Крещение огнем. Башня Ласточки

Даниель Эчеверри криво усмехнулся.

– Напомнив ему о солдатской верности, вы невольно разбередили старую рану, господин поэт.

– То есть? Какую рану?

– Солдаты искренне оплакивали Цириллу, когда до них дошли известия о ее смерти. А потом разнеслась новая весть. Оказалось, что внучка Калантэ жива. Что она в Нильфгаарде и тешится благосклонностью императора Эмгыра. Тогда началось массовое дезертирство. Поймите, эти люди бросили дома и семьи, убежали в Содден и Бругге, в Темерию, потому что хотели биться за Цинтру, за кровь Калантэ. Хотели бороться за освобождение страны, изгнать из Цинтры агрессора, сделать так, чтобы наследница Калантэ обрела принадлежащий ей по праву трон. А что оказалось? Кровь Калантэ возвращается на трон Цинтры в почестях и славе…

– Как марионетка в руках Эмгыра, похитившего ее.

– Эмгыр женится на ней. Хочет посадить рядом с собой на императорский престол, подтвердить титулы и лены. Разве так поступают с марионетками? Цириллу видели при императорском дворе послы из Ковира. Они утверждают, что не похоже, будто ее увели силой. Цирилла, единственная наследница трона Цинтры, возвращается на престол союзницей Нильфгаарда. Такие вести разошлись среди солдат.

– Вести, которые распустили нильфгаардские агенты.

– Я-то знаю об этом, – кивнул граф. – Но солдаты не знают. Поймав дезертиров, мы караем их петлей, но я их немного понимаю. Это цинтрийцы. Они хотят драться за свои, не за темерские дома. Под своим, не темерским командованием. Под собственными штандартами. Они видят, что здесь, в этой армии, их золотые львы склоняются перед темерскими лилиями. У Виссегерда было восемь тысяч солдат, в том числе пять тысяч знатных цинтрийцев, остальные – темерские вспомогательные отряды и рыцари-добровольцы из Бругге и Соддена. Сейчас корпус насчитывает шесть тысяч. А дезертировали исключительно цинтрийцы. Армия Виссегерда тает и без боев. Вы понимаете, что для него это означает?

– Потерю престижа и положения.

– Конечно. Еще несколько сотен дезертиров, и король Фольтест отберет у него жезл. Уже сейчас этот корпус трудно назвать цинтрийским. Виссегерд мечется, хочет пресечь бегство, поэтому распускает слухи о сомнительном и даже незаконном происхождении Цириллы и ее предков.

– Слухи, которые вы, граф, – не сдержался Геральт, – воспринимаете с явным неудовольствием.

– Вы заметили? – улыбнулся Даниель Эчеверри. – Ну что ж, Виссегерд не знает моей родословной… Кратко говоря, мы с Цири родственники. Мюриель, графиня Гаррамон, по прозвищу Прелестная Мерзавка, прабабка Цири, была и моей прабабкой. О ее любовных похождениях в родне ходят легенды, тем не менее я без всякого удовольствия слушаю Виссегердовы измышления о склонностях моей родоначальницы к кровосмешению и ее неразборчивости в связях. Но не реагирую. Ибо я – солдат. Правильно ли вы меня поняли?

– Да, – сказал Геральт.

– Нет, – сказал Лютик.

– Виссегерд командует корпусом, входящим в состав темерской армии. А Цирилла в руках Эмгыра – угроза корпусу, а значит, армии и тем самым моему королю и моей стране. Я не намерен отрицать распускаемые Виссегердом слухи о Цири и тем самым подрывать авторитет командующего. Наоборот – я склонен даже поддерживать его утверждения, будто Цирилла – незаконнорожденная и не имеет права на престол. Я не только не пойду против маршала, не только не буду подвергать сомнению его решения и приказы, но наоборот – всячески поддержу их. И исполню, когда потребуется.

Ведьмак презрительно усмехнулся.

– Теперь, надеюсь, ты понимаешь, Лютик? Господин граф и не думал считать нас шпионами, иначе он не стал бы все так подробно объяснять. Господин граф знает, что мы невиновны. Но он пальцем не пошевелит, когда Виссегерд приговорит нас…

– Неужели это значит… Это значит, что…

Граф отвел глаза.

– Виссегерд, – проговорил он тихо, – в бешенстве. Вы многое потеряли, попав ему в руки. Особенно вы, милсдарь ведьмак. Мэтра Лютика я постараюсь…

Его прервало появление Виссегерда, все еще пурпурного и сопящего, как бугай. Маршал подошел к столу, ударил жезлом по устилающим стол картам, потом повернулся к Геральту и пронзил его взглядом. Ведьмак не опустил глаз.

– Раненый нильфгаардец, которого схватил разъезд, – процедил Виссегерд, – ухитрился по пути сорвать перевязку и изошел кровью. Он предпочел умереть, чем содействовать поражению и смерти своих соплеменников. Мы хотели его использовать, но он сбежал от нас в мир иной, протек сквозь пальцы, ничего на пальцах не оставив, кроме своей крови. Добрая школа. Жаль, что ведьмаки не прививают таких принципов королевским детям, которых забирают на воспитание.

Геральт молчал, но глаз по-прежнему не опускал.

– Что, выродок? Игра природы? Дьявольское порождение? Чему ты научил похищенную Цириллу? Как воспитал? Все видят и знают как! Этот ублюдок жив, расположился на нильфгаардском троне без всяких-яких! А когда Эмгыр призовет ее на свои перины, она без всяких-яких с превеликим желанием расставит ножки… курррва мать! Проститутка!

– Вами руководит злоба, – буркнул Лютик. – Это что ж, по-рыцарски, взвалить на ребенка вину за всех? На ребенка, которого Эмгыр увел силой?

– Против силы тоже есть способы! Именно рыцарские, именно королевские! Будь она настоящей королевской крови, она б нашла их! Нашла бы нож! Ножницы, кусок разбитого стекла, наконец. Шило! Могла себе, сука, зубами жилы перегрызть на кистях! На собственном чулке повеситься!

– Я не желаю вас больше слушать, господин Виссегерд, – тихо сказал Геральт. – Не желаю больше слушать.

Маршал громко скрежетнул зубами, наклонился.

– Не желаешь? – проговорил он дрожащим от бешенства голосом. – Все складывается как нельзя лучше, потому что мне как раз больше нечего тебе сказать. Только одно: тогда, в Цинтре, пятнадцать лет назад, много болтали о Предназначении, ведьмак. В ту ночь твоя судьба была предрешена, черными рунами выписана меж звезд. Цири, дочь Паветты, – вот твое Предназначение. И твоя смерть. Ибо за Цири, дочь Паветты, ты будешь висеть.

Глава пятая

К операции «Кентавр» бригада приступила в качестве отдельного подразделения IV Конной Армии. Мы получили подкрепление в виде трех сотен легкой вердэнской кавалерии, которые я передал в подчинение боевой группе «Вреемде». Из остальной части бригады, по примеру кампании в Аэдирне, я выделил боевые группы «Сиверс» и «Мортейсен», каждая в составе четырех эскадронов.

Из района сосредоточения под Дришотом мы вышли в ночь с пятого на шестое августа. Приказ группам был таков: выйти на рубеж Видорт – Каркано – Армерия, захватить переправы на Ине, уничтожая встреченного противника, но обходя крупные узлы сопротивления. Устраивая пожары, особенно ночью, осветить дорогу дивизионам IV Армии, вызвать панику среди гражданского населения с тем, чтобы создать пробки беженцев на всех коммуникациях в тылах врага. Имитируя окружение, оттеснять отступающие подразделения врага в сторону реальных котлов. Уничтожая отдельные группы гражданского населения и пленных, вызывать ужас, усугубляя панику и ломая моральный дух неприятеля.

Вышеприведенную задачу бригада выполняла с величайшей солдатской самоотверженностью и самоотдачей.

    Элан Трахе За императора и отечество. Славный боевой путь VII Даэрлянской кавалерийской бригады

Мильва не успела подбежать и схватить лошадей. Она оказалась свидетелем их кражи, но свидетелем беспомощным. Сначала ее окружила ошалевшая, паникующая толпа, потом дорогу перекрыли мчащиеся телеги, затем она увязла в блеющей отаре овец, сквозь которую пришлось пробиваться, как сквозь снежный завал. Потом, уже у Хотли, лишь прыжок в заросшее камышом прибрежное болото спас ее от мечей нильфгаардцев, безжалостно кромсавших сбившихся у реки беженцев, не разбирая ни женщин, ни детей. Мильва кинулась в воду и перебралась на другой берег, то бродом, то плывя на спине среди сносимых течением трупов.

И пустилась в погоню. Она запомнила, в каком направлении сбежали кметы, укравшие Плотву, Пегаса, гнедого жеребца и ее собственного воронка. А при седле у воронка был ее бесценный лук. «Что делать, – думала она, хлюпая на бегу набравшейся в сапоги водой. – Остальные пока обойдутся без меня. Мне, сучья мать, надо отыскать лук и лошадь!»

Сначала она отбила Пегаса. Мерин поэта не обращал внимания на колотившие его по бокам берестяные лапти, не реагировал на непрекращающуюся ругань неумелого седока и не собирался переходить в галоп, а шел через березняк лениво, сонно и медленно. Парень сильно отстал от остальных конокрадов. Услышав, а потом и увидев за спиной у себя Мильву, он не раздумывая скатился с лошади и дал деру в чащу, обеими руками поддерживая штаны. Мильва не стала его догонять, превозмогла клокотавшее в ней желание как следует отлупцевать воришку. Запрыгнула в седло с ходу, так что забренчали струны лютни, притороченной к вьюкам. Хорошо зная лошадей, она заставила мерина перейти в галоп. Вернее, на тяжелый бег, который Пегас почему-то считал галопом.

Но даже этого псевдогалопа хватило, потому что конокрадам не давала как следует двигаться вторая – нетипичная – лошадь, норовистая Плотва ведьмака, гнедая кобыла, которую раздраженный ее фокусами Геральт то и дело обещал обменять на другую верховую скотину, пусть даже на осла, мула или хоть козла. Мильва догнала грабителей в тот момент, когда разозленная неумелым использованием поводьев Плотва повалила седока на землю, а остальные кметы, соскочив с седел, пытались усмирить брыкающуюся и лягающуюся кобылку. Они были настолько заняты этим, что Мильву заметили, лишь когда она налетела на них на Пегасе и двинула одному кулаком по лицу, сломав нос. Когда он падал, воя и призывая божью помощь, она его узнала. Это был Лапоть, кмет, которому явно не везло на людей. И особенно на Мильву.

Мильву, увы, счастье тоже покинуло. Точнее говоря, виною было не счастье, а ее собственная дерзость и подтвержденная практикой уверенность в том, что любым двум кметам она сумеет наложить так, как сочтет нужным. Однако, соскочив с седла, она неожиданно получила кулаком в глаз и, непонятно как оказавшись на земле, тут же выхватила нож, готовая выпустить напавшему кишки, но отхватила толстой палкой по голове, да так, что дубина треснула, запорошив ей глаза корой и пылью. Оглохшая, ослепшая, она тем не менее ухитрилась вцепиться в колено охаживающего ее обломком дубинки кмета, а кмет неожиданно взвыл и упал. Второй крикнул, заслонил голову обеими руками. Мильва протерла глаза и увидела, что он закрывается от сыплющихся на него ударов плети, которые наносил сидевший на гнедом коне наездник. Она вскочила, с размаху дала поваленному кмету по шее. Конокрад захрипел, дернул ногами и раздвинул их. Мильва тут же воспользовалась этим, вложив в точно направленный пинок всю злость. Парень свился в клубок, зажал руками промежность и завыл так, что с берез посыпались листья.

Тем временем хозяин гнедого коня, разделавшись с другим кметом и пускающим кровь из носа Лаптем, ударами плети погнал обоих в лес, развернулся, чтобы отхлестать воющего, но сдержал коня. Потому что Мильва уже успела одной рукой схватить своего вороного, а в другой держала лук с наложенной на тетиву стрелой. Тетива была натянута наполовину, но наконечник стрелы направлен прямо в грудь наездника.

– Я знал, – сказал он спокойно, – что мне представится случай вернуть твой наконечник, эльфка.

– Я не эльфка, нильфгаардец.

– Я не нильфгаардец. Опусти наконец свой лук. Если б я желал тебе зла, мне достаточно было просто посмотреть, как они с тобой разделаются.

– Без тебя знаю, – проговорила она сквозь зубы, – что ты за тип такой и чего от меня хочешь. Но спасибо за спасение. И за мою стрелу. И за того стервеца, в которого я на вырубке скверно выстрелила.

Кмет, получивший между ног, согнувшись в три погибели, давился криком, вжавшись головой в лесной подстил. Наездник не глядел на него.

– Хватай коней, – сказал он, глядя на Мильву, – мы должны побыстрее отскочить от реки, армия прочесывает леса по обоим берегам.

– Мы? – поморщилась она, не опуская лука. – Вместе? С каких это пор мы стали родней? Или друзьями?

– Я объясню. – Он развернул коня и схватил вожжи гнедого жеребца. – Если ты дашь мне на это время.

– Времени-то как раз у меня и нету. Ведьмак и остальные…

– Знаю. Только нам не спасти их, если позволим себя прикончить или поймать. Хватай коней – и в чащу. Поторопись.