Час полнолуния

– Повторюсь – мне не очень хочется переходить к взаимным угрозам и тем самым портить отношения, – спокойно продолжил я, убирая оружие. – Такие беседы никуда не ведут. Попугали друг друга и разошлись – какой в этом смысл? Цели не достигнуты, договоренности нарушены, будущее, которое для нас обоих могло стать радужным, уже не случится.

С такими как она не имеет смысла придерживаться правил переговоров, принятых в человеческом обществе. В беседах с ними не надо врать или давать пустые обещания, это может выйти боком. Здесь каждое слово понимается буквально и за него придется давать ответ. Мара – не человек, и этим все сказано. Она видит ситуацию по-другому, потому что мыслит иными категориями. В том году я этого еще не осознавал, но, как и было сказано, я учусь, может, не очень быстро, но все же – учусь.

Не стоит ждать милости от волкодлака в полнолуние. У него нет жалости к тому, кого он выберет своей добычей, ему все равно, кто перед ним – мужчина, женщина, ребенок, старик. Есть только голод дикого зверя, и он первостепенен. Человек – добыча, а у нее не спрашивают согласия на съедение.

Не стоит надеяться на сострадание гуля, если попал в его когти. Ему плевать на слова и мольбы, он их даже не поймет. Для него людская речь подобна плеску речной волны – шумит что-то, да и все. Он вскроет твое горло, а после затащит в темный теплый угол, чтобы ты немного подстух. Гули не едят свежатину, они любят мясо с запашком.

Дети Ночи – не люди. Не были они ими никогда, и в жизни не станут. А потому не стоит с ними разговаривать, уповая на понятия «элементарная логика» и «здравый смысл». Это верный путь к смерти, потому что в какой-то момент тебя просто могут убить, сочтя бесполезным и слабым. Здесь все решают совсем другие вещи. Ну и Покон, конечно же.

– Что я получу, если отпущу душу твоего бывшего врага? – бесстрастно спросила мара.

– Пока ничего, – так же холодно ответил я. – Но даю тебе слово ведьмака в том, что, если на моем пути появится человек, который будет мне мешать, ты получишь его целиком и без остатка. Сроки не назову, но такое раньше или позже случится.

Мара ткнула пальцем в сторону окна.

– Клянусь в том Луной, – верно истолковал я ее жест. – Теперь ты.

– Человек, который был отдан тобой на закланье, отныне не моя добыча, – покачала ножками мара. – Клянусь в том Луной и именем моей матери Мораны.

– Я тому свидетель, – буркнул Вавила Силыч. – Услышано и запомнено.

– Ведьмак, у меня еще послание. – Мара снова извлекла спиннер из кармана и крутанула его. – Моя мать опечалена тем, что ты не желаешь добра вам обоим. Ей нужна сила, тебе – тоже. Она просила подумать о том, что время летит быстро, и опасность подбирается к твоему дому все ближе и ближе. Твоя смерть будет означать для нее возвращение в мир Теней, а ей этого очень не хочется. И мне с моими сестрами – тоже. И даже дурам-Лихоманкам, которых ты поманил пальцем прошлой осенью, дав им надежду на то, что их не забыли.

– Буду рад снова увидеться с твоей матерью, – склонил голову я. – И лично сообщить ей то, что ее печали – мои печали. Она не желает меня видеть скоро как месяц, сам же я попасть в Навь не могу, и это ей прекрасно известно.

– Человеческая кровь – ключ от всех замков, – почти пропела мара. – И тебе это прекрасно известно. Открой дверь один раз, а после все станет гораздо проще.

Подъездный скрипнул табуретом, как видно, от эмоций. Не сомневаюсь, он знает, как двери в мир за Кромкой открываются. Их брат вообще много про что в курсе, только говорить мне они ничего не хотят. От греха, надо полагать.

– Сиди смирно, – велела ему нежить. – Ты кто? Видок. Вот и не мешай нам.

– Он гость, и он в моем доме, – немедленно осек ее я. – Как и ты. Помни про это, мара, и уважай законы хозяина этого места.

– Пусть будет так, – согласилась она. – Все, луна заходит, и мне пора. Слова сказаны и услышаны, клятвы даны и будут исполнены.

– Передай поклон Моране, – попросил я ее. – Скажи, что жду встречи.

Девочка кивнула, слезая с табурета, а после ушла в коридор, прикрыв за собой дверь. Вавила Силыч почти сразу последовал за ней, но там никого не было.

– Убралась, – выдохнул он, проведя лапой по лбу. – Уф, до чего страшная! Чего ты с ней из-за меня-то сцепился? Я не гордый, меня ее слова не трогают совершенно.

– Потому что нечего на моих друзей бочку катить, – проворчал я. – Может, еще чайку?

– Да нет, пойду, – подъездный спрыгнул с табурета. – Своих успокою.

– А рассказать про то, что в Коньково случилось? – напомнил я ему. – Кстати – почти моя малая родина. Я сам из Теплого Стана родом.

– Да какой там, – отмахнулся подъездный и нырнул под плиту. – Не до рассказов.

Впрочем, секундой позже вывернулся оттуда ужом, и, глядя мне в глаза, произнес:

– Скверную ты клятву дал этой ночью, Александр. Скверную. Не мне тебя судить, но такой долг на себя брать было ни к чему, даже для чьего-то спасения.

– Знаю, – развел руками я. – Но по-другому бы не вышло. И потом – ты же не думаешь, что для меня дальше всё розами усеяно будет, с которых кто-то колючки ободрал? Жизнь чем дальше, тем веселее.

– Нельзя с этими змеюками ни о чем договариваться, – упорствовал Вавила Силыч. – И уж тем более с матерью ихней. Я ведь давно почуял, что ты дорожку к ней протоптал, но молчал, потому как не мое это дело. И дальше молчать буду, чтобы имя ее здесь, в дому нашем, не звучало. И тебя о том прошу.

– Обещаю, – приложил ладонь к сердцу я. – Да не переживай ты так. У меня тяги к темным делишкам и навьим забавам как не было, так и нет. Оно мне надо? Видишь же – свои собственные ошибки пытаюсь исправить, которые наворотил еще осенью.

– Главное – новых не наделай, – вроде как отошел подъездный. – Похужее.

Он ушел, а я сел за стол и отхлебнул остывшего чаю. Мне не давала покоя одна вещь, а именно то, что мара знала, чем недовольна ее госпожа.

Откуда?

Ответ один, и он очевиден – от нее самой. Значит, что? Они общаются. Вопрос только в том, как именно? В смысле – лично или мысленно, сквозь границу миров. Если второе – то ничего. А вот если первое, то это не очень хорошо. Это значит, что отдельные личности туда-сюда шастать начали, и ничего хорошего от этого факта ждать не стоит. Сегодня мара, завтра какой-нибудь упырь, а послезавтра кто? Ведьма или мой собрат-ведьмак? Кто знает, чем это кончится? Мало ли кто там еще очухался, в Нави? Опять же – кто обитает на том берегу Смородины? Кого боится Морана? Морана, которой вон подъездные до судорог опасаются, даже столько веков спустя после ее исчезновения.

Но – вряд ли. Если бы все было так просто, я бы об этом знал. Тот же Нифонтов прискакал бы и начал орать, что это моих рук дело. Информаторы отдела 15-К наверняка бы донесли подобные вести до ушей своих покровителей. В чем – в чем, а в этом мне за минувшую зиму убедиться довелось. Чего стоит только дело с сердоликовой камеей из коллекции Пьеро де Медичи, в котором мне довелось поучаствовать пару месяцев назад. Замечу – как всегда добровольно-принудительно.

Так вот – они бы знали, таскайся кто в Навь, как к себе домой. И я бы тоже. В этом вопросе мы с отделом солидарны, нам обоим ни к чему гости из прошлого под боком.

Ох, как же все непросто на белом свете. А мне сегодня еще в «Р-индастриз» ехать, вместо того чтобы в кабинете спокойно кемарить. Или даже дома, предварительно плюнув на службу и сказавшись хворым.

Одна радость – красивая женщина меня завтраком накормит, причем, подозреваю, вкусным. В моей жизни такого давненько не случалось. Большинство бывших подруг готовить вовсе не умели, а моя нынешняя пассия вовсе сматывается с первыми лучами солнца, никак это не комментируя.

Так что аж чуть ли не со времен супружеской жизни подобного не случалось. Точнее – с той ее поры, когда мы еще не начинали день с перебранки. Славное то было время, ради правды. Безмятежно-счастливое. Жалко, что кончилось быстро, как и все хорошее в этой жизни.

Предчувствия меня не обманули, завтрак был неплох. Я, кстати, даже не знал, что иные рестораны довольно высокого уровня открываются в такую рань. Мне казалось, что они часов до двух закрыты.

– Сыт? – заботливо спросила Ряжская, когда я отодвинул от себя последнюю тарелку и удовлетворенно выдохнул воздух. – Доволен?

– Поспать бы, – доверительно сообщил ей я. – Часиков восемь.

– Вот это нет, – опечалилась она. – Оно бы неплохо, разумеется, но – нет. Паша нас на девять утра записал, так что пора ехать.

– Это что же, вы с мужем по записи общаетесь? – опешил я. – Однако!

– Несмешно, Смолин, – немного обиделась Ольга Михайловна. – Ты просто не представляешь, в каком ритме жизни он живет. Бизнес есть бизнес, случается, что и мне приходится окно в его расписании искать. И потом – я же не одна буду, а с тобой. Так-то я вопрос и по телефону могла решить.

– Ну, – обрадовался я. – Так и решите. А я не обижусь, что ехать никуда не надо. Только до банка меня подбросьте, хорошо?

– Встал и пошел, – приказала Ряжская. – Философ!

«Р-индастриз» меня не очень впечатлил. Обычное высотное офисное здание – стекло да металл. И внутри все то же, что и везде – ресепшн, турникеты, лифты с музыкой, приемная с секретаршей. Я даже заскучал.

А вот в кабинете Ряжского мне стало чуть повеселее. Скорее всего потому, что там обнаружился не только он, но и еще пара человек, которых я совершенно не планировал увидеть.

Глава четвертая