Привычка к войне

– С комбатом, Андрюха, полный финиш. – Еруслан лежал на краю, спиной к тусклой лампочке. Говорил он спокойно, но в глазах горел недобрый огонек.

– Он на прежней должности начальником зоны был в Забайкалье. И мы для него – те же зеки. Он обыкновение имеет рацию свою об головы срочников разбивать. А потом обломки в рожу тебе бросит и скажет: «Вали к связистам, неси новую!». Во всю голову переконтуженое создание, короче.

– Да уж. Ну а взводный наш?

Парни заулыбались и Дед налил очередную кружку.

– А у нас взводный – золотко. Через неделю с отпуска приедет. Дядя Валя. Страшный лейтенант Шулятьев. Глухой только.

– В смысле – глухой?

– В смысле – слышит совсем слабо. Ему годов уже очень много, а старлей все еще, потому что из ментов перевелся в военные. Ну, дай ему Бог здоровья. Все бы командиры такими были.

Дед отхлебнул из кружки и передал коньяк Зайцу.

– И менты тоже!

А потом мы стали потихоньку болтать о том, да о сем, и кто чего повидал уже в армии, и чего у нас еще будет. Ржали потихоньку, ходили на перессык поодиночке, чтобы чужого внимания не привлекать и судьбу свою солдатскую лишний раз не испытывать. А когда допили вторую, непонятно откуда взявшуюся бутылку – завалились спать. Захмелевший изрядно, я успел еще улыбнуться и решил для себя, что не так уж все и плохо, как показалось сначала. И провалился в сон.

Глава 6. Казни египетские

А с утра потянулась служба, трудная и муторная. Я пытался вжиться в происходящее, уловить – что здесь да как, и зачем все это надо. И через месяц знал уже все, что было мне знать положено.

Место под батальон было выбрано к северу от станицы, на большом холме, метрах в семистах от крайних дворов. Правда, был еще хуторок, домов в пять, которые стояли совсем рядом, через дорогу на КПП. В том хуторке мгновенно появились предприимчивые местные, которые в любое время суток охотно принимали от военных тушенку и ГСМ, расплачиваясь сносным коньяком, дрянной водкой, дешевым пивом и семечками.

О тех днях, когда батальон появился в Червленой, говорили много и охотно. Рассказы те были преисполнены героическим пафосом. Суть рассказов сводилась к тому, что это невероятно трудно – в течении месяца рыть окопы день напролет, а ночью сидеть в этих окопах с ржавым автоматом в обнимку и делать вид что не спишь, – бдительно вглядываешься в ночь. Пьяные офицеры шарахались по траншеям, пинками будили солдат и рассказывали поучительные истории одна другой страшнее, о том, как это опрометчиво – спать на посту когда вокруг так и кишат боевики.

Из благ цивилизации оперативно могло появиться только электричество.

Дров не было. Дрова привозили из Сибири. Каждый день солдатня на нескольких шишигах[6 - Грузовик ГАЗ-66.] ехала на вокзал доставать тяжелые сырые осиновые и березовые бревна из полувогонов, грузить в машины и вываливать на краю батальона. Там в любое время дня всегда находились человек тридцать со всех рот, а так же часть наряда по кухне. Бревна пилились на чурки пилами системы «Дружба-2». Пилы были тупыми и работать было тяжело. Время от времени находился доброволец, который заявлял своему старшине, что умеет наточить пилу, брал напильник и окончательно губил инструмент. Кололись дрова топорами, с приваренными кроватными ножками вместо рукоятей. Хотя наряд на дрова был не легче любого другого, желающие попасть в него находились всегда – главным образом потому, что никто там не стоял у тебя над душой, а огрести люлей можно было только в случае невыполнения нормы или потери инструмента. К тому же «лесосека» находилась в непосредственной близости от «пьяного» хутора.

Не было питьевой воды. За ней каждое утро куда то ходила цистерна в сопровождении БРТа разведвзвода. Когда она останавливалась около столовой, со всех рот к ней шли дневальные с бачками. Вода отпускалась по норме – один бачок на взвод в сутки.

Тут и там вокруг батальона поднимались клубы пара – в этих местах на поверхность выходил родоновый кипяток, и тотчас исчезал в песке. Так что с наличием технической воды проблем не было – скважина давала воду в баню, умывальники и кухню. Вместе с кипятком шел природный газ, потому кипяток вырывался из труб рывками, прерывавшимися яростным шипением и бульканьем. Находились умники кипяток поджигать – из-за этого случилось несколько серьезных ожогов и один маленький пожар. Пить родоновую воду было можно, как и любую жидкость, но медицина настоятельно не рекомендовала этого делать. Так что первую осень и зиму батальон изнывал от жажды.

Вторым бичом была грязь.

Для того, чтобы по-человечески помыться, нужно было встать за час до подъема. К этому времени кипяток в умывальниках успевал остыть до приемлемой температуры. И это был единственный вариант. Для того чтобы остудить кипяток просто не было других емкостей, кроме баков над умывальниками. В батальоне имелась баня, которая располагалась в палатке возле санчасти, и мы, как и все нормальные военные, должны были посещать ее как минимум раз в неделю. Только вот мыться под душем водой, температура которой 93 градуса по Цельсию, мягко говоря – не комфортно.

Первый раз нормально помыться мне довелось незадолго до Нового 2001 года.

Самой большой радостью для нас была смена белья. Постельное, белухи и портянки возили то ли с Ханкалы, то ли с Грозного, и случалась сея радость приблизительно раз в месяц. Практически невыполнимой задачей была стирка формы. Подменки у старшин не было. Высушить китель со штанами за ночь было нереально, не говоря о бушлате с ватниками. Все, что военнослужащий мог себе позволить, – решиться провести бессонную ночь (если той ночью он был свободен) за стиркой портянок. Для этого нужно было после отбоя пойти в умывальник, сунуть половину портянки под струю кипятка, потом размахивать ею, чтобы остыла, намылить и повторить так же с другой половиной. Ночью портянки сушились возле печки. И даже этот простой процесс необходимо было контролировать – портянки могли прогореть, а могли уйти, ибо скомуниздить стираное всяко проще, чем стирать самому.

Напасть третья – вши.

Вши приехали в батальон вместе с матрацами, неизвестно сколько хранившимися на каких-нибудь секретных складах на случай ядерной войны, и от долгого лежания принявшие толщину и структуру досок. Во многих матрацах сохранились следы жизнедеятельности грызунов.

Сожительство с вшой – дело на редкость неприятное. Вошь первым делом селится на поясе, в бельевых швах. Размножается бурно, охотно, кусает азартно, зло, отчего по телу распространяется раздражение. Травили вошь сообща. Раз в неделю медичка выставляла под взводом трехлитровую банку с вонючим раствором, и выдавала несколько одноразовых шприцов. Раствор следовало наносить по всем швам одежды, после чего вошь на несколько дней отступала.

Вшей ласково называли БэТэРами.

Несмотря на все меры, которые принимались в вопросах гигиены питания – к концу первого месяца в батальоне случилась дизентерия. То была сущая катастрофа. Поголовье болезных решительно не помещалось в двух палатках санчасти. Скудная медицинская библиотека была уничтожена за неделю, а первые письма с далекой Родины пришли только через два месяца. Дневальные по санчасти искали опустошенные пивные полторашки, набирали в них кипяток и выставляли возле дверей сортира студить. Больным волей-неволей приходилось перенимать местные обычаи оправления туалета.

Строился и закапывался батальон ударными темпами. Весь день напролет экскаватор копал по периметру глубокий ров, складывая вынутый грунт на внутреннюю сторону, безжалостно уничтожая обустроенные неделей ранее щели, окопы и ДОТы[7 - Долговременные огневые точки.], после чего огневые точки восстанавливались, но уже на валу. По углам аккуратного квадратного периметра поднялись караульные вышки. Эти круглосуточные посты в целях безопасности были обиты толстыми железяками, украденными с железной дороги. На постройку этих вышек, да еще кухни, ушла почти вся деловая древесина. Все остальное строилось из того, что удавалось найти в развалинах. Развалин в округе было много, на них отправлялись саперы, и складывали то, что удавалось добыть, в большую кучу. Куча эта являлась объектом особо охраняемым, поскольку хотя бы какие-то стройматериалы требовались всем. Специальный офицер из РМТО постоянно торговался возле кучи со старшинами, клянчившими несколько досок на неотложные нужды.

Первыми кирпичными зданиями, появившимися в батальоне стали штаб и кича[8 - гауптвахта], которая никогда не пустовала. Контрактники и офицеры пили много и буйно. Оружие было повсюду – изоляция перебуханых военных являлась необходимостью.

Глава 7. Беседа

Первый раз огреб я через неделю по приезду.

Подошла моя очередь заступать дежурным по роте. Ночь прошла без происшествий, подошло время подъема.

– Командуй, – сказал я Зайцу.

– Вэ-э-э-этараяротапа-а-а-А-А-А —ДЪЕ-О-О-О-М! – Зайцевская манера орать команды с поста дневального походила на то, как в ринге представляют боксеров.

– Завали хлебало! – отозвался третий взвод, поголовье «крутых и дохрена отслуживших» в котором превышало половину.

Заскрипели шконки, захрустели в расправляемых молодых плечах суставы, захлопали портянки. Народ, кто не видел в себе выдающихся заслуг и особенностей, вылазил из палаток и брел к забору на перессык.

Утренняя зарядка – святой армейский ритуал во все времена – в батальоне «Пьяные Винни-Пухи» не практиковалась. Только разведвзвод, в тех редких случаях, когда не уходил в ночь по своим неведомым делам, выбегал на пробежку. Бегали они, отжимались и подтягивались в бронежилетах, чем недвусмысленно подчеркивали свою принадлежность к элите.

Остальной же люд время до завтрака коротал как придется. Кто-то находил в себе силу и решимость сходить до умывальника умыть рожу, кто-то, удовлетворив неотложные физиологические потребности, возвращался к актуальным и досыпал поверх заправленной кровати, кто-то уже озадачился тем, что котелок его за ночь вырастил ноги.

«Крутые» досыпали по-людски, и в то время, когда все остальные уже топтались на месте построения.

– Третий взвод, выходим строиться на завтрак.

– Слышь, мент. Еще раз зайдешь сюда – рожу сломаю! – из темноты вылетел сапог и приземлился возле моих ног.

– Рота уходит на завтрак через семь минут! – тщательно выговаривая слова, чтобы голос не дрогнул, ответил я и запнул сапог обратно в темноту.

***

– Слышь, сержант, тебя там на беседу приглашают.

А я, сменившись с наряда и завалившись на кровать, уже начинал верить, что сегодня беседа не состоится.

– Ну, пойдем.

***

Кузя парнем был здоровым и выглядел старше своих лет. Разговаривал он неспешно, рассудительно и, в отличие от остальных крутых, голос никогда не повышал.

– Ты, сержант, человек в роте новый. Поэтому и выкаблучиваться тебе еще рано.

Дальний проход между палатками освещался только луной и редкими далекими отблесками от качавшихся на ветру фонарей. Беседовать собрались человек десять. Кузя обозначал точку зрения собравшихся, те, временами, добавляли упущенное. В голосах «подсирал» привычно проскакивали истерические ноты. Я вяло соглашался, так как спорить особо было не о чем.