Наперегонки со смертью

– Ну извини, Банда, – Востряков сразу же взял себя в руки, и в его голосе прозвучало самое искреннее раскаяние. – Не обижайся. Черт-те что показалось...

– А ты чего – и впрямь зажирел?

– Так... Здесь магазин, по району пара лотков... Машины на Киев и на Харьков ставим... В Эмираты, Турцию, на Москву и в Питер ребят посылаю... Тут, ты пойми, городок маленький, люди сплошь бедные. Им что – горилку да цигары, ну шоколадку детям. На этом не разбогатеешь, поэтому мы всякие варианты ищем, работаем по многим направлениям.

– Ну так молоток! Правильно, Одежка, – Бондарович сказал это задумчиво, Как будто вспоминая что-то свое, личное, и от внимания Вострякова это не ускользнуло. – Надо брать жизнь за горло. Иначе нельзя теперь, а то она, проклятая слишком крутой в последнее время стала...

– Слышь, я серьезно – ты про себя-то расскажи, – настойчиво вернул Востряков Сашку к предыдущему их разговору. – Ты это... В общем, ты ж не бойся, если что, я ж тебя не сдам, черт побери.

– Я знаю, Олежка. Потому, собственно говоря, к тебе и приехал, – Банда сказал это так просто и так уверенно, что у Вострякова подозрительно екнуло сердце, как будто предчувствуя беду. – У меня ж кроме тебя, на всем белом свете больше никого и нету.

Он замолчал на несколько минут, и Востряков сидел молча, не встревая, понимая, что Сашка собирается с мыслями, не зная, с чего начать.

– Из армии я ушел. Уволился к чертям по собственному желанию. Надоело. Ты представь: по ящику показывают – Громов последний выходит из Афгана. Все, мол, за его спиной советских солдат больше нет. Прикрыл героический генерал отход нашего ограниченного контингента собственной задницей... Не, мужик он нормальный, я ж ничего не говорю, – Банда заторопился, увидев протестующий жест друга. – Только ж репортаж этот мы, разведбат наш, в Афгане еще смотрели... Кому я, в натуре, объясняю! Сам понимаешь, сколько парней его торжественный выход обеспечивали. И сколько времени мы еще в Афгане мудачились, когда генералы уже докладывали в Кремле об окончании войны.

– Да уж, представляю...

– Нет, ты даже представить себе не можешь!

Кинули нас, как котят бесхозных, в песках этих траханых! Мол, пока разберемся, кого куда, надо пожить немного в полевых условиях. Это ясно. Но чтоб условия эти – да на полгода, а? Как скоты последние, все время в палатках. Каждый день – макароны с тушенкой. Вода – и то за счастье. Мужики к женам своим, к детям рвутся – хрен на рыло! "А кто будет технику охранять-сдавать-передавать?" Мне-то, сам понимаешь, рваться особо некуда было, но так все это осточертело! Уволился – и точка. Чеки последние подытожил – и на Москву.

– И правильно!

– А ты б посмотрел, бляха, на этих, которых из Германии выводили. Во, где герои, мать их за ногу! Один Пашка-Мерседес чего стоит!..

– Да уж слыхал, – Востряков недобро усмехнулся. – Тут по соседству капитан в отпуск приезжает. Кореш. В одной школе учились. Он, правда, постарше чуть... В ГСВГ служил. За последний год три машины перегнал. Он мне много интересных вещей понарассказывал.

– Во-во...

– А вообще-то, Банда, – с жарена заговорил Олег, снова разливая водку по стаканам, – противно-то как! Я, блин, понять не могу, чего мы в том Афгане делали-то? Кому это надо было? Сколько ребят полегло... А сейчас! Герои-"афганцы"! Да в меня пальцем тычут! Знаешь, за что меня в городе не любят? Не-е-ет, не за фирму! За то, что "афганец"! Как будто я с клеймом каким. Как будто виноват в чем-то перед ними перед всеми...

– Ай, не трави ты душу, Олежка! Давай лучше выпьем еще, как тот поп говорил, по единой – и спать!

– А ты ж еще не рассказал...

– Давай завтра, Олег, ладно? Устал я сегодня, наверное, еще не отошел...

Банде явно не хотелось продолжения разговора, и, выпив, он встал, потрепал по плечу, успокаивая, бывшего своего взводного и побрел к своей кровати под яблоней.

– Пока, Олежка, пошел я спать.

– Иди-иди. Но завтра ты мне все расскажешь, пьяно тряхнул головой Востряков – Не отвертитесь, товарищ бывший гвардии старший лейтенант!..

* * *

В эту ночь Банда не спал до рассвета, до тех пор, пока чуть-чуть не посветлело небо на востоке, а затем не набралось яркостью, голубизной, пока на утренней свежей чистоте небосвода четкими контурами не обозначились ветки, склонившейся над его кроватью в саду яблони. Только тогда, в самый предрассветный час, когда наступает полнейший покой и даже листья на деревьях повисают неподвижно и безмолвно и лишь робко и коротко пробует у реки свой голос соловей, – только тогда парень смог уснуть. Всю ночь, лежа под черным одеялом неба и устремив взор в бесконечно далекие звездные выси, Сашка в мыслях витал где-то далеко, вспоминая и переживая заново последние годы своей бестолковой жизни. Годы, прошедшие с тех пор, как он подал рапорт на увольнение из рядов Вооруженных Сил по собственному желанию. Годы, за которые он сам себя ненавидел.

Он лежал и думал, что рассказать завтра Олежке.

Что делать? То ли рассказать все, не утаив от самого близкого друга ничего, то ли лучше промолчать чтобы в конце концов не потерять этого друга. Последнего и единственного.

Рассказать, как два года провел он в Москве!

* * *

Старший лейтенант Бондарович так и не дождался, когда его знаменитую десантно-штурмовую дивизию выведут из Таджикистана, приписав к какому-нибудь более цивилизованному округу. Он уволился прямо на этой дикой земле. И получил заверение в отделе кадров местного военного округа, что лет этак через дееять-пятнадцать он сможет претендовать на получение какой-то там квартиры, может быть, даже в Бишкеке.

Квартира эта сто лет ему не нужна была, поскольку обзавестись домашним скарбом, сразу после детдома попав в Афганистан, он не успел и даже не думал об этом, а семьи у него, кроме детдомовской дружной оравы, попросту не существовало. И ничего его в этой стране более не удерживало.

Распрощавшись с сослуживцами, сложив в "дипломат" бритвенные принадлежности и рассовав по карманам кителя все свои сбережения в рублях и чеках Внешпосылторга, Банда с легким сердцем махнул в Москву.

Он считал, что новую, мирную жизнь стоит начать именно так – в омут головой. А там, глядишь, и выплывешь.

И попал он действительно в омут...

II

Банда сидел в маленьком и мало кому известном кооперативном кафе и не спеша ужинал, запивая бифштекс холодным болгарским "Рислингом".

Он любил это заведение. Зальчик для посетителей был маленьким, всего-то двенадцать столиков, да и они большей частью пустовали, а потому Сашка любил сидеть здесь по вечерам, слушая тихую музыку и отдыхая. Может быть, именно своей атмосферой – спокойствия и умиротворенности, чем-то похожей на атмосферу парижских кафе, как они представлялись Банде по фильмам, ему и нравилось это кафе. Впрочем, готовили здесь тоже неплохо, а хозяин и два штатных официанта-вышибалы давно признали его за своего чуть ли не главного клиента, здороваясь и стараясь обслужить всегда в первую очередь.

Он только что попросил Жору, одного из официантов, принести кофе и двести граммов коньячку. Именно в тот момент, когда парень скрылся на кухне, выполняя заказ, в кафе и вошли эти странные ребята. Их было четверо.

Сашка сразу почувствовал что-то, неладное: они шли прямиком к стойке бара, за которой стоял хозяин заведения, даже не переговариваясь между собой, как будто точно знали, что выбор блюд и напитков им не нужен. Банда быстро взглянул на хозяина кафе и по его напряженно-встревоженному лицу понял, что его опасения не напрасны.

Дима, второй официант, поднялся навстречу странным посетителям, но не успел сделать и шага, как упал навзничь, сраженный четким прямым ударом кулака одного из них.

На грохот опрокидываемых стульев из кухни выбежал Жора, но и он вскоре оказался на полу, получив пару ударов милицейской дубинкой по голове. В углу, за крайним столиком, раздался женский визг. Банда просто не верил своим глазам – действие разворачивалось с каждой секундой все круче – покруче, чем в голливудских боевиках.

Бывший старлей просто не знал, как себя вести, как реагировать на все происходящее.

Эти четверо приблизились к стойке, и теперь Банда четко понял, кто из них был "начальником" – высокий и, судя по всему, крепкий парень в малиновом пиджаке и солнечных очках. Он стоял в центре группы, с трех сторон окруженный своими помощниками. Именно он и заговорил первым, обращаясь к хозяину кафе:

– Ну что, ты не понял, о чем тебя просили?

– Что вы имеете в виду?

– Брось дурочку ломать! Тебя ведь предупреждали, что если не продашь эту контору сам знаешь кому...

– Но послушайте...

– ...ее у тебя просто заберут. Или уничтожат. Из двух вариантов у тебя остался один. Выбирай.

Банда заметил, как разволновался хозяин, беспомощно оглядывая валявшихся на полу официантов.

– Ребята, послушайте, мне нужно время, чтобы решить, как лучше свернуть...

– Все сроки вышли. Думать надо было быстрее, – с этими словами главарь четверки схватил со стойки поднос с хрустальными бокалами и грохнул его оземь. – Теперь уже поздно. Мы пришли, чтобы твое кафе просто перестало существовать. Чтоб стереть его с этого места.