Двенадцать месяцев восхождения

– В вас нет красоты, любви и защиты, – оборвала интересная беседу, которая переходила в препирательство.

На том разговор и закончился, а птицы и белки по-прежнему продолжали селиться и укрываться на интересной сосне.

Мораль: птицы и белки – это подарки самой жизни, чтобы их получить, человек должен научиться их приманивать своим поведением, своими речами, своим настроением, своей одеждой.

О сложности взаимопонимания

Встретились в лесу заяц и суслик, и принялись они разговаривать.

– Сложно, дорогой суслик, убегать от волка, это еще та работа, – посетовал заяц.

– Ты бы лучше один раз потрудился, вырыл нору, а потом, чем ноги напрягать, прятался бы в ней, я так часто делаю, – посоветовал суслик.

Заяц непонимающе вытаращил глаза.

– Посмотри вокруг, глупый. Сейчас лето, – возразил он. – Это зимой можно вырыть нору в снегу. Он рыхлый. Летом же большее что можно вырыть – это лежку, углубление, в котором спишь. Но в лежке от волка не укроешься. Я тоже слышал байки о зайцах, живущих в норах, но это о тех, кому повезет найти пустующую.

Теперь суслик посмотрел непонимающе на зайца.

– Ладно, расскажу тебе наш семейный способ избегать опасности: как завидишь ее, сразу вставай в стойку, вытягивайся и посвистывай, – продолжил советы суслик. – Волк должен офонареть, то есть потерять ориентировку.

– Ха-ха-ха! – рассмеялся заяц. – Посвисти-ка на волка, он тебя тут же сожрет. Бег – это единственное радикальное средство, причем не простой бег, надо путать следы. Смотри.

Заяц зигзагами забегал перед остолбеневшим сусликом.

– Не знаю, мне всегда свист помогает, а если я далеко от норы, то могу упасть и притвориться мертвым, – сказал суслик. – Ты, заяц, видимо, жизни не знаешь, и учиться не хочешь – вот и бегаешь.

– Это ты, суслик, видимо, опасности-то и не нюхал, – возразил заяц. – Притворись мертвым – и останешься таким навсегда…

Говорили они долго, но каждый остался недоволен разговором. Все оттого, что говорили они на разных языках, но не на иностранных. Язык каждого основывался на привычных образах, интересах, навыках, которые были разными у зайца и суслика. Они разошлись в разные стороны, уверенные в глупости друг друга, хорошо хоть не во враждебности.

Мораль: люди разного уровня образования, разного жизненного опыта, а тем более проживающие в разных государствах, даже при переводчике выглядят не лучше, чем эти заяц и суслик.

Об оценке настоящего прошлыми глазами

Как-то один пень, который когда-то давно был и юным деревцем, и крепким дубом, захотел найти себе пару, чтобы вспомнить старые чувства. Он начал осматриваться по сторонам, но вот беда: все, на кого он обращал внимание, его не замечали. Пень долго пребывал в огорчении и замешательстве, а потом спросил у другого пня, своего старинного друга:

– Подскажи, почему все молодые деревца, на которых я смотрю, на меня не обращают внимания?

– Все очень просто, – ответил друг. – Ты посмотри, где остались твои глаза, которыми ты видишь, они остались на тех вершинах, на которых ты когда-то был, но на которых уже никогда не будешь.

– Как это так? – не понял пень.

– Взгляни вниз, прямо сейчас, – предложил друг.

Пень посмотрел вниз и увидел истлевшую, изборожденную трещинами поверхность пня.

– Это и есть ты, – сказал друг.

– Быть такого не может, – удивленно-испуганно возразил пень.

– Можешь не сомневаться, – ответил друг. – Твои глаза уже давно живут отдельно от тебя. Ты думаешь, что по-прежнему высок и силен, но, к сожалению, дружище, время пилит беспощадно.

– Боже мой! – воскликнул пень. – Как это ужасно!

– То же самое думают молодые деревца, когда смотрят в твои глаза, а потом видят тебя, – сказал друг.

Мораль: глаза, оценивающие себя, навсегда остаются в прошлом.

О стимулах к жизни

По бескрайнему полю бежало множество людей, за которыми гнались хищники самого разного вида и размера. Как ни удивительно, но первыми обычно настигали людей мелкие хищники, от которых люди легко отбивались и бежали дальше. Затем обычно на людей нападали крупные хищники, тут борьба затягивалась, а чаще – заканчивалась. Бежавшие рядом люди затеяли разговор.

– Зачем бежать, если конец один и тот же? – спросил пессимист. – Все равно хищники нас догонят и сожрут.

– Лично я бегу, потому что от бега получаю удовольствие, – ответил оптимист, – поэтому не хочу лишить себя ни единой минуты жизни.

– А я бегу, чтобы собирать по пути все блага, какие мне предоставляет судьба, – сказал сребролюбец.

– А я просто так бегу, не будешь бежать – сожрут, – сказал трусливый…

– А у меня от этого бега одни неприятности: то мозоли, то ушибы… Надоело все, – сказал пессимист. – Что же мне, остановиться?

– Думай сам, – ответил оптимист. – Но я вообще не понимаю, как ты бежишь с таким настроением.

– Тогда я остановлюсь, – сказал пессимист, охваченный приступом депрессии.

Он остановился, но когда почувствовал зловонное дыхание хищника, то словно прозрел. Страшная пасть предстала его взору, глотка тоннелем уходила в неизвестность, где ничегошеньки не было видно, кроме пугающей темноты. Пессимист, испугавшись, выдернул голову из пасти хищника, слегка поцарапав уши о его клыки, и бросился бежать…

Он быстро догнал свою группу, его знакомцы обрадовались, но изумились.

– Что же ты не скормил себя хищникам, коли бег тебе так противен? – иронично спросил оптимист.

– Страшно, – ответил пессимист. – Оказывается, легко рассуждать на тему прекращения бега, но как только увидишь финиш… – откуда берутся силы?

– Вот так-то, – воодушевился трусливый. – Вот он последний стимул: страх.

Мораль: а что еще в жизни остается, как не бежать – вначале под действием интереса к жизни, а затем и под действием страха?

О проявляющемся во всем призвании

Дятел стучал клювом по дереву, сбивая кору и выискивая насекомых. Добычу он тут же съедал и продолжал дальше стучать по дереву. Рядом летала птичка и пела о радостях жизни, увидев трудягу-дятла, она спросила:

– Дятел, а ты почему не поешь?

– Мне не до песен, от долбежки по дереву в голове один только стук да звон – иных мелодий я не слышу, – ответил дятел.

– Ты отвлекись от работы, – предложила птичка, – полетай, как я, беззаботно, поищи пищу на листьях, насекомые есть и на поверхности деревьев, может, и придет тебе в голову мотив.

Дятел не сумел поймать на лету ни одного насекомого, но вскоре действительно запел. Запел вдохновенно и чувственно, прикрыв от наслаждения глаза и ритмично помахивая крыльями:

– Тук, тук. Тук, тук. Тук, тук…

Дятел кончил петь, когда пересохло в горле, и спросил у певчей птички:

– Ну как моя песня?

– Не хочу тебя обидеть, но та песня, которую ты выводишь, постукивая клювом по дереву, несомненно, лучше, – ответила певчая птичка.

– А теперь пойдем со мною, певчая птичка, – предложил дятел. – Я тебе покажу, где под корой скрывается самое вкусное на свете.

Певчая птица из любопытства и соблазна устремилась за дятлом, присела рядом и давай клювом по дереву стучать. Стук этот походил на мелодию, какую певчая птица привыкла насвистывать, но кору дерева певчая птичка даже не повредила, только слегка поцарапала. Когда она устала, то попросила дятла посмотреть на ее работу.

– Не хочу тебя обидеть, но тот способ, каким ты раньше находила себе пропитание, несомненно, для тебя лучше, – ответил дятел.

На том они и расстались.

Мораль: у каждого свое призвание, и оно проявляется везде, за что бы человек ни взялся. Найти призвание несложно, надо только прислушаться к тому, что звучит в каждом вашем деле, увидеть, что получается всегда в том, что вы делаете.

О том, кто главный

Жил-был один дом, и жил в нем человек. Человек считал, что он владеет домом, а дом считал, что он владеет человеком. И как-то по этому поводу вышел у них спор.

– Я тебя купил на свои кровные деньги, и ты обязан мне служить, – сказал человек дому.

– Это ты о чем? – спросил дом.

– Ты должен давать мне крышу над головой, стены вокруг, тепло и комфорт… – принялся перечислять человек.

– С крышей и стенами я согласен. Это во мне есть, и никакого труда мне не стоит, поэтому пользуйся, – ответил дом, – насчет остального я подумаю, а пока я думаю, ты приберись в доме и посуду вымой на кухне.

– Хорошо, – ответил человек, взял пылесос, ведро с водой и тряпки и занялся делом. Когда стало чисто, он опять обратился к дому:

– Ну, что ты решил, дом? Ты понял, кто тут главный?

– Еще не совсем, – ответил дом. – Мне надо еще немного подумать, а ты пока сделай ремонт, чтобы тебе лучше со мною жилось, и не забывай раз в неделю, хотя бы, прибираться во мне и стирать грязное белье.

Человек занялся ремонтом, одновременно он поддерживал дом в чистоте, это заняло много времени, но человек справился.

– Смотри, как хорошо я поработал, пока ты думаешь, – похвалился человек перед домом. – Каково твое решение? Ты понял, что я тут главный, что я владею тобой?

– Извини, человек, за мою глупость. Она происходит оттого, что у меня нет такого ума, как у тебя. Я же состою из безмозглых материалов. Я все еще думаю, – ответил дом. – Но я уже близок к итогу размышлений, а пока я завершаю свои раздумья, пожалуйста, заплати за пользование мною.

Человек заплатил и опять обратился к дому:

– Ну теперь-то ты понял, кто тут главный? Ты даже сам за себя заплатить не можешь…

– Я завершил свои размышления, человек. Ты, конечно, имеешь ум, но как же ты своим умом не можешь осознать тот факт, что не я на тебя работаю, а ты на меня работаешь ежедневно? – ответил дом. – Ты меня чистишь, ремонтируешь, оплачиваешь, заботишься обо мне, в то время, как я тебе даже суп в тарелку не налью. И ты меня спрашиваешь: кто тут главный и кто кем владеет? Несомненно, что я владею тобой, я тут главный, а ты мой раб.

Тут тон дома изменился, он стал хозяйским, начальственным:

– А теперь хватит болтать и отлынивать от дел! Сегодня суббота, поэтому хватай пылесос и начинай меня чистить…

Человек умолк. Он выполнил все, что требовал дом, и продолжал выполнять в течение всей своей оставшейся жизни.

Мораль: чтобы понять, кто главный, взгляните внимательнее, кто на кого работает. Главным является тот, на кого работают.

О норе

В одном странном царстве все привыкли делать через нору. Залезут в нору, проползут по ней несусветное расстояние, неисчислимое количество поворотов и узких мест, измажутся в грязи и нагонят изжоги, и, наконец, выйдут из этой норы в таком месте, к которому дойти по поверхности не составляло труда. Вот одного такого ходока через нору отловили на выходе тамошние журналисты и задали ему вопросы:

– Почему вы вечно выбирает такой длинный, грязный, неудобный путь, вместо того чтобы пройтись напрямик?

– Понимаете, это давняя традиция, не я ее придумал, не мне ее отменять, – ответил ходок.

– Но что вы сами думаете о делании всего через нору? – спросили журналисты.

– Конечно, напрямик удобнее. Но это мы сейчас видим, после того как дело сделано. А когда только собираешься делать и не знаешь, где выход, то приходится – через нору, – ответил ходок.

– Но как же не знаешь? – спросили журналисты. – Выход всегда один и тот же, уже давно известен, проверен тысячелетиями, а вы все – в нору.

– Ребята, а вы сами как сюда попали? – спросил ходок.

– Тоже через нору, – ответили журналисты.

– И что вы в норе видели? – спросил ходок.

– Множество органов, переходов, помещений… – ответили журналисты.

– В том-то и дело, – подхватил ходок. – Если идти напрямик, то все эти органы останутся не у дел. И кто вам спасибо скажет?

– Разве в спасибо дело? – спросили журналисты. – Истина страдает, страдают быстрота и качество, ведь смотрите, во что превращается дело, когда проходит через нору…

– Да, дело порой плохо пахнет, но зато тело живет, более того, живет в тепле и достатке, – ответил ходок.

Мораль заключается в том, что короткий путь, как если бы человек проносил пищу мимо рта… и сразу отправлял в канализацию, конечно, не самый лучший, поскольку обедняет и убивает. Другое дело, что излишние инстанции в объеме тела государства имеют тенденцию так незаметно разрастаться и числом, и аппетитом, так подменять свои функции, что на выходе вечно получается какое-то несусветное расстройство…

Об устаревшем запрете

Жила-была лента, длинная лента в красно-белую полоску, натянутая между двумя столбами или деревьями, или между чем другим, что, собственно, не имеет значения. Главное, что лента была натянута поперек нахоженной тропинки, по которой прохожие обычно сновали, что муравьи. На эту ленту были возложены высокие обязанности по недопущению прохожих, во избежание их травм и ушибов.

Лента гордо и ответственно несла службу в любую погоду. Время, однако, шло. Событие, вызвавшее рождение ленты, исчезло, как исчезают родители, только намного быстрее. Лента продолжила висеть, выполняя обязанности уже только по недопущению, а зачем, она уже и сама забыла.

Как только прохожий приближался, она напоминала о себе красно-белыми полосками и заставляла обходить ее. Прохожий подчинялся. Это наполняло ленту гордостью, поскольку в своей власти она усматривала свое величие, ведь прохожие подчинялись уже именно ей, а не избегали травм и ушибов с ее помощью.

Продолжалось это довольно долго, пока какой-то человек решил не подчиняться ленте. Он ее поднял над головой и прошел под ней. Другой человек перепрыгнул ленту, а третий оторвал ее от опор и бросил в мусор, где, собственно, и полагалось этой ленте лежать.

Так опять ожила нахоженная тропинка.

Мораль: в жизни есть множество устаревших ограничений, сравнимых с лентой, описанной в притче, которые утеряли предназначение и только мешают. Надо вовремя от них избавляться, чтобы жизнь стала удобнее.

О незаметном участии

Жил-был щенок, которого кормила, поила и воспитывала жена Хозяина. Сам Хозяин вечно был занят то работой, то домом, то другими делами, направленными на благо всей семьи, в том числе и щенка. Время шло. Щенок вырос в большого пса, и как-то Хозяин отдал ему приказ, который пес не исполнил, более того, он покусал Хозяина, когда Хозяин попытался его воспитывать. Тогда обиженный Хозяин спросил у пса:

– Я же тебя растил, кормил, поил, давал крышу над головой. Почему ты такой неблагодарный?

– Не ты меня кормил, поил и растил, – ответил пес, – а твоя жена. А ты для меня – никто.

Мораль: не уподобляйтесь такому Хозяину при воспитании своих детей, иначе дети вырастут и скажут, что вы вообще их не растили, а прохлаждались.

Августовские притчи

О неразвитых талантах

Как-то одному ребенку на день рождения, не помню, правда, на какой, подарили лопату, компьютер, молоток, автомобиль и многое другое, что можно применять в деле и добиться результата. Ребенок эти подарки принял, но не пользовался ими. Подарки сложили в чулан или кладовку, или иной склад, где подарки принялись ждать своего часа.

Время шло, ребенок учился пользоваться подарками и постепенно стал их применять. Правда применял он эти подарки ни шатко ни валко, все оставлял на потом. Он строил планы, посматривал с гордостью на подарки, хвастался ими, но ждал, ждал, ждал, ждал…

И вот однажды ребенок, будучи далеко не ребенком, спохватился, взял подарки и попытался их применить, но оказалось, что силы уже не те, ум уже не тот, ловкость тоже, а здоровье и вовсе. Постарел этот ребенок. Вот и вся притча.

Мораль: подарки – это таланты, которыми наделяется каждый человек, и надо использовать их вовремя и во всю силу, потому что время, когда сил не будет, приближается безостановочно.

О Боге и стаде

Жило-было одно домашнее животное, и пользовалось оно полной любовью хозяина. Хозяин ласкал животное, отлично кормил, предоставлял ему все по первому желанию.

Хозяин тоже хотел жить лучше, и ему казалось, что чем больше у него любимцев, тем вернее его дело. Он стал увеличивать число домашних животных. Вначале их стало два, потом три, а потом и намного больше. Стадо росло, росло, пока не стало настолько крупным, что хозяин перестал уделять всем его членам равное внимание, а оставшейся доли внимания на каждое домашнее животное становилось день ото дня все меньше.

Тогда хозяин нанял надсмотрщиков за стадом, а надсмотрщики уже не имели той любви, что хозяин: они были холодны и расчетливы. Они и наделяли, и отбирали без любви, но так же, как хозяин, с ростом стада до огромного уже кое-где не успевали. Вот так появились собаки…

Мораль: чем больше население Земли, тем меньше Бога достается каждому, а чем меньше Бога, тем больше… собак, может, поэтому вокруг так много страданий, болезней и людей, недовольных жизнью.

О перекосе

Как-то Зевсу, главному из древнегреческих богов, не понравился один из атлантов, державших небесный свод, по которому Зевс иногда прогуливался. Не понравился потому, что атлант сказал что-то неприятное Зевсу, и не один раз, а среди богов было как-то не принято выслушивать критику снизу. Тут же принимались меры.

Зевс вызвал к себе в кабинет Ареса, бога войны, и приказал ему найти компромат на атланта и посадить того в мертвое царство Аида, или на худой конец изгнать с глаз долой, да хоть в лабиринт Минотавра.

Как было принято в подобных случаях, Арес собрал комиссию и учредил доскональную проверку рациона атланта. Бог войны прекрасно понимал, что при такой напряженной работе, как у атланта, неизменно выявится лишний укус амброзии или глоток нектара. И тут уж не важно: почему, правильно или неправильно? Важен сам факт.

Арес был отличным профессионалом в компроматах, поэтому нужную информацию он накопал в сроки, установленные Зевсом. Атлант получил приговор олимпийского суда, все действующие лица были поощрены Зевсом, но вот небо покосилось. Впрочем, к этому все быстро привыкли, в том числе и смертные.

Мораль: наверху ценят не за работу, а за преданность, а к перекосам все быстро привыкают.

О самозакапывании

Один человек работал землекопом. На протяжении многих лет он копал сам себе яму себе в удовольствие. Яма год от года становилась все глубже и глубже, но землекоп, будучи поначалу полон сил, настолько легко из нее выпрыгивал, что почти не замечал ее глубины.

Время шло, землекоп продолжал углублять яму, но сам сильнее не становился, и однажды, когда он в очередной раз вылезал из ямы, ощутил, как задрожали руки, как неровно стукнуло сердце, как ноги заскользили внутрь ямы…

Помогли землекопу, вытащили его, попросили яму более не копать, предложили купить лестницу.

Однако сила привычки оказалась такова, что землекоп не смог остановиться. Он не мыслил себя в числе живущих без положительных эмоций и жизнеутверждающего заряда, какие получал от рытья ямы, поэтому яма продолжала углубляться, хотя уже и не такими быстрыми темпами…

Прошло еще время, землекоп уже выбирался из своей ямы только с помощью лестницы, которая для него стала как спасительная таблетка для тяжелобольного. Но лестница тоже не бесконечна… Тут бы землекопу остановиться. Он и сам это понимал и частенько бросал работу. Но стоило возникнуть какой-нибудь провоцирующей случайности, вроде личного порыва, предложения друзей или близких, или коллег по работе, или начальника, как землекоп срывался и опять начинал копать, и однажды докопался до той степени, что уже и не смог выбраться из этой ямы даже с помощью лестницы…

Мораль: каждый копает себе яму своими вредными привычками и фанатичными, застревающими в сознании, стремлениями, которые лучше не заводить, потому что эти привычки и стремления заводят туда, откуда не выбраться.

О курортном лечении

Один медведь повадился ездить на курорты, где пил минеральную воду, лежал в ваннах, наполненных минеральной водой, мазался грязями. Он до того исполнился заботой о своем здоровье, что следил за ним до самой смерти, после которой встретился на небесах со своим медвежьим богом.

– Ну как ты жил, дорогой медведь, отчитывайся передо мною, – сказал медвежий бог.

– Я внимательно следил за дарованной тобою жизнью, поддерживал свое тело в здравии, ездя по курортам, – сказал медведь и выпятил свою грудь с тем расчетом, чтобы на нее легче было повесить райскую медаль.

– А с чего ты взял, что мне нужно, чтобы ты заботился о своем здоровье? – удивленно спросил медвежий бог.

– Как так? – в свою очередь удивился медведь. – Как дороги для меня предметы утвари моей берложьей, и я хвалю тех, кто за ними следит, так я думал, что и жизнь, дарованная мне тобою, твое, по сути, имущество, важна для тебя.

– Жизнь, конечно, для меня важна, – согласился медвежий бог. – Но с чего ты, медведь, взял, что мне важно, чтобы ты за нею следил и употреблял свои силы на то, чтобы за нею следить, а не жить полноценно. Даже предметы твоей утвари важны для тебя не тем, что они в сохранности и блеске, а в том, чтобы ими пользоваться, чтобы эти предметы доставляли наслаждение своим применением.

– Приведите сюда медведя-балагура! – крикнул медвежий бог.

В божественную медвежью берлогу вошел медведь-балагур, придерживая на груди медвежью гармонь.

– Ну-ка сбацай чего-нибудь! – попросил медвежий бог.

Медведь-балагур сел на позолоченный пень и заиграл медвежью камаринскую. На морде медвежьего бога заиграла улыбка.

– Вот она жизнь! – сказал Бог. – И прожил медведь-балагур не меньше твоего, и никаких минеральных ванн он не принимал, и грязи на себя не накладывал, ну за исключением если в молодости по пьяному делу в болото не провалится. Всю жизнь он не уставал повторять: жизнь наша в руках нашего медвежьего Господа. И это действительно так. Вот смотри.

Медвежий бог взял в руки ножницы и показал медведю, любителю оздоровления, на множество нитей, спускавшихся с потолка божественной берлоги до самого пола, выложенного божественным мрамором.

– На нитях подвешены жизни медведей, обитающих на земле, и каждый день я обрезаю их множество. Если ты думаешь, что я смотрю, к кому каждая нить протянута, ты глубоко ошибаешься. Я обрезаю ближайшие нити, которые мешают мне ходить по берлоге, которые мешают спать, мешают смотреть в окно за вашей жизнью… Каждый день обрезаю, а назавтра моя берлога опять полна этих нитей.

В этот момент медведь-балагур закончил исполнять камаринскую, а медвежий бог обрезал очередную нить, и в райскую берлогу вошел медвежонок.

– Конечно, я этого не хотел, – извинился медвежий бог. – Просто так получается. Конечно, лечитесь, если вам это нравится, но это не главное, главное состоит в том, что нет никакого главного, кроме того, чтобы вам было интересно жить, и я не унывал.

Мораль этого повествования состоит в ответе медвежьего бога.

Об основании и поддержке таланта

На стене висела прекрасная картина, не помню, какому художнику она принадлежит, но очень известному, но что самое главное – любимому. Зрители не могли налюбоваться на чудесное сочетание красок, на изящество линий и великолепие сюжета. Они приходили к картине и чтобы наполнить свою душу прекрасным, и чтобы восхититься, и чтобы получить совет, который они всегда находили в картине…

Череда поклонников и поклонниц не прекращалась. Годы, столетия летели в постоянном восхищении этой картиной, и картина не переставала привлекать к себе внимание и одаривать, щедрость ее переходила все границы, поэтому зрители уходили одухотворенными и где-то в своей области деятельности отдавали подаренное этой картиной и достигали вершин.

Стена смотрела на происходящее с непониманием: как таким серым, темным созданием, каким она видела картину с тыла, может восхищаться зритель на протяжении многих лет?!

– Серость, какая серость исходит от тебя, картина, – причитала стена и корила картину, висевшую на ней. – Ты бы хоть на нормальную работу устроилась, повесила на себя что-нибудь. Твое везение – временное, кто-нибудь обязательно разглядит твою серость и темноту, а если не разглядит, то я напишу куда надо.

Картина огорчалась от докучливой и унизительной въедливости стены, все-таки стена не была ей чужой и выполняла свои обязанности по отношению к ней педантично и надежно. По сути, стена была близкой подругой. Однако картина не реагировала на упреки стены, а продолжала радовать зрителя. Стена же исполнила свое обещание. Она написала куда надо…

Но кто обращает внимание на написанное на стене?

Картину, конечно, сняли со стены, но лишь на время, чтобы закрасить нехорошую надпись, а потом картина вернулась на место. Стена по-прежнему хмуро нудила, картина по-прежнему висела, так и продолжалась эта совместная жизнь.