Слепой. Выстрелы в темноте

– Я не стал спрашивать Узбека, как могли на него выйти, как установили его связь со мной. Этого он не понял, это случилось незаметно для него. Делайте вывод: надо держать ушки на макушке.

– Может, нас и теперь пасут? – предположил человек лет тридцати с причесанными на пробор волосами. – Чисто сейчас.

– Не исключено, господин Поручик. Мы это будем иметь в виду. Но дергаться пока рановато. Пусть наши заказчики думают, что владеют ситуацией.

– А что за дело? – осторожно осведомились у Плаща.

– Вот, – он выложил на стол цветную семейную фотографию.

– Можно? – спросил Вирус, прежде чем взять ее в руки.

– Сами смогли бы все провернуть, только хотят в стороне остаться, – вытаращенные глаза Сыча глядели на снимок без всякого выражения.

Вирус взглянул на оборотную сторону фотографии и присвистнул:

– Ого. Неужто отвалят? В прошлый раз в три раза меньше никак не могли выдоить.

– Знаешь, кто это?

– Я знаю, – сказал Поручик, заглянув через плечо товарища. – Абросимов, хозяин «Сибстали».

* * *

В течение недели перемещения «объекта» по городу внимательно отслеживались. Как всегда в таких случаях, составляли «распорядок дня». Брать нужно было Никиту Абросимова, но на фотографии был не он один – значит, неплохо бы в придачу к олигарху прихватить и членов его семьи.

Плащ не нуждался в подсказках, он и сам знал, что лучше – два заложника или один, три или два. Каждый лишний заложник осложняет шансы на успех силового освобождения. Пленника-одиночку еще можно вытянуть из заварухи живым. Но кого-то из троих похитители обязательно успеют отправить на небеса.

Зато с тремя много возни. Внутри компании заложников в условиях неволи могут возникнуть серьезные проблемы. Кроме того, троих сложнее взять зараз.

Абросимов с женой и дочерью в заложниках – это было бы замечательно. Но за целую неделю они никуда не отправились вместе. Об этом Плащ узнал, распределив задания между своими людьми, – на чужую информацию он полагаться не хотел.

У каждого в семье был свой ритм жизни. У Абросимова львиную долю времени забирало управление огромной империей «Сибстали». За неделю не удалось зафиксировать ни одной его встречи, которую можно было бы назвать стопроцентно личной, не имеющей отношения к бизнесу. Складывалось впечатление, что у Никиты Анатольевича даже нет любовницы.

Правда, он каждый день по часу плавал в бассейне, но даже это вряд ли было увлечением. Вероятно, он и о собственном здоровье заботился ради дела, стараясь сохранять работоспособность с утра до позднего вечера.

Время его жены тоже было расписано. Она неустанно заботилась об огромной империи под названием «собственное Я». Наблюдатели сопровождали ее к стоматологу (она отбеливала зубы), в косметический кабинет, на выставки современной скульптуры – одну официальную, в Манеже, и две неформальные, в полуподвальных помещениях. Она ездила на занятия по ландшафтному дизайну, чтобы применить потом свои знания на обширном загородном участке.

Из всех троих членов семьи она больше времени проводила дома, поскольку нуждалась в дневном сне с двух до пяти часов и любила посидеть у телевизора. Проникнуть внутрь элитной жилой пятнадцатиэтажки на набережной Москвы-реки было непросто, и Плащ не видел в этом нужды. Чтобы иметь приблизительное представление об образе жизни обитателей квартиры, достаточно было дежурства Вируса с биноклем на крыше одного из соседних зданий.

Если отец семейства по крайней мере ночевал дома, то дочь Даша делала это через раз. С помощью отца она восстановилась в институте, откуда ее отчислили из-за прогулов, но продолжала самозабвенно сачковать. В общаге она проводила больше времени, чем на занятиях, – ей как будто нравились тесные, прокуренные насквозь комнатушки, где царил студенческий беспорядок. Еще она посещала концерты, где длинноволосых музыкантов-рокеров «колбасило» на сцене почище, чем зрителей в зале. Тусовалась с молодняком в черных майках, недовольным существующим «буржуазным» строем.

У другого при таком раскладе могло бы возникнуть искушение ограничиться захватом одного Абросимова. Или пойти по пути наименьшего сопротивления и выкрасть одну только дочь. Но Плащ не имел привычки спешить. С помощью своих людей, которые ежедневно вели наблюдение, он заочно изучал будущих пленников. Плащ поступал так всегда. Ему важно было составить психологический портрет человека, чтобы предвидеть его поведение во время захвата и после, в период вынужденного сидения взаперти.

Чего ожидать: упадка духа, молчаливого отчаяния или, наоборот, приступов истерики, лихорадочных поисков малейшей возможности для бегства? Как лучше обращаться с пленником или пленницей: либерально или жестко, запугивать или успокаивать?

Обычно Плащ старался собрать сведения и о тех, с кем сразу после похищения придется начинать переговоры. Обратятся они в милицию или постараются исключить малейший риск?

В случае похищения жены или дочери бизнесмена еще можно рассчитывать на полюбовную договоренность в обход правоохранительных органов. Но похищение такой масштабной фигуры, как хозяин «Сибстали», не удастся утаить, факт в любом случае станет известен милиции.

Варианты тем не менее возможны. Какова будет степень сотрудничества с ментами тех, кто временно возьмет на себя бразды правления фирмой? Станут ли они информировать о каждой детали переговоров с похитителями или о чем-то промолчат? Будут ли готовы пожертвовать всем ради спасения пленников или каждый лишний «лимон» будет значить для них слишком много?

К концу недели Плащ пришел к выводу, что в отсутствие Никиты Абросимова управление возьмет в свои руки младший брат. Но это были лишь догадки, хотя и основанные на здравом смысле и жизненном опыте. А это слишком ненадежная вещь, когда речь идет о внезапном кризисе в огромной корпорации с головным офисом в непосредственной близости от заповедного Садового кольца.

Глава шестая

Казалось, задача перед Никитой Анатольевичем стоит простая. Убедительно попросить в объектив камеры, чтобы требования похитителей исполнили. Сказать, что люди они серьезные, долго ждать не будут.

Но внутренний голос все время искушал передать хоть малую толику от себя, между строк. Другой возможности может и не представиться.

Что именно передать? Он не имеет ни малейшего представления, где их держат. Шум транспорта с улицы не слышен, но вывод, что их держат за городом, был бы слишком скоропалительным. Можно поставить двойные окна, уплотнив их звукоизолирующими прокладками.

Сколько их везли с завязанными глазами после пересадки из «ауди»? Полчаса или все полтора? Потрясение было слишком сильным, и чувство времени отказало. Он ничего не сможет передать на волю.

Нужно срочно извлечь из всех недавних перипетий хоть пару крупинок полезной информации. Сколько в здании этажей? Когда оно построено? В строительстве он не великий спец, но ясно, что не раньше конца семидесятых.

Все, больше он ничего пока не выжмет из того крохотного закутка, в который обратился мир, вчера еще доступный во всей полноте. В течение суток он, Никита Абросимов, мог оказаться в любой точке планеты – на самом отдаленном из сибирских заводов или в Сиднее, Лондоне, Нью-Йорке. Мог уступить уговорам брата Андрея, бросить на недельку дела и отправиться в тропическую Африку на сафари, мог встретиться где-нибудь в пятизвездочном «Хилтоне» с главой совета директоров «Банка реконструкции и развития», вести переговоры, глядя на заросли светящихся небоскребов.

Все возможности, вчера еще сами собой разумеющиеся, теперь казались странным сном, одним из тех, когда за ночь проживаешь полжизни. Захват в заложники – финальный эпизод этого непомерно растянутого сна. Мешка на голове нет, просто он продолжает спать. Вот-вот проснется обычным советским кандидатом наук в своей спальне в панельном доме. Увидит при свете ночника, как Ольга держит дочку на руках и кормит ее грудью.

– Четверть часа ни мычишь ни телишься. Хватит уже. Сочинил или нет, складывай ручонки и проси помощи.

Этот голос звучал гораздо грубее предыдущего.

– А как мешок? По-вашему, одного голоса хватит?

– Сейчас организуем.

Подойдя сзади, преступник снял мешок с абросимовской головы, бросил его на пол и завязал глаза олигарху плотным темным платком.

– Давай рожай уже.

Голос звучал молодо, и Никита Анатольевич снова ощутил прилив животного страха. В свои сорок пять он не считал себя стариком – не катил бочки на «современную молодежь» и не стеснял свободы собственной дочери. Но сейчас он понял, что внутренне давно уже пасует перед новым поколением.

Бандитов постарше он еще мог понять, мог попробовать предсказать их реакцию, их действия. Но молодежь казалась ему особым племенем. Оно жило своей жизнью в каменных джунглях огромного мегаполиса. Говорило на языке отдаленно похожем на русский, но внутри было устроено совсем по-иному.

Даже физиологические реакции молодых людей казались другими. Никита Анатольевич замечал, что они не щурятся от вспышек яркого света, не мерзнут с непокрытой головой и расстегнутым воротом на морозном ветру.

От невидимого молодого человека он ожидал чего угодно. Еще секунда промедления, и этот парень начнет бить его головой о стену, пока череп не треснет и мозги не потекут из ушей. Или разглядит в человеке с завязанными глазами что-нибудь смешное, заржет как жеребец и угостит сигаретой, сунув ее в рот пленнику своими пальцами, наверняка длинными, ломкими и грязными.

– Уже все, я готов, – поспешил Никита Анатольевич.

– Добро, снимаю.

Пленник едва уловил, как включилась камера. Не станет он ничего передавать между строк: риска много, причем совершенно неоправданного. Скажет, что требуется, и все. Поскорей бы убрали его подальше от этого парня с камерой.

Пока же «оператор», наоборот, приблизился на пару шагов. Стали слышны равномерные щелчки. Абросимов-старший не сразу понял, что это за звук, – так долго и равномерно можно жевать только жвачку.

Этот звук мешал сосредоточиться. Никита Анатольевич не мог начать, хотя понимал, что испытывает терпение «оператора».