Банда возвращается
– Хорошо, Олег Александрович, допустим, что все так. Но хотелось бы знать, почему вы так сразу, торопливо покинули помещение. Куда-то опаздывали?
Альбинос чуть не плакал:
– Нет. Я никуда не опаздывал. У нас были неприязненные отношение с Виктором в последние месяцы, поэтому мне не хотелось с ним разговаривать.
– Вы здоровались?
– Нет.
Генерал вел допрос в довольно быстром темпе. Подозреваемые часто не выдерживают этого темпа и проговариваются, что, естественно, значительно облегчает следствие.
– Почему вы поссорились?
– Я работал у него, а потом вследствие производственных проблем ушел из его телестудии.
Кожинов заметно оживился:
– Вот об этом и стоит нам поговорить поподробнее. У нас есть некоторые показания относительно характера ваших разногласий. Речь идет просто о тысячах долларов рекламных денег, которые вы утаивали на телестудии. Разве не так?.. Смоленцев выгнал вас со скандалом, а мог бы вообще привлечь к уголовной ответственности…
– Я хочу, чтобы допрос велся с адвокатом, вы шьете мне дело о тяжелейшем убийстве, подтасовываете факты! – альбинос сорвался на крик. – Вы думаете, я ничего не понимаю? Вы же ославите меня на всю страну… Как мне потом жить со всем этим? Или вы хотите поскорее сослать меня по этапу – первого подвернувшегося. И доложить по инстанции: виновный найден… Но я ведь не виновен и понятия не имею, кто убил Виктора и что там произошло…
– Так вот я вам сейчас скажу, как все произошло, – голос Кожинова стал металлически жестким. – Достаточно двух найденных окурков, чтобы восстановить картину убийства. Вы сидели в курилке, и приход Смоленцева был для вас действительно неожиданностью. Однако вы не ушли сразу, – как рассказываете нам тут байки, – Смоленцев успел закурить и сесть в кресло. Его сигарета дотлела уже на полу, возле нее лежал длинный столбик пепла, – генерал вытер со лба пот платочком. – Вы затушили свой окурок, а затем неожиданно ударили Смоленцева тяжелой хрустальной пепельницей по голове.
– Что за бред! – альбинос вскочил.
– Сядьте, гражданин Глушко! На крик тут никого не возьмешь, – Кожинов ударил ладонью по столу, отчего Глушко немедленно затих и сел. – Дальше вы запаниковали, потому что совершили все это спонтанно, в состоянии аффекта, как говорится, – не могли же вы выбрать такое место – Кремль – для умышленного убийства. Это было бы, согласитесь, более чем странно. Хотя и эту версию мы проверим… – голос генерала Кожинова был спокоен. – Однако никто в курилку не входил, и вы схватили тело и потащили его, чтобы спрятать в туалетной кабинке. За голову тащили?
– Я никого не тащил! – подозреваемый Глушко был смертельно бледен.
– Тащили за голову или приподнимали, и повредили шейные позвонки при этом. Затем вы быстро ушли, – генерал рассказывал с такой уверенностью, будто сам был очевидцем происходящего. – Пепельница рифленая со всех сторон, поэтому ее не было нужды протирать, а свой окурок вы не решились отыскать – у вас на то просто не было времени. А может быть, разволновавшись, забыли. Так все было? – Кожинов пытливо заглядывал в глаза Глушко. – Или изложите свою версию?
– Я уже сказал вам, как было, но вы почему-то не хотите слушать меня.
Кожинов действительно как бы не слышал его:
– Может быть, Смоленцев на вас напал, а вы защищались? Подумайте! А потом я хочу узнать, о чем вы говорили и что послужило причиной того, что вы пришли в такое бешенство.
Подозреваемый уже подавленно молчал…
Кожинов вышел из-за стола и подошел к Макаровой:
– Что у вас, Виктория?
Девушка заговорила полушепотом:
– Майор Бондарович получил сведения о задержании подозреваемого.
– Откуда? – искренне поразился генерал Кожинов и оглянулся на Глушко.
– От своего непосредственного начальства.
– Что он хочет?
– Сведений о задержанном и требует своего присутствия или участия в допросе.
– Ясно, – нахмурился Кожинов. – Ну и фрукт! Вот что ему передашь…
* * *Бондарович и Макарова,
О часов 30 минут ночи,
24 марта 1996 года,
Кремль
Бондарович курил в коридоре, поглядывая на часы, когда наконец появилась Виктория.
Девушка со сдержанной улыбкой подошла к Александру:
– Прошу прощения за долгую задержку. Мне пришлось самой ожидать, пока генерал подойдет к телефону. Он ведет в Бутырках допрос задержанного…
– Спасибо, что вообще вернулись, я подозревал, что вы во мне разочаровались и ушли по-английски, – Александр за время ожидания справился с раздражением, которое вызывали в нем все эти тайны «мадридского двора» и не очень уважительное отношение к нему как к представителю ФСБ. – А вы, оказывается, человек обязательный. Наверное, с вами хорошо вести дела – не подведете.
– Не надо иронизировать, – тихонько покачала головой Виктория, – ситуация очень напряженная, а вы здесь, заметьте, человек незнакомый.
– Я здесь следователь ФСБ, – заметил веско Бондарович. – Что решил генерал?
– Он просил сообщить вам, что задержан Олег Александрович Глушко, – задержан по подозрению в убийстве.
– Глушко? Знакомая фамилия.
– Это руководитель видеомастерской «Каре», один из лучших клипмейкеров на телевидении.
– Понятно, да-да, – я вспомнил – видел его фамилию в списке, она одна из последних. Что слышно насчет моего участия в допросе?
– Генерал Кожинов просил сообщить вам, что в допросе, который он сейчас ведет, затрагиваются некоторые вопросы, касающиеся работы предвыборного штаба. Это вопросы высокого уровня секретности, а у вас нет необходимого допуска, – по лицу Виктории пробежала тень. – В данную минуту вопрос о допуске решить не представляется возможным. Поэтому материалы допроса в его несекретной части вы получите утром, тогда же сможете самостоятельно допросить подозреваемого… Но я думаю – не тет-а-тет…
– Ничего другого я не ожидал, – развел руками Банда. – А почему он не в Лефортово?
Виктория мягко улыбнулась:
– Причина очень проста: возле Лефортово дежурят журналисты. Не стоило устраивать для них преждевременную сенсацию. Сами понимаете, не вести же арестованного с мешком на голове. Завтра можно будет его перевести в Лефортово, – Виктория как-то рассеянно глянула в глубину коридора. – Александр Владимирович, давайте найдем более уютное место для разговора, и я постараюсь ответить на все ваши вопросы.
– Вот как? – Бондарович затушил сигарету. – Я знал, что мое врожденное обаяние сработает, и вы непременно перемените ко мне отношение.
Куда мы отправимся, в курилку с хрустальной пепельницей наготове?
– К вашим шуткам непросто привыкнуть, – серьезно ответила девушка. – Меня отпустили до утра отдохнуть… Не могли бы мы совместить беседу с дорогой?.. Или вы хотите остаться здесь, в штабе следствия?
– Я предпочел бы отправиться в Бутырку и как можно скорее допросить Глушко, но сидеть там ночь, в общем-то, как я понимаю, бессмысленно. Я собираюсь ехать домой. Могу подвезти и вас, далеко ваше жилище?
– Вовсе нет: на Старом Арбате.
Банда округлил глаза:
– Даже так? Неплохо вас обеспечивают жильем…
Виктория только усмехнулась.
Дверца распахнулась, и молодая женщина в плаще на меху уселась на переднее сиденье.
Весенняя свежесть разлилась по салону. Бондарович вздохнул и завел двигатель. Скоро перед лобовым стеклом начала разворачиваться перспектива ночного города… Кремлевская Набережная, река Москва, мост… Поток машин и ночью велик в этих местах, а днем – постоянные пробки… Но на этот раз торопиться было некуда, Бондарович расслабленно с удовольствием вел машину. Он достал из кармана кассету и сунул в магнитофон, заиграла ритмичная и несколько экзотичная музыка, за легкостью которой угадывалась большая глубина.
– Что это? – заинтересованно спросила Виктория, нарушая молчание.
– Одна из моих слабостей: Дэвид Бирн, его московский концерт. Мне даже довелось слушать его вживую, когда он выступал на «Горбушке».
– На «Горбушке»? Это, к сожалению, прошло мимо моего внимания.
Александр с интересом взглянул на девушку:
– А что? Пошли бы?
– На такой концерт почему бы не сходить?
– А есть с кем?
Она ушла от прямого ответа:
– За проблемами на работе не за всем удается уследить. Особенно за тем, что для души.
«Весьма романтично, – сказал сам себе Бондарович. – Мужественный следователь, прекрасная женщина-ковбой, неспешная поездка по ночной столице под музыку Бирна. Американское кино, да и только».
Виктория, рассеянным взглядом посматривая на город за окном, внимательно слушала музыку.
– Как взяли Глушко? – как всегда, бросив сам себе невеселую шутку, Бондарович переходил к прозе жизни. – Есть серьезные улики?
Виктория вернулась из иллюзорного мира музыки к действительности:
– Я не знаю во всех подробностях, но улики есть. Его вычислили по окурку «Житана», найденному в комнате для курения на полу; окурок вылетел из пепельницы во время удара. Кроме него, на полу был только фильтр от сигареты Смоленцева.
– Да, это зацепка. Хотя и небольшая.
– Бригады просто поехали проверять всех от конца списка регистрации выходивших. Начинали брать показания, а потом просили сигарету. Уловка простая, но сработала. «Житан» – достаточно редкая марка, она нашлась только у Глушко.
– Он признался?
– В убийстве, насколько мне известно, нет. Но он дал показания о том, что действительно находился в курилке, причем один, и видел там Смоленцева. И ушел. Учитывая очень тесные временные рамки, невелика вероятность того, что кто-то дождался его ухода и совершил преступление.
Банда вел автомобиль не спеша:
– Нужно иметь сверхубедительные причины, чтобы совершить убийство в Кремле.
– Глушко – личность творческая и склонная к истеричности…
– Вы его знаете?
Виктория ответила не сразу:
– Да, приходилось сталкиваться пару раз по службе. Как с сослуживцем Виктора Смоленцева… – девушка почему-то наморщила носик. – Так что выдвигается версия о спонтанном убийстве под воздействием сильных эмоций.
– Обыск делали?
– При обыске, как сообщили ребята, у этого Глушко нашли амфетамин. Он наркоман…
– У него были мотивы?
– У него был конфликт со Смоленцевым, после которого Глушко пришлось уйти из «Молодежной», он лишился и заказов на съемки с этой стороны.
Александр удивленно покачал головой:
– Смотри-ка, как все подбирается одно к одному!
– Вас что-то смущает?
– Я бы не сказал, что очень… Но обычно смущает легкость – если она проявляется в делах.
Виктория пожала плечами:
– Надо полагать, в вас говорит ваш опыт? Но мне не кажется, что все так легко. Просто люди работают…
– Чересчур убедительный получается портрет.
– Смоленцев выгнал подчиненного с работы. Да, это серьезный мотив – особенно для творческого импульсивного человека, для которого его работа – не принудиловка от звонка до звонка, а процесс самовыражения… Вполне естественно, что Глушко затаил обиду.
– Если поискать, могут быть еще мотивы, – подсказал Александр. – Хотя я не спешил бы с выводами относительно Глушко. Во всяком случае ничего не могу сказать, пока сам не допрошу его.
– Устанавливать весь круг мотивации – задача слишком обширная. Генерал Кожинов сказал, что именно в этом направлении он рассчитывает на содействие ФСБ. В области экономических махинаций и разборок вы гораздо опытнее, наша сторона – политика, терроризм…
Бондарович улыбнулся краешками губ:
– Значит, служба охраны все-таки всерьез полагает, что Глушко рассердился на Смоленцева и устроил разборку в сортире Кремля? Тут впору участкового вызывать, а не ФСБ.
– Вы не устаете от своей ироничности? – уколола его Виктория.
Александр рад был уйти от служебного разговора:
– Я не устаю только от музыки. Дома ее просто горы, только слушать приходится редковато, некогда устать…
Девушка показала рукой:
– Вон тот дом, сразу налево.
– Ого, – не мог не восхититься Банда, – потолки, небось, трехметровые?
– Еще выше, – с удовольствием подтвердила Виктория. – Почти четыре, как во дворце.
Александр уже припарковал машину к обочине и устало откинул голову на спинку сиденья. Он подумал, что до подъезда девушка вполне дойдет и сама.
Виктория, несмотря на позднее время, не торопилась покидать машину.
– Хотите заглянуть сейчас ко мне? – неожиданно предложила она. – Будет чай с «Рижским бальзамом» и еще кое-что любопытное…
Бондарович не открыл глаз и не повернул головы к молодой женщине, которая со скрытой усмешкой смотрела в эту минуту на него.
А зря не посмотрел: Виктория была в этот миг хороша.
Хоть Александр и устал, однако в сон его еще не бросало:
– Провоцируете на какое-нибудь пошлое замечание, Виктория?.. Я не любитель вольных шуток, а чаю с бальзамом выпью с удовольствием, – он решительно распахнул дверцу. – Пойдемте… А машину отсюда не угонят?
Виктория улыбнулась:
– Нет. Напротив дома, видите, итальянское посольство. Тут круглосуточное дежурство, так что ваша машина в полной безопасности…
– Что ж, меня успокаивает это.
– Вы так переживаете за машину, что можно подумать, ее у вас уже угоняли.
Александр не ответил. И не забыл проверить, закрыты ли дверцы. Все же кругом была Москва…
Глава 4
Утро после ночи
Бондарович и Макарова,
1 час ночи,
24 марта 1996 года,
квартира полковника Орлова
Квартира была на первом этаже налево.
Виктория достала ключ, однако дверь оказалась незапертой – такое нечасто встретишь в криминализированной Москве в час ночи.
Виктория прошла в прихожую, увлекая за собой спутника.
«Похоже, из «любопытного», Бондарович, тебя ожидает ревнивый муж с большущим ятаганом в руках, – сказал себе Александр и вошел в квартиру. – И если голова твоя до утра останется на месте, считай, твой ангел силен!»
– Раздевайтесь, Александр, – успела сказать Виктория.
В коридоре, к удивлению Бондаровича, вдруг показалась несколько располневшая женщина лет пятидесяти пяти, – но все еще красивая.
– А мы-то ждем тебя, Вика, – взволнованным голосом начала она. – Прокофий ни в какую не соглашается лечь, говорит, что до двух подождем.
Виктория оглянулась на Бондаровича.
– Ой, здравствуйте, – наконец заметила пожилая женщина Александра. – Извините…
Он приветливо улыбнулся:
– Добрый вечер.
– Можно нам чайку, Ольга Борисовна? – Виктория скидывала в прихожей туфли, пододвигала Бондаровичу тапки. – Мы пройдем к дедушке и все расскажем.
– Чай на столе, вы проходите. У нас и бальзамник есть, – зачастила радушно пожилая женщина. – Простите, не знаю, как зовут.
– Это Александр Владимирович, Ольга Борисовна.
Бондарович, забывшись, едва не представился сам – Бандой – как любил представляться в домашней и вообще в неофициальной обстановке; но вовремя прикусил язык, подумав, что его невинное прозвище может попросту напугать эту незнакомую гостеприимную женщину. В час ночи…
Последовали совсем неоригинальные заверения в обоюдной приятности знакомства.
Виктория в это время смотрела на Александра и Ольгу Борисовну несколько насмешливо…
Широкий коридор заворачивал на кухню, еще были три, по-видимому, больших комнаты, – что и говорить, трудно даже представить, сколько стоит в нынешние времена такая квартира на Арбате. Правда, дом – старинной постройки, и реконструкции подвергался, как видно, очень давно, в пятидесятых, но все равно жить в нем – мечта, доступная разве только кому-нибудь из старой номенклатуры.
Бондарович прошел за Викторией в одну из комнат.
– Познакомься, дедушка, это Александр Владимирович, а это – мой дедушка… – Виктория с нескрываемой любовью погладила деда по плечу. – Можете проверить, Александр, свою профессиональную память и дикцию, у него редкое имя – Прокофий Климентьевич.
– Прокофий Климентьевич… – Александр кивнул.
В удобном кресле сидел худой бледный старик с тонкими чертами лица и в довольно странном одеянии: похоже, это была просто безрукавка-душегрейка, надетая задом наперед, чтобы хорошо согреть грудь. Ноги были укрыты пледом, в руке – кружка с большой удобной ручкой, рядышком с креслом стояла специальная подставка, чтобы было несложно в любой момент поставить кружку на нее.
Видно было, что за стариком ухаживают с большой заботой и с умением. А может быть, он умеет добиться к себе соответствующего отношения сам.
Скользнув оценивающим взглядом по хозяину дома и отметив все его внешние особенности, Александр оглядел комнату и немедленно забыл о старике…
На четырехметровой высоты стенах бельэтажа старинного особняка была до самого потолка развешана удивительная коллекция холодного оружия: кинжалы в ножнах с золотой филигранью, немецкие даги, крис с непонятной фигуркой на рукоятке, прямые и кривые сабли, рапиры, шпаги, турецкий ятаган, топорок с крюком на обушке и кистень с шестигранной звездочкой на цепочке, алебарды, несколько щитов со старинными гербами германских князей… Здесь были многие десятки предметов: старинные и современные, боевые и охотничьи, декоративные с богатой отделкой и зазубренные от частого когда-то употребления, черненого серебра и с наборной ручкой – явно лагерной работы. Оружейная Палата на тихой московской улочке.
– Садитесь, пожалуйста, Александр Владимирович, – сказала ему Ольга Борисовна, которой онемевший Бондарович мешал пройти с кухни, откуда она несла множество какой-то снеди к обещанному чаю.
Хозяйка принялась накрывать на стол, приговаривая:
– Прокофий разволновался совсем, спать не хочет, на книги и не глядит… Как услышал, что у вас сотворилось, кашлять больше стал и в горячей ванне даже отказался массаж делать, – Ольга Борисовна оглянулась на девушку. – Все тебя ждал, Виктория, с новостями…
– Помолчи, Ольга, мешаешь, – старик повернул ручку громкости в приемнике.
Послышался голос диктора:
«…Как нам только что сообщили из достоверных источников, произведен обыск в доме одного из ведущих работников телевидения Олега Глушко. Руководитель студии «Каре» присутствовал сегодня на трагически завершившемся совещании в Кремле. Глушко задержан следственными органами. Однако где он сейчас, предъявлены ли ему какие-либо обвинения – неизвестно. По привычной практике, официальные лица отказываются комментировать наши собственные сведения и не дают никаких новых фактов. В службе охраны Президента и в ФСБ нам не смогли сообщить ничего определенного, сославшись на то, что такая информация может помешать оперативно-розыскной работе…»
Старик приглушил радио и взял из рук Ольги Борисовны новую чашку горячего чаю.
– Подлей-ка мне еще бальзама, – сказал он.
Ольга Борисовна посмотрела на него с укоризной, но от замечаний удержалась. Чувствовалась школа.
– Поверните мне кресло к столу, – скомандовал Прокофий Климентьевич.
«Поднимите мне веки», – Бондаровичу послышались гоголевские интонации.
Александр не сделал попытки помочь женщинам двигать кресло, понимая, что они привыкли справляться сами и не следует постороннему человеку вмешиваться в уклад дома.
Виктория что-то заботливо поправила в «обмундировании» старика.
– Подстрелила кавалера, ворошиловский стрелок? – грубовато-ласково сказал он ей. – Шучу, шучу, – старик легонько потрепал Викторию по плечу. – Сейчас расскажете мне все, что можно… Я так понимаю, что молодой человек имеет прямое отношение к делу?
Виктория смотрела на старика с любовью:
– Да, дедушка. Это оперативник из ФСБ, майор Бондарович, он входит в следственную группу.
– Не помню такого студента, – заметил старик с удивлением. – Бондарович, говоришь?..
– Дедушка много лет преподавал следственную работу в высшей школе КГБ, – пояснила его удивление Виктория. – Он хорошо знает практически весь кадровый состав. Представляете, какая память!..
– Я начинал в системе МВД, – сказал Бондарович – и не сильно слукавил.
– Ну, тогда Кожинов и подавно не подпустит вас к делу, – с понимаем заметил старик и кивнул в сторону коллекции. – Интересуетесь оружием, молодой человек?
– Очень впечатляет.
– Понимаю… Вон там, пониже, рапиры, настоящая «епископская голова» – марка Петра Мюниха из Золингена, шестнадцатый век.
– Петра Мюниха, вы говорите?..
Банда скромно пожал плечами; он давно уже не бывал в такой ситуации: уютный быт, всезнающий уважаемый дедушка…
Признался старику:
– К сожалению, мне почти ничего не известно о холодном оружии. Но даже просто несведущему человеку нетрудно догадаться, что коллекция здесь собрана уникальная.
– Уникумов здесь немного, – с улыбкой поправил Прокофий Климентьевич, – но есть довольно редкие клинки, – он внезапно перешел на другую тему. – В какой вы структуре, Александр Владимирович?
– Это недавно созданная служба – борьба с вооруженными формированиями и бандитизмом.
– A-а, – протянул старик, – борьба «двух концепций», контроль «авторитетов»… Передавайте привет Щербакову, – Виктор Семенович его, кажется, зовут. Весьма способный человек, весьма. Правильно сделали, что к нему перешли. Умеет своих людей и использовать, и уважать, и беречь… Какого-то Глушко действительно взяли?
Речь старика время от времени перебивалась кашлем, он прижимал к губам платок, вытирал губы, и если бросал старый платок на пол, то ему немедленно подавали новый.
Бондарович неторопливо попивал чай, присматриваясь к новым знакомым, размышляя о том, зачем все-таки лейтенант Макарова привела его в этот странный дом. Пока что он уяснил для себя только то, что у этой чемпионки богатая родословная и что девица весьма непроста. Как непрост и этот упорно цепляющийся за жизнь старик, который вперебивку, как на классическом допросе, ведет домашний разговор. «Что ж, разберемся и с этими загадками».
Старику ответила Виктория:
– Да, дедушка, Кожинов сейчас допрашивает его. Похоже, что здесь замешаны финансовые проблемы на телевидении.
Дед понимающе кивал:
– Финансовые проблемы… Это для многих камень преткновения.
– Глушко и Смоленцев не поделили какие-то деньги, и Смоленцев выгнал его из телестудии. Тот организовал свое производство клипов и живет неплохо, – хотя и нельзя сказать, что процветает. Но сейчас перед выборами выделяются большие средства на поддержку новых каналов. Причем выделяются они не только президентской командой.
– Да, – подтвердил дед, – деньги сейчас есть и у Зюганова, и у Вольфовича, и Брынцалов скупиться не будет, и Лебедь имеет поддержку. Так что есть из-за чего подраться. Мне не понятно только одно, почему эти отношения они решили выяснять в Доме? Более подходящего места не нашли?
Виктория задумчиво склонила голову:
– Глушко психически неустойчив, к тому же, по-видимому, наркоман…
– Да, надо знать, кого в дом приглашаешь… – значительно заметил старик.
– Утром будет известно больше, – Виктория незаметно взглянула на Александра, – будем надеяться, дедушка, что версия Кожинова подтвердится. Но даже и в этом случае, думаю, многие попытаются использовать скандал, чтобы очернить Президента и его команду. Из этой истории не выйти без потерь. И еще та предстоит заваруха…
– Конечно, это очень удобный повод, чтобы поворошить и грязное, и чистое белье, – согласился Прокофий Климентьевич. – А вы что думаете по этому поводу, молодой человек? Обстановка, я понимаю, для вас не очень знакомая; вам привычней, когда вокруг «по фене ботают»… – старик снова закашлялся – надрывно, с болезненной гримасой на лице.
Александр заговорил со всей серьезностью:
– Думаю, что у каждой партии будет своя версия, отличная от кожиновской, зато согласная с собственной политической линией. Мнение майора-следователя – мое то есть мнение – в этой чехарде никого интересовать не будет.
– Ну, почему же, молодой человек? – не согласился старик. – Как раз к независимому и неопытному в политической «чехарде» человеку есть резон обратиться. От кого еще ждать в руки козырь?
Бондарович усмехнулся:
– Если у меня будет в руках столько «козырей», сколько сегодня, Прокофий Климентьевич, то играть окажется нечем. Заметьте, что сейчас мне бы следовало находиться в камере допросов и разговаривать с задержанным, а не пить ваш бесспорно замечательный чай, – Банда кивнул на свою опустевшую чашку. – Где, кстати, можно достать в Москве рижский бальзам? Много лет его не видел.
– Рижский бальзам вам, мил человек, по сегодняшнему времени может прислать только старый товарищ из славного города Риги, а насчет использования отрицательной информации вы не правы. Этой ночью многие дорого заплатили бы за то, что услышали бы от вас, будто майора ФСБ изолируют от хода следствия. Такое у вас, я полагаю, складывается впечатление?
Бондарович смолчал, отметив про себя точность попадания, и старик понял его молчание.
