Казнь

Отчаяние и злоба охватили его душу. Он вскочил, пробежал через сад на двор, нашел лошадь и бешено помчался по дороге. «Смерть, смерть», – шептал он, нещадно погоняя коня, и уже чувствовал у своего виска холодный ствол револьвера.

XXI

С самого приезда в деревню это первый веселый день, как объяснила Вера Весенину, едва они отъехали с версту от усадьбы.

– А то такая скучища! С мамой что?то творится: она то веселая, то грустная. Вот хоть сегодня: на нее смотреть страшно было. Анна Ивановна, та, кажется, в монастырь готовится. Все нервные такие, даже я разнервничалась, и тогда… помните?

– Это что вы перестали понимать меня? – улыбнулся Весенин и взглянул на ее полудетское лицо со строгими чертами англичанки.

Она кивнула головою.

– Мне тогда так понравилась статья Долинина, хотя ее вы только пересказали, ну… а потом я стала читать, и правда она странная.

– Она подкупает сначала тоном и тем, что в ней есть проблеск мысли, сказал серьезно Весенин, – но именно проблеск. Он сам не уяснил ее себе и, понятно, не мог и передать.

– Довольно! – остановила его Вера. – Я хочу веселиться, гулять, наслаждаться природою. Стойте! Я сорву ягоду.

Весенин осадил лошадь. Вера выскочила из двуколки и подбежала к кустику у опушки. Красные ягоды издали можно было принять за капли крови на зеленой траве. Вера вернулась с горстью ягод.

– Вы правьте, а я вас кормить буду! Помните, как раньше я кормила вас и папу.

– Я?то помню! А вот вы?

– Я все помню! Вы с папой садились в шарабан, и я между вами. Мы ездили на мельницу. Там я гуляла с Ефимьей, что теперь у вас, и, вернувшись, кормила вас ягодами, которые собирала сама.

Весенин счастливо засмеялся. В свою очередь он мог ей признаться, что давно не проводил такого радостного дня. Они были на сенокосах, и Вера, дурачась, пробовала и косить, и грабить, и метать стоги, потом они остановились в избе старосты выпить чаю и закусить, и она выбежала порезвиться с детьми и вернулась в избу раскрасневшаяся, как вишня.

Степенная Василиса, жена старосты, с улыбкою взглянула на нее и, обратясь к Весенину, сказала:

– Вот бы тебе, Федор Матвеевич, жену такую!

Весенин вспыхнул и шутливо ответил:

– Выдумала, Василиса! Она барышня, а я управляющий: нешто пара!

– И – и, родимый, и не такие женятся, – возразила Василиса, – вон у нас тута енеральша на даче жила, так за ахтера вышла.

– А ты почем знаешь, что он ахтер? – хохоча, спросила Вера.

– Сказывали так у нас, барышня!

Вера долго смеялась над этим. Когда они возвращались домой, она вдруг спросила Весенина:

– Вы это в шутку ответили Василисе или серьезно?

Весенин смутился, почувствовав, как защемило его сердце при этом вопросе.

– В шутку! – ответил он.

– То?то, – сказала Вера и задумалась. И внезапно у них словно иссяк разговор, хотя каждый думал свою думу.

– Вот и дом, и опять скука! – вздохнула Вера, завидя усадьбу.

– Хотите, – предложил Весенин, – я вас буду брать во все свои поездки по имениям и мало – помалу обучу хозяйству? И польза, и удовольствие!

– Правда? – Вера обернула к нему свое разгоревшееся лицо. Весенин кивнул.

– И как хочу?то! – воскликнула Вера. – Спасибо вам. Вы все тот же дядя Федя!

Весенин на миг погрустнел. Ее возглас напомнил ему, что между ними добрых пятнадцать лет разницы. Дома их встретила бодрая, помолодевшая Елизавета Борисовна.

– Смотрите! – шепнула Вера Весенину. Даже Анна Ивановна казалась как?то менее углубленной в себя. Весенин взглянул на нее и понял, что Долинин потерял всякую надежду, такое безмятежное спокойствие было на ее лице.

– Оставайтесь обедать, – сказала Весенину Елизавета Борисовна.

– Не могу. Я лучше вечером, – отказался он.

– Вот и гадкий, я снова перестану понимать вас, – капризно сказала Вера.

Он засмеялся.

– Я не хитрая штука. Снова разберете!

Он оставил общество и уселся в свою двуколку, полный небывалого счастья, но мысли его омрачились, когда вместо Долинина он нашел на своем столе записку.

«Прощайте и не поминайте лихом. Она отреклась от меня. Ваш Н. Долинин».

– Совсем словно оглашенный какой, – объяснила, подавая обед, Ефимья, – влетел это во двор, конь?то весь в мыле (уж Елизар водил его потом, водил. Так и дрожит!), и сейчас на Елизара: беги, говорит, в деревню, чтобы в сей секунд лошади мне были. В город, значит. Елизар ему и то, и другое. Так и мечет. На, говорит, рупь тебе! За лошадей не торгуйся. Ну, и уехал!..

«Если бы такое письмо мне оставил брат его, я подумал бы, что он решился на самоубийстве», – подумал Весенин, но и Николая ему было жалко. Если вскоре у него пройдет это страдание, то теперь оно для него невыносимо тяжко.

Весенин прошел в спальню, взял книгу и прилег на постель, но читать ему не читалось. Необыкновенное чувство, которое он так долго, так настойчиво гнал от себя, теперь овладело им и наполнило ум его какою?то расслабляющей мечтательностью. Он встал с постели и велел седлать лошадь. Все равно день его на сегодня закончен, и гораздо приятнее провести его остаток там, в усадьбе, чем в своей одинокой берлоге.

Он сел на лошадь и, напевая вполголоса, поехал по знакомой дороге.

Весенин застал дам играющими в крокет.

Они были оживлены, даже Анна Ивановна засмеялась, крокируя шар Веры.

«Странная женщина, – подумал Весенин, глядя на нее, – нанесла тяжелый удар любимому человеку и стала веселее, чем была прежде. Словно гору с плеч свалила!»

Елизавета Борисовна и Вера радостно приветствовали Весенина.

– Вот и отлично! – сказала Вера. – Вы с Анной Ивановной, а я с мамой! – и она поспешно сунула в руки Весенина молоток.

Весенин послушно стал закатывать свой шар. Недалеко от них няня качала Лизу на качелях, и при каждом взмахе качелей Лиза громко вскрикивала.

Вера с Елизаветой Борисовной, выигрывая каждую партию, громко смеялись.