойти ко дну! Столько времени держалась вполне прилично, а теперь бегаю, как ненормальная, из комнаты в комнату в тщетных попытках убежать от своих страхов. Наблюдающая за мной ужасно породистая кошка, близка к тому, чтобы покрутить пальцем у виска. Она лениться проделать столь сложные маневры по квартире и просто громко пищит мне вслед, что-то очень похожее на людские ругательства. Я беру себя в руки, оказывается, быть круглой дурой, так неприятно. Плавно опускаюсь на диван, включаю телевизор, даже стараюсь вникнуть в смысл начавшийся передачи. Все бесполезно! Могу только тискать кошку, чесать ей за ушком и слушать довольное урчание.
Из оцепенения меня выводит звонок в дверь. Лечу открывать, кошку на всякий случай не отпускаю, прижимаю к груди, несмотря на ее активное сопротивление. Саша заходит улыбающийся, очень довольный собой и объявляет:
–Кончились твои страдания! Ближайшие лет десять нас никто не потревожит. Только…
–Только? – настораживаюсь я, едва успев обрадоваться.
–Мелочи. Придется некоторое время побыть пешеходами.
–Пешеходами? О чем ты?
Недоумение останавливает мой порыв броситься ему на шею.
–Какая ты не ласковая! – смеется Александр, – я весь день крутился, как белка в колесе, а дома даже поесть не предложат.
Мне становится стыдно. Давно ли я сама мечтала о супчике?! Но, разогревая суп, не могу удержаться, пристаю с расспросами:
–Может быть, расскажешь все толком?
–Нечего рассказывать. Твой Серега в бегах, его скорее всего найдут, не бандиты, так органы, за подделку документов. В конце концов, достанется на орехи, и от тех и от других.
–А моя квартира?
–Честно говоря, я сам не очень представлял, что теперь делать, рассказал все отцу, он куда опытнее в таких делах. К сожалению, у нас, любой бизнес вынужден кланяться криминалу. Оказалось, он знаком с хозяином тех ребят, что стращали меня утром. На самом деле, отец все и устроил, а я только летал как связной воробей.
–Связной воробей, это что-то новенькое в орнитологии, – счастливо улыбаюсь я.
Подробности мне уже кажутся не особенно важными. Я осознаю главное – все хорошо, когда хорошо кончается!
–Мне так и не удалось выяснить, зачем твоему Сереге понадобилась такая внушительная сумма денег. Но, судя по всему, первое время, он надеялся ее вернуть и никуда бежать не собирался.
–Еще бы, резвился тут с блондинкой, – вставляю я.
–Ура блондинкам! – хохочет Александр, – они помогли мне занять Серегино место.
–Оно всегда было твоим, – ласково мурлычу я, – а у меня сегодня тоже выдался жутко трудный день.
Я во всех ярких подробностях живописую Саше свои невероятные приключения, когда дохожу до сцены сражения с наркоманами, он возмущенно восклицает:
–Подумать только, из-за всех этих квартирных разборок, тебя спас не я, а мои приятели – каратисты! Вот чувствовал, надо было сегодня вырваться на тренировку.
–Да, было бы красиво, – соглашаюсь я, – но ты спасал меня в другом месте. Объясни мне все же шутку про пешеходов.
–Разве я еще не сказал?! В уплату долга предложил вместо квартиры – джип. Кредиторы не соглашались, твердили, что этого мало, пришлось отдать в довесок, и деньги которые откладывал на свою квартиру. Главное, что теперь всю историю с займом, можно считать законченной. Все вернулось на круги своя. Ничего и не было. Забудь…
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ.
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ.
Александр, наконец-то, сосредотачивается на тарелке с супом. А меня переполняет чувство невысказанной нежности и любви. Я снова его отвлекаю, подхожу, обнимаю, усаживаюсь на колени.
–Как у тебя все просто, – восхищаюсь я, – А как же моя бесконечная благодарность? Я так не могу, буду чувствовать себя не в своей тарелке, пока не отдам долг.
–Тогда отдай его прямо сейчас! – легко предлагает Саша.
–Денег у меня все равно нет, признавайся, что ты задумал?
–Отдай мне, твой самый страшный секрет.
–Самый страшный, – я глубоко задумываюсь и признаюсь неохотно, – ты просто не мог меня запомнить в Петербурге, я была просто попутчицей в электричке, малолетней страшилкой в шапке с огромным помпоном.
–В красной, полосатой такой?
–Откуда ты знаешь? – млею я, – разве я уже рассказывала?
–Тоже мне страшная тайна! Я и сам тебя помню, уж больно хороша была шапка! Лучше расскажи еще что-нибудь.
Я собираюсь с духом, набираю в грудь побольше воздуха, наконец, выдыхаю горестно:
–Я… лежала в психушке… Только несколько дней… это случайно вышло… я скрывалась от милиции, по обвинению в убийстве…
Я с тревогой ожидаю Сашиной реакции, хочется даже зажмуриться. А он вместо того, чтобы ужаснуться, улыбается радостно:
–Слава Богу! А я уже думал, что мне и самому пора нервы лечить. Я-то думал, ты мне просто померещилась. Хорошо, что на самом деле там была ты.
–Ты и там меня заметил? – поражаюсь я. – А девчонки так старались.
–А что с убийством-то?
–Да, все обошлось, – отмахиваюсь легкомысленно. – Придурок уколотый, сам помер, и без моей помощи.
–Чем дальше, тем увлекательней, – смеется Александр. – А что еще ты скрываешь?
–Я и есть твоя Анхен! – решаюсь признаться ему.
–Это же мои сны, – хлопает глазами Александр.
–Но я тоже знаю все про Громилу и Заморыша.
–Потому что я тебе рассказал.
–Нет, потому что я там была. Откуда тебе знать, как мне было страшно и холодно, в тех проклятых развалинах, а Ганс – грубое животное, только и думал об удобстве для своего коня.
–Может быть, у тебя просто бурная фантазия? – робко предполагает Саша. – После моих рассказов, ты впечатлилась и…
–А про пожар в доминиканской крепости, я тоже выдумала?!
–Ты… об этом знаешь?!
Веселый и гордый, своей недавней победой, Александр становится тихим и скромным. Внимательно слушает, как я броню Ганса за вечную грубость и неотесанность.
–Ганс, это же не я… Я совсем – совсем им не управляю… он живет своей собственной независимой жизнью. У нас даже чувства разные. Там, где мне бы, наверное, стало страшно, он только веселится. Вот, схватили его инквизиторы, нет, чтобы серьезно подумать о своем положении, он отлупил монахов и завалился спать. У него дырка в боку, едва зажившая, а он ведет себя как медведь…
–Бешенный, – добавляю я. – Знаешь, Анхен тоже на меня совсем не похожа. Она такая несусветная трусиха. Всего боится, лошадей, одиночества, Ганса твоего. А еще она пить не умеет! Я даже в самый первый раз так не напивалась, как она. Она понятия не имела, что такое вино. Сроду не думала, что можно так удивляться опьянению. Ничего-то она не знает.
–Ганс не лучше. Чурбан неотесанный. Сила есть – ума не надо.
–Не утрируй, он много чего знает, вон, как убедительно притворялся герцогом. Анхен так и не спросила у Ганса, может ты в курсе. Откуда он знает, что такое вилка и как с ними обращаться.
–Это элементарно, отцу Ганса один вельможе заказал изготовить целую дюжину таких вилок. Он и объяснил деревенскому оружейнику, что делают с этой диковиной.
–Все-таки мы с тобой смотрим одни и те же сны, – мурлычу я, – чтобы это значило?
–Не иначе – это любовь, – нежно улыбается Саша. – И все-таки, мне не верится, что два разных человека могут во всех подробностях видеть одно и тоже. И ладно бы только во сне, но мне часто кажется, что средневековые приключения случаются наяву.
–Как тогда, в кафе?
–Да, да помнишь лицо уборщицы? Она точно приняла нас за психов или пьяниц.
Мы еще долго обмениваемся впечатлениями от нашего двойного существования, там и здесь.
Я спохватываюсь, вспоминаю, что мой двуликий спаситель до сих пор голодный. Суп уже остыл, но он готов довольствоваться и таким. А я зачарованная любуюсь, как Саша жадно ест, вспоминаю, что у меня в холодильнике припасена колбаска, срываюсь доставать. Заныриваю в холодильник, как в холодную пещеру, прячу довольное лицо. До чего же хорошо, когда понимают и разделяют твои самые странные странности.
Но одну свою тайну я открыть так и не могу. Не смотря на все наши общие странности, я так и не могу признаться в своей роли в странной истории с аварией, пожаром и бензовозом. Ведь он ее и не заметил. Эти впечатления общие вовсе не для нас двоих. А может мне, и вовсе все померещилось. Вообще это слишком похоже на манию величия. Здравствуйте, я управляю временем!
Пестрой чередой бегут дни, складываются в недели, месяцы. Двадцатый век, вполне благополучно сменяется двадцать первым. Глобальные катастрофы и резкие перемены, которые все пророки норовили приурочить к смене тысячелетий обошли нас стороной. Оставшись только на страницах книг и кадров фильмов. Жизнь идет себе, идет потихонечку. Не обращая ни малейшего внимания на наши страхи и предположения.
Мое собственное современное существование становится таким приятным и безоблачным, что на какое-то время, я и вспоминать перестаю свои бурные приключения, в неизвестных мирах, так похожих на европейское средневековье. Я уже начинаю сомневаться, что невероятные не поддающиеся логическому объяснению события, происходили именно со мной, не были подробностями из чужой, увлекательной истории. Надо же, пролетают года, столетия, а землю поливает такой же дождь, на нее смотрят всё те же звезды, становясь свидетелями бессмертной любви, именно той силы, которая отличает живое от мертвого, которая заставляет нас дышать, надеяться, верить.
Я снова вспоминаю худенькую, бледную Анхен, стоя возле большого институтского окна. Далеко внизу, по черному блестящему асфальту скользят туда – сюда машины, мимо плывут зонты, через их однообразный черный поток пробирается одинокий веселый, ярко малиновый зонтик. По стеклу быстрыми змейками сбегают капли дождя. Я прослеживаю их путь пальцем. Настроение такое же серое и дождливое. Грустно! Саша далеко в командировке, я чувствую себя такой же одинокой, как этот малиновый островок. Хорошо бы встретиться с любимым, хоть как –нибудь, хоть где-нибудь! Идея увидеться со средневековым Гансом, поражает своей веселой шкодливостью. Ведь Саша где бы он ни был, увидит то же самое. Жаль, я не могу управлять тем, что там происходит. Сосредоточиваюсь, даже зажмуриваюсь. Получается!
Я оказалась под ярко-голубым небом, посреди огромного зеленого луга. Что-то неуловимо щемящее подсказало мне, что двадцать первый век, немыслимо далек.
–Вот мы почти добрались!
Услышав голос Ганса, я стремительно обернулась.
–Куда добрались?
–Надо же нам где-то начинать новую жизнь. Здесь мы ее и начнем, – довольный Ганс расплывается в улыбке.
–Прямо здесь? В чистом поле? – я стала удивленно оглядываться. – Здесь же ничего нет!
–Глупенький Заморыш, я же сказал, что мы почти добрались. Через четверть часа дойдем до деревни, где осел старый друг моего отца.
–Так мы к нему и шли?
–Не совсем, но надо же нам с чего-то начинать самостоятельную жизнь. Этот Витторе Кантони тоже оружейник, я надеюсь, первое время помогать ему в мастерской, а потом и свое дело открыть. Я все смогу, если…
Я впервые увидела Громилу таким смущенным. Он смолк, не договорив. Чтобы его подзадорить, я смотрю лукаво, переспрашиваю:
–Если?
–Если ты согласишься жить со мной…– бубнит Ганс, опустив голову, и глядя себе под ноги.
–Так Гретта была права! – я даже подпрыгнула от радости и сразу устыдилась проявлению излишней откровенности, напустила на себя строгий вид, и стала отчитывать Ганса, – Тебе следовало сначала спросить меня об этом, а уж потом тащить за тридевять земель. Я даже не знаю где мы!
–Почти на берегу Адриатического моря. Недалеко от города Венеции, – не поднимая головы, объяснил Ганс.
–Так далеко от…
Я хотела сказать от дома, от мамы, но ведь все равно не могла вернуться туда. К тому же за последнее время, я уже привыкла чувствовать себя дома там, где был мой Громила.
–Но пастырь говорил, что инквизиция есть везде, – только и смогла возразить я.
–Конечно, есть, у нас одна инквизиция, здесь другая. Постараемся ей не насолить, и все будет хорошо.
–А я что буду делать? – вдруг покраснев и тоже потупившись.
–Ну… Если ты не против… Ты будешь хозяйкой в нашем доме.
–Готовить обеды и рожать детей?
–Так ты против… – вздохнул он грустно.
–Нет… с чего ты взял? Я…согласна…
–Странно у нас все, – заметил повеселевший Ганс. – В чистом поле, под открытым небом, в чужой стране. Я должен был бы просить твоей руки у родителей, торжественно, по всем правилам. А теперь, они даже не узнают, что мы поженимся.
–Уже очень давно, мама сказала мне, что я должна сама выбрать себе мужа, и она одобрит любой мой выбор.
–А отец?
–Он добавил тогда, что мама абсолютно права. И он даст свое благословение сразу, как только я решу выйти замуж. Я думаю, теперь бы они за меня порадовались. Жаль, конечно, что они так далеко.
–А мы к ним съездим, когда-нибудь! – убежденно заверил Громила.
–Мы и Гретту навестим?
–Напрасно она осталась в своем дурацком городишке, – поморщился Ганс.
–У нее там дом и семья. Еще до нашего отъезда она послала мужу весточку, чтоб они все возвращались.
–Хорошо, что инквизиция прекратила искать ведьму в их семье. А вдруг, опять начнут? Лучше бы они ушли с нами.
–Один Бог знает, что на самом деле лучше, – вздохнула я.