Нея с острова Пирит

Глава 23

Когда младшая сестра отворила дверь, Кристофер при её виде вновь начал закипать. Всё в облике Алексы заставляло поверить в то, что она раскаивается и вовсе не так виновна, как кому-то может показаться. Лишь Кристофер знал, что это очередная её уловка, умение притворствовать и уповать на этом с высшим вдохновением и презрением. Аккомпанемент всей женской сущности – склонность к манипуляциям с помощью игры на добрых мужских чувствах.

– Долго я буду исправлять твои ошибки? – глядя в краснеющее от раздражения лицо сестры, прошипел на одном дыхании Крис. – Почему мне досталась такая злобная сестра, которая ненавидит всех, кто в чём-то лучше её?– слова из него сыпались, как чёртики из табакерки, и больно ударялись об землю.

Подобные конфликты в семье Фон Лихтенвальдов случались уже неоднократно. Избежать их не был в силах никто, особенно когда каждый член семьи обладал сложным и непокорным характером. В детстве брат и сестра ругались чаще, чем когда-либо, ведь маленькая мисс доставала подрастающего Кристофера пуще прежнего, строя козни не чужим людям, а именно ему. Каждый свой вздох она тепло любила старшего брата, но это не мешало ей донимать его днями напролёт. Кристофер всё её детство клялся, что сестра – это маленькое исчадие ада, которое принесёт немало бед всему окружающего, когда станет взрослее. Его догадки оправдались в тот момент, когда младшее дитя родителей впервые погрузилось в дух соперничества и сняло туфли детского размера. Красные туфельки, которые можно было достать исключительно по связям матери Алексы и под заказ, привезли на её тринадцатые именины. Изящный предмет обуви, даже имевший низкий тоненький каблучок, был обшит витиеватым узором кристаллов Сваровски, сверкающих в свете пронзающих ламп. Алекса подбирала их сама, ведь девочка с ранней поры увлекалась тонким искусством моды. Её притягивали яркие цвета и сверкающие камни, что надевала на себя мать по случаю особых мероприятий. Подрастающая дочь мечтала, что когда-нибудь и она будет носить серьги с бриллиантами, и отец подарит ей всё, что она только пожелает. Именно на тринадцатый День рождения она получила туфли, о которых грезила с крайней поездки, впервые заприметив их на витрине Милана. Когда мать сообщила девочке, что это магазин её давней подруги, с которой они когда-то вместе учились в Женском колледже Англии, из которой выпустились с отличием и медалями, ярко-изумрудные в том возрасте глаза Алексы приняли особый хищный блеск. В душе ребёнка пробуждалось женское начало, принимающее не самые лучшие черты, а если выражаться точнее, то были пристрастия к дорогим покупкам и подаркам, терявшим свою ценность сразу после того, как сходила радость от их приобретения. Происходило это довольно быстро и в одно и то же время с тем, как девочка снова находила новый роскошный предмет для восхищения и загоралась им, как очередной целью и поводом для манипуляций. Мать Алексы и Кристофера понимала, что если мальчик и сможет вырасти человеком, не испорченным роскошью и пресыщением, то младшая дочь обязательно испытает на себе все тщеславные прелести светской жизни. Как же молодая жена миллионера могла оградить детей от этого? Деньги виднелись отовсюду, например, в убранстве богато обставленного дома с удобной эксклюзивной мебелью и блестящими мраморными полами, или когда отца отвозили на дорогом автомобиле личные водители на работу в многоэтажное здание из сплошного стекла, в тёмное время суток в нём загорались тысячи огней. Или же вот ещё: когда матери присылали приглашения на модные модельные показы в Париже, Лондоне и Италии, на которые ей приходилось брать девочку с собой, потому что так было принято в их кругах. Дети выходили в свет с родителями по достижению определённого возраста и служили поводом для гордости и похвалы. Кристофер зачастую обходил подобные мероприятия стороной, но и ему «доставалось»: отец нередко брал его с собой на фуршеты, которые организовывались в честь новой успешной сделки или роста компании, становившейся сетью и разрастающейся по всему земному полушарию. Юный Фон Лихтенвальд наблюдал за толпой инвесторов со стороны любопытного мальчика, и уже в том возрасте ему стало ясно, что это за люди: все они были пешками в одной большой денежной игре, основанной на власти. Красивая богатая жизнь, дорогие костюмы с белыми воротничками, из карманов их пиджаков торчал выглаженный и надушенный платок, который они протягивали своим дамам в случае необходимости. Эти жесты казались бы поистине джентльменскими, но мальчику удалось заглянуть и за кулисы примерного поведения: когда женщины удалялись в отдельную комнату, чтобы обсудить какие-то женские дела, они делали это прежде всего потому, что так было заведено и предварительно поручено им их мужчинами. Последние, оставшись наедине, тут же принимали противоположный облик. Отец начинал хвастать сыном, обсуждая с коллегами по бизнесу его маленькие достижения в учёбе и спорте, утверждал, что уже в таком возрасте у мальчика присутствует интерес к работе и тому, что происходит в мире. Кристофера правда заботили такие вещи, как всемирные катастрофы или голодающие дети в Африке, первой его мечтой было найти решение, как им помочь. Он также стремился подрабатывать с раннего возраста, и даже нанимался разносчиком пиццы, на что отец его улыбался. Старшему в семье нравилось, что мальчик рос с доброй и заботливой душой, не испорченной отцовским достатком, но всё же мистер Фон Лихтенвальд надеялся, что Кристофер со временем обрастёт мужской хваткой и жёсткостью. Так оно и произошло, но не потому, что так захотел его отец. К этому мы вернёмся чуть позже. Возвращаясь к тому действию, где дамы покидали их мужей, те сразу же приобретали иные формы лиц. Проявлялись животные инстинкты и черты хищников, акул бизнеса. Каждый становился соперником другому, перетягивая на себя канат. Кто добился большего успеха, кто купил двухэтажный дом за границей и перевёз туда всю семью, кто изменял жене с известными женщинами, как правило, киноактрисами или моделями в роскошных нарядах и с идеальными причёсками. Эти и другие «персоны», как учтиво называл их юный Кристофер, появлялись сразу же, как только жёны удалялись куда-нибудь подальше. Никого не заботил тот факт, что они могли вернуться. Беззаботная жизнь в достатке заслоняла глаза покорных супруг. Кристофер начал подозревать и отца на наличие других женщин, но вскоре пришёл к выводу, что беспочвенно. Отец никогда не изменял их с сестрой матери, но мальчик не был уверен, по той ли причине, что так её любил, или же всё-таки больше для сохранения своей безупречной репутации идеального мужа, первоклассного бизнесмена и при этом заботливого семьянина. Разумеется, старший Фон Лихтенвальд любил их мать когда-то давно, но с возрастом их брак стал скорее визитной карточкой и установленным порядком, партнёрским договором, который обе стороны заключили до конца своей жизни. Фон Лихтенвальды уважали друг друга и любили, как брат любит сестру. Со временем жизнь затупила страсть, как лезвие ножа, которым перестали заниматься ввиду некоторого ряда факторов, например таких как: отсутствие времени на возрождение и постоянное поддержание чувств из-за бесконечных задержек на работе, выгорание из-за проблем и денежных потерь, вновь возвышение по карьерной лестнице, дающее эмоциональный стимул на какое-то время и опускающее его ровно в тот момент, когда трудности возвращались на пьедестал. Мать Кристофера была мудрой женщиной и понимала, что нельзя удержать ту пламенную первостепенную любовь мужчины на всю жизнь, особенно такого, как её муж: он быстро увлекался чем-то и также незаметно пыл его угасал. Они создали отличную семью и родили двух замечательных детей, а потому и оставались вместе, уважали друг друга и при том считались с чувствами каждого. Её увлекал салонный бизнес и путешествия с подругами, в то время как его смыслом жизни была карьера и ещё раз карьера, а единственной отдушиной во внерабочее время являлось увлечение тяжёлыми видами спорта (скалолазание и катание на лыжах или сноуборде, первоклассное плавание и физическая подготовка). Эту черту отца перенял Кристофер, чему мать радовалась, ведь мальчик вырастет активным и будет отлично сложен, но ещё больше она была благодарна богу за то, что сын не перенял его первую черту. Мальчик был подающим надежды, но она знала, что для него на первом месте всегда будет глубокое чувство к женщине, а не к своей работе. Потому в жизни отца Кристофера не было много места для любви: он, конечно, обожал своих детей, но к жене приходил с сердечными намерениями всё реже и реже, уделяя больше внимания заботе о детях и собственным увлечениям.

Кристофер всегда был добр к матери. Дарил ей цветы по поводу и без, приносил радостные вести и почти никогда не огорчал, в отличие от вредной младшей сестры. И даже с последней он готов был мириться, чтобы не расстраивать мать. Женщина понимала, что такой ребёнок дарован далеко не каждой матери, и была глубоко растрогана этим светлым чувством к своему первенцу. Иногда она признавалась самой себе, да и мужу, с которым всегда была откровенна, что любит мальчика больше, чем младшую дочь. Но это вовсе не означало, что Алекса была обделена материнской любовью. Девочка получала заботу сполна, но злилась, когда чаще мать хвалила Кристофера, а не её. Из-за этого оценки в школе из «отлично» быстро превратились в «удовлетворительно», что не могло не злить мать. Алекса была довольна произведённым впечатлением. Когда дочь подросла и осознала, что для того, чтобы получать всё, что она хочет, ей всё же требуется хорошо учиться и угождать родителям, ездить с ними по званым ужинам и родственникам, она быстро переменила тактику и вновь стала прилежной хорошисткой. Мать знала, что эта перемена в дочери была оправдана тем, что ей хотелось одеваться во всё лучшее и ездить вместе с ней на закрытые модельные показы. Девочка ещё с того возраста захотела стать моделью, но отец пресёк это желание на корню, заявив, что его дочь не может зарабатывать себе на жизнь лишь тем, чтобы ходить по подиуму и показывать дорогие тряпки, созданные мужчинами со странными наклонностями. Пускай они и носят своё имя с гордостью, Фон Лихтенвальд не питал особого уважения к мужчинам в мире подиума. Гораздо большей симпатией он располагал к известным учёным и основателям технических корпораций. Разукрашивать лицо и вышивать одеяния – это женское дело, был твёрдо уверен отец Алексы. В общем для того, чтобы стать моделью, сперва с дочери Лихтенвальда требовалось закончить высшее учебное заведение с отличием и поработать на достойной должности хотя бы пару лет. Тогда она сможет наконец заняться тем, чем пожелает, и составить удачную партию тому, кого одобрят родители. Алекса в юности соглашалась с каждым отцовским словом, но после совершеннолетия переняла вольные черты старшего брата и твёрдо решила, что будет заниматься тем, чем решит она сама, и выйдет замуж за того, кого выберет без получения родительского одобрения и мнения в целом. Кристофер знал об этом и был в какой-то мере солидарен с сестрой, но также понимал, что перед её замужеством пройдёт немало семейных перипетий и маленьких военных положений.

Семья Фон Лихтенвальдов была непростая, но каждая семья, походившая на эту, имела множество скелетов в шкафу и таила уйму неизданного. Брат любил сестру, сестра любила брата, и оба готовы были иной раз удушить один другого.

Тем временем скандал в спальной комнате девушки накалялся. Алекса закипала также просто, как её разгневанный в эту пору брат.

– Ты не имеешь право так со мной разговаривать! Тебе плевать на меня и мои чувства, и всем всегда было плевать! – утверждала с героической уверенностью Алекса. Шум доносился и до прислуги, навострившей ушки на лестничном пролёте. Впервые обитатели этого дома разговаривали на повышенных тонах за это лето, и женщины понимали, что вулкан наконец-то прорвался. Все слыхали о зловредных кознях сестры симпатичного молодого бизнесмена, сына хозяина, что приезжал на Пирит каждый год. Прислуга была подобрана тщательно с помощью проведения конкурса, и с тех пор не менялась. Даже во время отсутствия Фон Лихтенвальдов домработницы и садовник регулярно посещали большой дом, требующий немалого ухода и заботы, и выполняли свою работу.

Кристофер усмехнулся, поражённый тем, что даже в такую минуту сестра сохраняет свою удивительную эгоистическую натуру в лучших традициях её нарциссического амплуа.

– И как же ты пришла к подобному умозаключению? – стараясь сохранять заботливую интонацию, произнёс Кристофер, едва сдерживающийся от того, чтобы не высказать сестре всё, что он о ней сейчас думает.

– Ты хоть раз спросил меня за это время, как у тебя дела, сестра, всё ли с тобой в порядке, как ты себя чувствуешь? – девушка принялась жаловаться и давить на чувства брата самым жестоким образом, не стыдясь при этом ни на грамм, и ни на крупицу благоразумия не сомневаясь в правильности своих действий.

– Кристофер, замолчи, – дрожащим голосом вымолвила Алекса, взмолившись к небесам, чтобы пытка брата поскорее завершилась. – Прошу, замолчи. – В голове девушки лихорадочно крутились мысли одна за другой: «Неужели эта Нея произвела на брата такое сильное впечатление, что он готов расстаться со мною?»; «Неужто Кристофер влюбился и поэтому так разозлился на меня за эти детские выходки?». Не может быть. Она отрицала это до последнего, истерично качая головой как в туманном сне, напоминающем гадкую патоку, затягивающую тебя в свой плен с головой. В ней пробудилась и свирепая женская ревность.– Алекса, сестра, – Кристофер усмехнулся, устало потирая лицо напряжённой рукой, – я уверен, что когда-нибудь тебе повстречается чужой человек, на которого все твои манипуляции не произведут ни малейшего впечатления, и они перестанут работать и больше никогда не возымеют никакого эффекта и на других людей, которых ты безуспешно пытаешься обмануть. Я должен был давно спустить тебя на землю, вот за что мне действительно стыдно. Мать, отец, я, все мы виноваты в том, что с тобой происходит. Когда-то мы упустили тебя, и стало слишком поздно сделать что-то с твоим характером. И всё бы ничего, мы, как твоя семья, принимаем тебя любой, ты всегда будешь любима родителями, мною. Но то, что твой яд распространяется на других людей, которые этого не заслуживают, приводит меня к выводу, что всё зашло слишком далеко. Я не стану говорить об этом отцу, чтобы не приводить его в бешенство и не выдавать ему всей правды раньше, чем тебя всё-таки исключат. Но если говорить откровенно, сестра, я оборву с тобой любые контакты сам. Если ты не прекратишь, я клянусь, ты больше не приедешь ко мне никогда в Париж, я никогда не явлюсь к тебе в Германию, и не стану приезжать, когда ты проводишь время вместе с матерью и отцом. Я перестану быть твоим братом. Признаюсь честно, я не уверен, что говорю это не сгоряча и не остыну позже, как это всегда бывало. Но сейчас я чувствую, что способен на такое. Алекса, ты видишь, до чего ты меня довела своими выходками? Будь ты моя жена, а не сестра, я бы тебя давно покинул и позабыл. – Кристофер сел на то место, где ещё минутами ранее сидела его сестра, героиня этой длинной и тяжёлой на эмоции тирады. Она стояла подле спинки кровати, готовая разрыдаться от того, что доносилось из уст брата к её нежным ушкам, и сжимала яростно кулаки. В горле её застрял ком, разрушить который были способны только слёзы, которые со всей точностью нужно было пролить после всего пережитого. – Но ты моя сестра. Моя кровь. И я даю тебе ещё один шанс. Пойми, никто и никогда не будет стоять до последнего за тебя, как родной человек. Все, слышишь, все откажутся от тебя и покинут, как только поймут, какой ты на самом деле человек. Люди не станут давать тебе второго или сотого шанса. Они не имеют той жалости, что имеет близкий.

– Я оставлю тебя, – Крис знал, что Алекса больше всего стыдится своих слёз и ненавидит казаться слабой и плакать при ком-то, даже самом близком человеке. – Но если мною сказанное в этой комнате не возымеет должного эффекта на тебя, клянусь, я исполню то, что пообещал. Доброй ночи, сестра. И разумеется, в потоке своей жизни я могу редко узнавать, как твои дела и как ты себя чувствуешь, но я всегда помню о тебе и приеду в любой момент, если на то будет срочная необходимость или тебе понадобится моя помощь.

– Уходи! – слёзы полились ручейками по девичьим румяным щекам, выброшенные усиленным водопадным течением невыраженных чувств от боли и обиды.

Кристофер сознавал, что сестра надолго запомнит то, что сегодня случилось. Также он был уверен, что при любой другой ссоре она будет вспоминать это ему в укор и приводить в пример для того, чтобы обвинить его в жестоком обращении с ней и полном неуважении её чувств.

Это пойдёт ей на пользу. Все принцессы, росшие в величественных замках, должны принимать на себя удары в нежном возрасте, чтобы превратиться впоследствии в сильную и достойную женщину, способную и от чистого зла себя и детей своих защитить, и уважать других людей, если они того заслуживают.

Глава 24

После вышеперечисленных событий Кристофер пребывал в противоречивых чувствах. Была и вина, и хитрая мысль о том, что эта ситуация послужит отличным поводом для новой встречи с Неей. Воспользуется ли он этим или забудет обо всём, что нечаянно узнал и покинет остров безо всяких сожалений и замешательств душевного характера?

Кристофер явился на кухню, когда прислуга уже покинула дом. На улицах стемнело, и из широкого окна гостиной можно было увидеть, как на морском берегу загоралась ночная жизнь. С теплотой вспоминая, как однажды он занимался сёрфингом и увидел Нею на этом пляже, одетую в купальный костюм, такую яркую и выделяющуюся на фоне оазиса. Как будто этот образ хранил в себе всю бьющую ключом жизнь. Картина предстала не к месту, ведь в эту минуту он пытался разрешить конфликт с самим собой, идти ему к девушке или не идти. Ответом послужила тишина и неспокойное сердце, полное самообмана и тянущееся к соблазну.

Кристофер поднялся с барного стула, допив последний глоток крепкого напитка, что хранился здесь с тех пор, как прилетали его парни, взял ключи с туалетного столика в прихожей и вышел из дома. Ему приветливо улыбался полумесяц, как всегда загадочный и чарующий своим полукругом.

– Я полный кретин. – Усмехнулся сам себе в темноте Кристофер, прежде чем выйти со двора. Свет фонарей на миг ослепил глаза, но ничто не могло обмануть его сердце.

Было поздно, чтобы приходить в гости, но не для их завязавшейся странной дружбы. Они не раз встречались, когда часы пробивали за полночь, и было время, когда прощались на рассвете.

Крис сворачивал на главную улицу, ведущую к дому Неи, и не повстречал ни одной живой души на своём пути. Казалось, ничто и никто не способны помешать ему или остановить душевный порыв.