Слепой. Мертвый сезон

– А жаль, – сказал Потапчук. – Помнишь фильм про Зорро? Он ведь там как раз губернатором был. Днем губернатор, а ночью надевает этот свой карнавальный костюм и айда справедливость восстанавливать, подчиненным своим ума в задние ворота вкладывать… Любо-дорого! Побольше бы нам таких губернаторов! Жалко, что я не могу эту мысль президенту подкинуть.

– Лично не можете, – сказал Глеб, принимая игру, – но выход на тех, кто может, у вас наверняка имеется! Так за чем же дело стало? Продвинете меня в губернаторы, я вас не забуду – подыщу вам тепленькое местечко с хорошим окладом… По-моему, в этом нет ничего невыполнимого.

– В принципе, возможно все, – с кривой улыбкой согласился генерал, – и выходы на людей, к мнению которых прислушивается президент, у меня действительно имеются. Только у этих людей, как правило, есть свое мнение по поводу того, кто должен сидеть в губернаторском кресле, и мнение это, сам понимаешь, подкреплено довольно вескими доводами. Такими вескими, – добавил он значительно, – что переубедить их оказывается очень трудно. Почти невозможно.

– Ага, – сказал Глеб, начиная понимать, о чем будет разговор. – А переубедить, выходит, надо?

– Не то чтобы переубедить, – морщась, ответил генерал, – а просто… Ну, словом, немного помочь, поддержать, развязать человеку руки…

– Ага, – повторил Глеб, – руки, значит, развязать. А они, значит, связаны… Послушайте, Федор Филиппович, может быть, мы наконец перейдем к делу?

– А мы уже перешли, – сказал генерал Потапчук и, отставив недопитую чашку чая, стал со стариковской медлительностью расстегивать замки своего потрепанного портфеля.

* * *

В конце июня Федору Филипповичу неожиданно позвонил генерал Осмоловский, его однокашник по училищу. Звонок застал Потапчука врасплох – Осмоловский служил по другому ведомству, особой дружбы они никогда не водили и встречались крайне редко. Впрочем, врагами они тоже не являлись – возможно, потому, что делить им было нечего, – при встречах здоровались за руку, интересовались здоровьем жен, а когда выпадала лишняя минутка, даже обменивались свежими анекдотами – как правило, политическими. Осмоловский уважал генерала Потапчука за честность и профессиональную компетентность, Федор Филиппович платил ему тем же; это было легко и ровным счетом ни к чему не обязывало, поскольку их служебные интересы практически не пересекались: Осмоловский работал в ФСО и был одним из тех людей, что обеспечивали личную безопасность первых лиц государства.

Как и следовало ожидать, Осмоловский звонил по делу. Федор Филиппович понял это сразу же, как только его собеседник заговорил о том, что не виделись они давненько, давненько не выпивали по сто граммов и давненько, ох давненько не говорили по душам. По сто граммов они с Осмоловским выпивали буквально пару раз, и было это в давно забытые курсантские времена, а с тех пор не повторялось ни разу; по душам же генералы не говорили вообще никогда, из чего следовало, что у Осмоловского появились проблемы, обсуждать которые по телефону тот считает неразумным и, может быть, даже опасным.

Быстренько все это сообразив, Федор Филиппович придал своему голосу печальную, ностальгическую интонацию и согласился, что за проклятыми делами вообще не остается времени на то, что нормальные люди называют жизнью, и что с таким положением вещей давно пора кончать. «Представляешь, – сказал он доверительно, – я сам буквально вчера думал, что надо бы тебе позвонить, организовать какой-нибудь пикничок, междусобойчик какой-нибудь – попросту, без жен и галстуков, – а ты – вот он, легок на помине, опередил меня…»

Осмоловский, посмеиваясь, ответил на это, что работа на упреждение есть прямая обязанность всякого уважающего себя офицера госбезопасности, в особенности телохранителя главы государства. Посему он, генерал ФСО Осмоловский, уже приглядел распрекрасное местечко на лоне родной подмосковной природы, каковое готов предъявить генералу ФСБ Потапчуку в любое удобное для него время – желательно, конечно, поскорее, пока погода не испортилась.

Насчет погоды он мог бы и не говорить – Федор Филиппович и так уже понял, что дело не терпит отлагательств. Они встретились на следующий день в указанном месте. Местечко действительно было распрекрасное – не для пикничка-междусобойчика, разумеется, а для делового, секретного разговора. Прибыв туда, Федор Филиппович обнаружил припаркованный на обочине оживленного загородного шоссе огромный черный джип с тонированными стеклами, из которого навстречу ему легко выбрался Осмоловский собственной персоной – широкоплечий, высокий, подтянутый, одетый с иголочки и выглядевший намного моложе своих лет. В одной руке у Осмоловского Федор Филиппович, к немалому своему удивлению, увидел бутылку водки, а в другой – два вложенных друг в друга пластиковых стаканчика. Расставив все это добро на капоте джипа, Осмоловский пожал Федору Филипповичу руку и сразу же принялся разливать водку. Федор Филиппович стал отнекиваться от угощения, ссылаясь на пропасть работы и больное сердце, но Осмоловский коротко сказал: «Помянуть надо», – и Потапчук молча взял с теплого пыльного капота хрупкий пластиковый стаканчик.

Они выпили – молча, не чокаясь, – и, помолчав еще немного, Осмоловский принялся излагать свое дело. Мимо, обдавая их тугим горячим ветром, проносились тяжелые грузовики и автобусы. Шум стоял такой, что подслушать разговор вряд ли удалось бы даже с помощью самого современного, сверхчувствительного направленного микрофона. Осмоловский непрерывно курил и говорил короткими, рублеными фразами – чувствовалось, что у него наболело и что к Федору Филипповичу он обратился, испробовав все возможности и ничего не добившись.

Выяснилось, что в начале мая текущего года Осмоловский направил в Краснодарский край группу своих подчиненных, состоявшую из пяти человек. Группу возглавлял полковник Славин – неглупый, опытный и очень добросовестный офицер, которому Осмоловский доверял, как самому себе. Командировка была внеплановая – группе Славина предстояло осмотреть спортивно-оздоровительный комплекс, который собирался посетить президент во время пребывания в своей сочинской резиденции. Нужно было составить перечень мер, необходимых для обеспечения безопасности первого лица страны.

Поездка прошла без каких-либо осложнений. Группа вернулась вовремя, и уже утром следующего дня на столе у Осмоловского лежал рапорт полковника Славина, из которого следовало, что на объекте все чисто и что никаких дополнительных мер безопасности, помимо стандартных, во время визита не потребуется. Рапорт был составлен грамотно и обстоятельно, и никаких сомнений у генерала Осмоловского этот документ не вызвал.

Странности начались позже. Уже через час после прочтения рапорта Осмоловскому стало известно, что накануне по дороге домой с аэровокзала, прямо в вагоне метро, скоропостижно скончался от обширного инфаркта один из подчиненных полковника Славина майор Кольцов. Поначалу эта новость не вызвала у Осмоловского ничего, кроме глубокого огорчения и некоторой, вполне понятной оторопи: надо же, такой крепкий мужик, косая сажень в плечах, столько медкомиссий прошел, и на тебе – инфаркт!

Когда первый шок от полученного сообщения миновал, Осмоловский призадумался. Такая внезапная смерть человека, за состоянием здоровья которого следили кремлевские медики, была, мягко говоря, подозрительной. Можно было предположить, что речь идет об убийстве с применением так называемого «инфарктного газа»; поскольку Кольцову не удалось даже добраться до дому, можно было предположить также, что в командировке ему стало известно нечто, чего ему знать не следовало. Осмоловский решил для начала переговорить со Славиным – возможно, полковник знал что-то, о чем не счел нужным упомянуть в рапорте. Информация могла быть столь незначительной, что Славин просто не обратил на нее внимания там, в Сочи. Теперь, после странной смерти Кольцова, он мог вспомнить о мелочи, сыгравшей столь роковую роль в судьбе его подчиненного. К тому же не следовало забывать о цели командировки: если Кольцова действительно убили, это могло иметь прямое отношение к безопасности главы государства.

К удивлению генерала Осмоловского, Славина на службе не оказалось – по словам подчиненных, он покинул свой кабинет, пообещав вернуться через полчаса. Не вернулся он, однако, ни через час, ни через два, ни к концу рабочего дня. Вечером стало известно, что тело полковника Славина лежит в морге одной из городских больниц: при переходе улицы на зеленый сигнал светофора его сбил неустановленный автомобиль, который затем на большой скорости скрылся с места происшествия.

– Ого, – сказал в этом месте повествования генерал Потапчук.

– Удивлен? – с кривой гримасой, лишь отдаленно напоминавшей улыбку, произнес Осмоловский. – Погоди, брат, ты еще не так удивишься.

Он был прав: немного погодя Федор Филиппович еще больше удивился, поскольку до утра следующего дня не дожил ни один человек из группы Славина.

Капитан Муратов, давно снискавший себе славу лихого гонщика, разбился в автомобиле по дороге с работы – в его «Ауди» одновременно отказали тормоза и рулевое управление. Не доверяя ментам, машину обследовали специалисты из кремлевского гаража, но не нашли никаких следов диверсии – похоже было на то, что Муратов, заядлый автомобилист, наплевательски относился к своему автомобилю и довел его до плачевного состояния. Тормозные колодки были стерты до голого металла, тормозные цилиндры вышли из строя, передние ведущие колеса заклинило на полном ходу, и неуправляемая машина, как пущенный из катапульты снаряд, юзом вылетела на полосу встречного движения.

Майор Стрельников, признанный мастер боевых единоборств, погиб во дворе своего дома, получив восемь ножевых ранений в драке с хулиганами, польстившимися на его дорожную сумку, часы и бумажник. Его ударили сзади по голове пустой бутылкой, а потом били самодельным ножом, выточенным из напильника, до тех пор, пока он не перестал сопротивляться. Он умер, не приходя в сознание, по дороге в больницу; менты, которые расследовали это дело, в разговоре с генералом Осмоловским только разводили руками: у нас таких случаев каждый вечер по пять штук, а то и больше…

Старший лейтенант Дремов, вернувшись из командировки, вывез семью на дачу. За ужином он выпил полбутылки водки, лег в постель и уснул с зажженной сигаретой, что, по словам обследовавших пепелище спасателей, послужило причиной пожара. Помимо Дремова, в сгоревшем дотла доме остались его жена и двое дочерей – четырех и шести лет от роду…

– Бред, – сказал Федор Филиппович, дослушав рассказ Осмоловского до конца. – Топорная работа. Твои люди действительно узнали что-то важное, показавшееся им в тот момент не стоящим внимания. И кто-то очень торопился заткнуть им рот, пока они не сообразили, что к чему.

– Так точно, – мрачно подтвердил Осмоловский. – То есть мне тоже так кажется. Но что это была за мелочь, из-за которой их всех убрали, я не знаю до сих пор. А насчет топорной работы ты не прав, Федор. Все было сделано настолько чисто, что, даже будучи уверенными в своей правоте, мы не нашли ни единой зацепки. Кто-то очень профессионально провернул это дело, не оставив следов. Так что на руках у меня ни одного козыря, кроме голословного утверждения, что так, мол, не бывает. Все согласны, что так не бывает, то есть бывает, но нечасто…

– Да не бывает так! – начиная горячиться, воскликнул Федор Филиппович. – Какое там еще «нечасто»?! Не бывает, и точка! Заядлый автомобилист разбивается насмерть из-за стершихся тормозных колодок, полковник ФСО не успевает увернуться от машины на пешеходном переходе, молодой, здоровый парень умирает от инфаркта на глазах у сотни людей, а мастер боевых единоборств, телохранитель президента получает восемь ножевых ранений от дворовой шпаны… А еще один телохранитель президента напивается до потери пульса стаканом водки и засыпает с зажженной сигаретой. И жена его тоже, надо полагать, была пьяна до неподвижности. И дети… Да чушь собачья!

– Конечно, чушь, – закуривая очередную сигарету, согласился Осмоловский. На каменистой почве у его ног белела целая россыпь окурков, которые шевелились, как живые, под резкими порывами налетавшего со стороны шоссе теплого пыльного ветра. – Чушь, – повторил генерал, куря короткими, резкими затяжками, – но чушь, просчитанная до мельчайших нюансов – как говорится, до миллиметра. Ни сучка тебе, ни задоринки, зацепиться не за что. Мы, конечно, еще раз хорошенько проверили этот их спорткомплекс, буквально наизнанку вывернули, прошерстили всех, кто имеет к нему хотя бы отдаленное отношение…

– И ничего не нашли, – полувопросительно произнес Федор Филиппович.

– Ну, ровным счетом!

…Подчиненные генерала Осмоловского действительно проверили спортивно-оздоровительный комплекс «Волна» с такой тщательностью, словно искали там замаскированное взрывное устройство. Всесторонней проверке подверглись также все до единого лица, работавшие в комплексе, являвшиеся его владельцами или просто регулярно его посещавшие. В основном это были бывшие спортсмены – борцы, несколько тяжелоатлетов и парочка пловцов – с довольно темным прошлым. Впрочем, пройдя через горнило горбачевской перестройки, более или менее темным прошлым обзавелось почти все взрослое население страны; Осмоловского больше интересовало настоящее, а в настоящем эти люди были чисты перед законом – опять же, настолько, насколько вообще можно оставаться чистым, живя в России и занимаясь бизнесом. В ходе проверки всплыла связь депутата Государственной думы Андрея Ильича Ненашева с некоторыми из этих людей, однако инкриминировать Ненашеву было нечего – поддерживать дружеские отношения с кем бы то ни было российское законодательство не запрещает. Что же до некоторых интимных подробностей этих взаимоотношений, то, по убеждению Осмоловского, у господина депутата хватило ума держать свои делишки в секрете, и ни одного порочащего его факта людям генерала выявить не удалось.

Разумеется, Осмоловскому очень не нравилось то обстоятельство, что Ненашев, как выяснилось, околачивался в «Волне» одновременно с группой Славина. Однако было установлено, что после отъезда полковника и его подчиненных господин депутат оставался в Сочи еще четыре дня – купался в бассейне, загорал в солярии и кушал шашлык из молодого барашка, обильно запивая его красным вином. Зная господина Ненашева, можно было предположить, что пил он не только вино, но и коньяк, и даже водочку; надо полагать, без девочек также не обошлось, но все это, увы, не имело никакого отношения к делу.

Словом, найти Осмоловскому ничего не удалось, а его непосредственные служебные обязанности не позволяли провести масштабное расследование – одно из тех расследований, после которых в той или иной степени виновными оказываются почти все. Его попытки убедить начальство в необходимости такого расследования потерпели неудачу – по мнению начальства, проведенной в Сочи проверки достаточно, чтобы полностью сбросить со счетов всех известных фигурантов данного дела. Понятно, что генерала Осмоловского такая постановка вопроса не удовлетворяла – во-первых, потому, что он не хотел оставлять безнаказанными убийц и неотомщенными своих людей, а во-вторых, ему по-прежнему казалось, что связанные с сочинским делом события таят пока неизвестную, но вполне реальную угрозу для человека, которого он охранял.

Федор Филиппович признал доводы своего однокашника заслуживающими самого пристального внимания и пообещал разобраться. Разумеется, все это партизанщина чистой воды, поскольку никаких распоряжений сверху генерал Потапчук на этот счет не получал. Несмотря на это, Федор Филиппович начал действовать с присущей ему энергией, поскольку свято исповедовал девиз американских копов, начертанный на дверцах их патрульных автомобилей: «Служить и защищать». Он служил государству и защищал его интересы. То обстоятельство, что государство в данном случае было склонно игнорировать угрозу, ничего не меняло: такое случалось не впервые, и Федор Филиппович за годы своей службы сто раз видел, как оно, государство, замечало готовый свалиться ему на голову кирпич лишь после крепкого удара по темечку. Кирпич после этого разносили в пыль, но что с того? Удар-то уже состоялся…

Короче говоря, Федор Филиппович приступил к осторожному, негласному расследованию, и…

– И?.. – спросил Глеб.

Потапчук заметил, что он уже давно вертит в пальцах незажженную сигарету, и усмехнулся.

– Кури, – сказал он. – Я же вижу, что тебе курить хочется, а ты терпишь, чтобы меня не дразнить. Кури, Глеб, я не дитя малое, ножками по полу стучать не стану.

– Спасибо, товарищ генерал, – сказал Слепой и закурил.

Дым от его сигареты поплыл по комнате, беззвучно толкнулся в холодное оконное стекло и начал расползаться по нему серой клубящейся пленкой. Сиверов сделал круговое движение кистью, рисуя в воздухе дымное кольцо, проткнул его кончиком сигареты; на генерала он не смотрел, как не смотрел на бумаги, которые Федор Филиппович за время своего рассказа успел разложить по столу, сдвинув в сторону чайные принадлежности.

– В общем, мы взяли эту «Волну» под наблюдение, – сказал генерал. – Народ там бывает разный – все больше из тех, по ком тюрьма плачет года этак с восемьдесят пятого. Такие, знаешь, олигархи местного значения, городские тузы – от мэра до начальника милиции, – ну, и прочая мелкая сволочь. Бассейн, сауна, девчонки, шашлык – словом, полный ассортимент услуг. Но все тихо-мирно, чинно-благородно, придраться не к чему… Ненашев там частый гость, наведывается не реже раза в две недели – встречается, понимаешь, с электоратом. Но все это, повторяю, ни о чем не говорит, кроме того, что господин депутат с этих кавказцев кормится. Ну, да это его проблемы, подавится когда-нибудь… Но вот потом, Глеб Петрович, начались дела поинтереснее. Ну, президент заехал – это ладно, к этому все были готовы, и никого этот визит не удивил. А вот через недельку после него, когда я уже решил, что дело не выгорело, и хотел своих людей оттуда убрать, вдруг является в эту их «Волну» Косарев…

Глеб длинно присвистнул и поспешно затянулся сигаретой. Потапчук внимательно посмотрел на него и кивнул:

– Я так и думал, что ты знаешь, кто такой Косарев. Грамотный ты работник, Глеб Петрович, – знаешь даже то, чего тебе знать не положено. Такой информацией не каждый генерал располагает. Да что там генерал – не каждый член правительства!

– Это похвала или угроза? – поинтересовался Глеб.

– От тебя зависит, – не принял шутливого тона Потапчук. – От твоего поведения. Впрочем, вести себя ты умеешь – на люди не лезешь, языком не болтаешь, государственными тайнами, как флагом, не размахиваешь… Значит, объяснять, кто такой Косарев, тебе не надо…

– Павел Андреевич Косарев, кличка – Визирь, – доложил Глеб. – Должность… впрочем, должность значения не имеет, он их все время меняет, я даже не помню, кем он там сейчас числится…

Он сделал паузу, но Федор Филиппович промолчал, из чего следовало, что должность Косарева в данном случае действительно не имеет значения. Из этого следовало также, что генерал не хочет снабжать его лишней информацией; примерно полторы секунды Глеб думал, злиться ему на своего куратора за недоверие или, наоборот, благодарить за заботу, а потом решил, что все это ерунда: при желании он мог разузнать о Косареве все, вплоть до интимной жизни. Федор Филиппович это прекрасно понимал и, коль скоро не пожелал уточнять, какую должность занимает в Кремле Павел Андреевич Косарев, значит, считал это неважным.

– Полагаю, это действительно неважно, – продолжал Сиверов. – Важно другое – то, из-за чего его прозвали Визирем. Неизвестно, сколько лет он всюду сопутствует президенту…

– Двадцать, – прихлебывая остывший чай, вставил Федор Филиппович.