Защищая горизонт. Том 2
– Зачем ты это сделал? – сухо спросил он, бросив на меня мимолётный взгляд через зеркало заднего вида.
Странно, я ждал этого вопроса от Вергилия, но никак не от Зета.
– Я… это сложно объяснить так сразу.
– Почему ты предал нас? – настаивал Зет.
– Я же…
– Что тебя не устраивало? – прервал он мои неловкие мычания. – Тебе был дан великий шанс что-то изменить в этом мире, в жизни людей. Тебе дана великолепная возможность прожить жизнь, служа великой цели. Зачем? Зачем ты это сделал? Почему предал службу Стражей? Вы – это всё, что у меня оставалось, и единственные, кому я мог доверять. Я считал тебя и Киру великолепной командой, одними из лучших. Когда я смотрел на вас, то видел будущее, то самое, ради которого стоит продолжать бороться, несмотря ни на что. Теперь этого нет. Ничего нет.
– Прости, Зет, я знаю, что для тебя значит служба, и знаю, что ты потерял брата, но это правда сложно объяснить. Просто знай – я не предавал тебя и никогда не смогу. Всё, что я делал последние дни, было только ради вас, всех Стражей и людей. Я считал… и считаю, что поступал правильно, и теперь мне есть, что сказать Верховному Стражу!
Но Зет не желал ничего слышать, он окончательно погрузился в пучину личной трагедии от последнего сожжённого моста, он был опустошён и обескровлен, он как внезапно осиротевший ребёнок, кого бесцеремонно выбросили на обочину жизни. Я понимал его, ведь сам недавно ощущал нечто подобное и так и не смог окончательно оправиться от потери. Я до сих пор слышу её зов, той части самого себя, что безвозвратно ушла вслед за символом Стража на моей руке.
– Я ведь тогда спас тебя на складе, – не слыша никого и ничего, продолжал Зет, даже не подозревая, кто на самом деле спас меня от окончательного поглощения «Белым шумом». – Я нёс тебя на руках, пока твои мозги спекались от собственной дурости, и теперь понимаю, что зря. Похоже, что эта игрушка Кукольника окончательно выжгла тебе разум и превратила в ещё одно его ужасное творение. Мерзко, очень мерзко. Как ты мог предать моё доверие, Стил, как ты мог? Если бы не приказ Верховного Стража, кого я уважаю больше себя самого, то я бы давно…
Зет проглотил слова, захлёбываясь в собственных мыслях, затем поджал губы, словно пытаясь сдержать слёзы, и покачал головой. После чего замолчал и за весь остаток дороги до башни Стражей не произнёс ни слова. В наступившей тишине я услышал, как дождь хлынул с новой силой, забарабанил по крыше и в окно рядом со мной. Он что-то шептал мне, подначивал на дурные мысли, а может, я сам вкладывал в белый шум безразличных капель серенаду из порочных слов.
* * *Миллионы внимательных взглядов похожи на небо, где разом зажглись целые галактики, наполненные ярким и пронзительным светом от далёких звёзд. Он раздирал мою плоть до самых костей, ощупывал трепещущее сердце и осудительно смотрел в душу. Что случилось? Так много людей и столько любопытных глаз и оживлённого шума. Толпа рокочет, колышется и переливается в невидимом свете своего собственного волнения, и одновременно все смотрят на меня одного. Может быть, это только моё воображение, внутренний страх, что издевательски рисует мне ужасающие картины чужих мнений, невесомых, несуществующих и нереальных, но почему-то таких важных для меня. Кто все эти люди, зачем они здесь, неужели только ради меня? Вряд ли. Они знают, они всё знают… Я сгорал в их пристальных взглядах, но не знал куда бежать и где спрятаться. Многих людей я видел в первый раз – молодые, совсем ещё юные мальчишки с таким же трепетом и непониманием смотрят по сторонам и дрожат от страха. Все мы чего-то боимся, но прежде всего неизведанного. Нет, они не могут знать про меня и мои деяния, могут только догадываться, строить предположения в своих пытливых фантазиях, но в данный момент им не до этого. Они напуганы грядущим или, скорее, текущим днём. Именно непонимание вязкой и жгучей печатью отразилось в их испуганных глазах, они метались по сторонам, искали ответы. Многие из присутствующих знали меня и кем я был, но ещё не успели узнать о моём предательстве, поэтому с надеждой смотрели в мою сторону, мечтали о том, что Страж высокого уровня развеет их страхи и сомнения, снова укажет им путь, тот самый горизонт, который они внезапно утратили в это утро. Нет… они не знали, зачем я здесь и что натворил, все их мысли захватил липкий страх и тревога перед надвигающейся бурей.
Когда мы вошли в башню Стражей, весь первый этаж гудел как встревоженный рой из диких пчёл, здесь собралось немыслимое количество народа, в основном Ищейки и Наблюдатели всех рангов и обязанностей. Вся служба Стражей оказалась в одном месте этим злополучным утром, когда наша Система изменилась навсегда. Я шёл сквозь толпу, ведомый Зетом и Вергилием, под их неустанными взглядами и напряжённым до предела вниманием. Даже сейчас Вергилий был готов не мешкая пронзить моё сердце на глазах у всех присутствующих, но, на самом деле, никто этого не видел, не замечал или просто не подавал виду. Для них мы оставались тремя высокопоставленными Стражами, которые влились в общий гудящий поток и осторожно пробирались к лифту. Но за одно я был благодарен этим людям, за то, что своей массой они скрыли от меня стойку, за которой сидела Марина. Я не хотел снова смотреть в её глаза, врать и осознавать, что разбиваю доверие очень хорошего человека. Ещё один её взгляд, ещё один глоток из этого, опустошающего мою душу колодца – и я больше не смогу выдержать своё существование. Нет ничего хуже, чем наблюдать, как разрушается доверие близких тебе людей. Кто-то легко и непринуждённо жонглирует чужими жизнями, друзьями, играет их судьбами, доверием и добротой, но я так не могу. Я всё чаще понимаю, что всё это время жил не ради себя и даже не внутри самого себя, я жил в этих людях и ради них, только ради того, чтобы они улыбались при встрече со мной и были счастливы. Я всё больше ощущаю, будто не существую вовсе, что меня нет как Стила, как отдельного живого человека, я лишь частичка тепла, живущая в каждом из тех, кого я знал и встречал, кого заставлял улыбаться и радоваться жизни. Я лишь сгусток их доброты и того доверия, что так боялся потерять. Уничтожая их веру в меня, я убиваю самого себя, всё то, ради чего живу, и то, благодаря чему существую.
Вергилий подвёл меня к дверям лифта, подождал, пока они услужливо откроются, а затем очень грубо толкнул меня внутрь кабины. Напоследок он повернулся к Зету.
– Проследи за порядком. Собери всех Стражей, кто сможет держать оружие. Все отряды Палачей должны быть здесь немедленно, времени у нас очень мало! – прочеканил он грубым и приказным тоном, стараясь при этом перекричать гудящую толпу.
Зет помрачнел пуще прежнего, крепко сжал зубы, сдерживая внутренний гнев, потом приложил вытянутую ладонь к виску и сделал странное отмахивающее движение.
– Есть, господин Хранитель! – процедил Зет с явной желчью и выдавливая каждое слово, рождавшееся с огромной мукой.
Бросив последний уничижительный взгляд на нас обоих, Зет развернулся и пошёл сквозь толпу к выходу. Вергилий зашёл в кабину и вместо выбора конкретного этажа прикоснулся к чуть заметной металлической пластине под панелью с кнопками. Двери с тяжёлым вздохом закрылись, но сам лифт остался стоять на месте, скрадывая от нас шум толпы и превращая его в далёкий, плохо различимый гул. Перед Хранителем открылось окно Консоли, где он нажал неизвестную кнопку и после этого произнёс очень напыщенным и неестественным голосом:
– Хранитель Вергилий, код ноль.
После чего кабина лифта дёрнулась и понеслась наверх.
– Что случилось, почему все Стражи здесь? – робко спросил я Вергилия, который продолжал не сводить с меня глаз.
– Всё случилось, Стил, – тяжело выдохнув, ответил он. – Всё…
Хранитель отвёл взгляд и замолчал, так и не ответив на мой вопрос, а я оцепенел и боялся даже дышать, ощущая, как лифт неестественно быстро набирает скорость. Мы ехали на самый верх этой башни, и я даже не мог представить, что нас ждёт там, на последнем этаже, у которого даже не было счёта. По слухам, выше сорокового этажа располагались подсобные помещения, различные залы, а также всякие технические отделы, давно неиспользуемые и заброшенные. Люди покинули их уже много лет назад, оставили умирать под толстым слоем вековой пыли и медленно растворяться вместе с воспоминаниями былых обитателей. И чем выше мы поднимались, тем больше ощущался дух одиночества и удушающего забвения, даже на лице Вергилия отпечаталось лёгкое беспокойство, а его дыхание стало неровным. Никто не поднимался так высоко, даже Техники никогда не спешили покидать свои этажи, и вовсе не потому, что им запрещено, просто не было такой нужды. Все мы живём в своих крохотных закрытых мирках, в собственных уютных сообществах, где всё под рукой, всё так привычно и знакомо. Вот любимый стол, кружка, вот календарик, чьи страницы так приятно пахнут, вот коллеги и друзья, кого ты видишь каждый день и к кому безмерно привык, к их звукам, образам, запахам. Всё это создаёт тот тёплый и уютный кокон, где каждый ощущает себя в безопасности и не стремится выбраться наружу. При этом мы мечтаем о большем, нам всегда мало целого мира и тесно в бесконечной Вселенной, но так уютно в крошечных клетках, которые не хотим покидать. Мы работаем, идём домой по привычным дорожкам, садимся в такси, где нас встречает уже знакомый и такой приветливый водитель, потом едем домой в тёплые кровати, чтобы завтра с утра всё повторилось вновь и вновь. Эти кусочки привычной мозаики дают нам то ощущение безопасности, в чём мы так нуждаемся в этом опасном и изменчивом мире, где на каждом шагу нас подстерегают Призраки, Отступники, Кукловоды и страдающие странной болезнью со смертельной головной болью. Этот мир ужасен, если выглядывать из своего комфортного кокона и смотреть по сторонам. Тогда зачем нам это делать? Зачем выходить за те очерченные рамки, где всё так привычно и понятно, где мы уже реализовались как самостоятельные личности?
Представим человека, который приезжает в девять утра на работу, заваривает чай, сидит целый день за Консолью в офисе, пишет что-то непонятное в своём блокноте и приветливо улыбается секретарше, чтобы вечером снова вызвать знакомого таксиста и провести с ним последние полчаса жизни этого дня за очередной бесполезной беседой. Его любят за тот образ, что он создал для всех остальных. Они привыкли к нему, подстроились, впустили в свою жизнь, он стал частичкой других коконов, где спрятались все остальные. Мы создаём мир для других, то привычное окружение, где все чувствуют себя в безопасности. Это очень цельная, до ужаса консервативная, монолитная, но мёртвая, по своей сути, система. Система бесцельного и пустого существования, где каждый – элемент бесполезного окружения для других, без стремлений и поиска, без энергии и творчества, без исследования и созидания. А всё потому, что она не любит перемен, чурается их и всячески стремится воспротивиться любому шагу за привычную схему жизни. Если вы начнёте что-то искать, менять, развивать к лучшему или худшему, против вас восстанут все, кто вас окружает, из-за того, что вы ломаете, прежде всего, их мир, их устоявшийся климат. Когда начинаются изменения, у людей случается паника, они теряют хрупкое равновесие, попадая в среду, к которой не были готовы, где снова нужно приспосабливаться, меняться самому и ломать привычный порядок жизни. Поэтому никто не стремится покидать своё комфортное лоно, а наши Техники настолько поглощены работой на своих местах, что мало кто из них задаётся вопросом: «А что там, над головой, на этажах, где никто не был?» Это страшные мысли, новые и непривычные, а значит, их нужно отбросить прочь. Всё это случилось и со мной. Я стал тем, кто впервые после Сола подорвал привычный уклад Стражей, повёл себя не так, как они ожидали, нарушил незыблемое правило. Страх, ненависть, неуверенность – всё это сковало службу Стражей, заставило совершать ошибки и стоять в растерянности перед каждой новой опасностью.
В это время кабина лифта перешла рубеж в полсотни этажей и продолжила свою погоню за небом. Счётчик преодолённых ступеней неуклонно нашёптывал мне о приближающейся опасности. Тревога истошно стучала в висках, кричала, а ко мне всё отчётливее приходило понимание момента. Вся моя жизнь – сплошной сон, в котором я не понимал, где нахожусь и что делаю. Так и сейчас я слышу только странный голос в своей голове. Он продирается с другой стороны моих снов, стучит в этот барьер и пытается что-то рассказать, но до меня доносятся лишь отдельные отрывистые фразы моего кровоточащего разума. Я отчаянно мечтаю вырваться из пленяющего дурмана, но после каждой трещины в куполе снов замираю в страхе от нахлынувших мыслей. Их слишком много, они очень громкие и пугающие, и тогда я прячусь обратно, подальше от себя и пугающего мира. Но каждый новый крик становится всё громче и отчётливее, стена дрожит от тяжести внутреннего молота и грозит пасть под напором моего собственного безумства. Осознание всегда приходит слишком поздно.
Я заворожённо смотрел на табло, где быстро сменялись цифры, отражая наше вознесение. Что сейчас находится по ту сторону железной непроницаемой стены лифта, там, где никто не бывал? Если продолжать верить слухам и мифам, что так охотно плодили глупые юнцы из Наблюдателей, то выше пятидесятого этажа не было абсолютно ничего, только пустота, металл, стекло и бетон. Так высоко уже никто не взбирался. Может, там были пустующие этажи, состоящие из грязных бетонных стен и одиноких коридоров, ждущих своего часа, когда они станут нужны и к ним придут люди и принесут с собой частичку тёплого дома. А может, там не было ничего, кроме каркаса, держащего эту башню и возносящую её к небу. Ведь Стражей всегда было мало, чтобы занять даже треть собственной башни, но идеологически такая конструкция служила мощным оружием против Отступников и ярким напоминанием простым людям о том, что есть нечто великое в нашей Системе, верный страж, что всегда придёт на помощь и защитит его мечту. Гордая молчаливая и беспристрастная башня, которую видно из любой точки города. Она возвышалась над всеми домами и подпирала небосвод, утопая последними этажами в перине облаков. Все мы должны служить напоминанием о том, что когда-то у людей была великая Мечта и красивые устремления, что когда-то мы жили как единое целое, творили и строили общий мир, грезили о лучшем будущем для наших детей и никогда не думали о бесконечном дожде и невидимой войне, что идёт за нашими спинами и которую мы лицемерно предпочитаем не замечать.
Тогда кто такой Верховный Страж и кем он стал для всех нас? Отцом, вождём, строгим надсмотрщиком, а может, просто красивым и властным символом, чей светлый образ давно затерялся в море облаков, в которых тонула вершина башни? Никто уже очень давно не видел Верховного Стража лично, кроме его верных Хранителей, никто не знает тайну его личности, как он выглядит и существует ли на самом деле. Он давно превратился в красивую идею, собирательный образ, которым принято пугать нерадивых юнцов, впервые ступивших на путь Стражей. Лишь грозный лик Хранителей призван внушать всю силу и власть Верховного Стража, его непоколебимую решимость в борьбе за правое дело. Но даже их пугающий и холодный образ уже не способен сохранить мысль о Верховном Страже как о нечто реальном. Он стал пугающим мифом, красивой сказкой о небожителе, следящим за всем, что происходит в Системе, с высоты своего самолично построенного Олимпа. Для многих мальчишек он превратился в объект для насмешек и скабрёзных шуток. Некоторые люди, поддавшись апатии дождливых дней, стали повторять, что Верховный Страж давно забыл о нас, затерялся в этой толще серых облаков и больше не обращает свой взор на мирские проблемы. А кто-то убеждён, что, пока люди гниют под потоками ливня, он наслаждается тёплым солнцем на вершине своей башни, которая пронзает плотный слой облаков и сияет над ними, освещаемая ярким светом ненастоящей звезды.
Сам я никогда не задумывался над этими вопросами, ведь для меня служба Стражей занимала особое место в жизни. Я горел своей ролью в нашем общем будущем так же, как и Зет, я принимал Верховного Стража как должное, как неотъемлемую часть службы, своей жизни, как необходимый элемент меня самого, на кого следует равняться в непреклонной решимости и чистоте помыслов. Поэтому даже сейчас, когда ко мне окончательно пришло осознание моего положения и куда везёт меня кабина лифта, внутри меня начинал расти огромный ком тревоги, готовый взорваться в любую секунду. Я предстану перед самим Верховным Стражем, кумиром многих, кто искренне верил в своё предназначение, богом для тех, кто считал своим долгом привести людей к великой Мечте. Но почему он хочет видеть меня лично? Чем я заслужил такое снисхождение? Эти вопросы не давали мне покоя с того самого момента, когда Вергилий появился в моей квартире, но скоро я это узнаю.
Лифт остановился на сотом этаже, издал слабое шипение и затем отворил перед нами двери. В глаза сразу брызнул мягкий рассеянный свет, приятно ласкающий своими тёплыми оттенками после холодного отблеска металлических стен в кабине. Перед моим взором раскинулась широкая парадная комната с аккуратным дизайном под интерьеры далёкого прошлого, внезапно напомнившие мне о том доме на Зелёной улице и о тех необычных стариках, проживавших в роскошных хоромах. Мне показалось, что в ушах снова зазвучала та мелодичная странная и непонятная песня голосистой певицы. Стоило мне сделать шаг из кабины лифта, как ноги моментально утонули в мягком ковровом покрытии, устилавшем весь пол этой комнаты. На секунду мне стало даже стыдно топтать его своими грязными ботинками. Стены, покрытые лоснящимся шёлковым велюром, переливались приятным коричневым оттенком, где также иногда встречались небольшие и аккуратные бра, выполненные из зелёного матового стекла. При своей вычурности отлитых форм местные светильники почему-то проливались в основном на потолок, украшенный белыми плитками, вместо того, чтобы разгонять приглушённые сумерки парадной при полном отсутствии окон. Ох уж эти изысканные причуды! Всё это создавало приятную и обволакивающую атмосферу умиротворения и спокойствия. Местный богатый интерьер, красивые и массивные двери по бокам парадной из красного дерева, небольшие диванчики у стен с витыми железными боковинами и воздушными седалищами, чистейший ковёр светлых тонов, не знавший частых гостей, – всё это заставило меня потерять бдительность, поверить на миг, что здесь мне ничего не грозит, ведь эта комната дышит такой девственной чистотой. Она не знала бесконечных битв, не видела крови и смертей, эта комната как ворота в рай, оторвана от жизни и зловонного болота, где увязают люди Системы. Такие места не оскверняют кровью и убийствами, здесь выписывают приговоры.
Но всю идиллию такой обстановки разрушали два огромных беловолосых парня, одетых по примеру Вергилия в серые брюки, лакированные и вычищенные до блеска ботинки, в такие же вычурные зеленоватые рубашки с отливом с натянутыми поверх подтяжками. Высокие, хорошо сложенные, с широкими плечами, они внушали своим видом неподдельный страх. Несмотря на немного нелепую униформу с подтяжками на огромном торсе, они поражали своими холодными нечеловеческими взглядами. Их лица будто высечены в камне, заставшие в мраморе маски безразличных исполинов, готовых без промедления исполнить свой долг. Ни эмоций, ни сожалений, ни страха. Вот кого описывали в детских страшилках и россказнях в мужских раздевалках, вот кого боялись и ненавидели все Стражи одновременно… и кто наверняка убил брата Зета. Архангелы Верховного Стража, его боевые молоты, способные уничтожить одним взглядом целые армии. Да, именно такие эпитеты я часто слышал в шутливых разговорах своих сослуживцев. Но, как говорят, в каждой шутке есть только доля шутки. Теперь понятно, почему Вергилий не испытывал особой радости от соседства с такими истуканами, окончательно превратившихся в бездумные машины. Он был ниже их, слабее, эмоционально более неустойчив и скорее напоминал меня самого. От того у меня возникало ещё больше вопросов: как такой человек мог стать Хранителем, как Вергилий оказался среди этих часовых у дверей Верховного Стража? Кто эти люди, что могло настолько изувечить их души, лишить любых признаков жизни? Может, Вергилий видел в них зеркало собственного будущего, и каждый раз, заглядывая в их пустые и холодные глаза, он понимал, куда приведёт его слепая преданность своему делу, и от того с такой радостью и рвением он сбежал в наш отдел? Вряд ли он когда-нибудь ответит мне на эти вопросы. Сегодня утром в его взгляде я уже заметил тень настоящего Хранителя, осколок той пустоты, которая однажды заполнит всю его душу, превратит в ещё одного идола у дверей самоназванного бога.
В дальнем конце парадной комнаты находились широкие двухстворчатые двери из такого же массивного красного дерева и украшенные витиеватым рисунком, вырезанным по всей поверхности. По обеим сторонам от входа расположились небольшие роскошные диванчики, где и восседали Хранители, причём один из них внимательно что-то читал в открытом перед ним окне Консоли, а другой просто сидел и неживым пронзительным взглядом сверлил двери лифта. Когда они открылись и мы показались наружу, то Хранители медленно переглянулись и потом также вальяжно встали на ноги, и угрожающе уставились на меня. Всё это производило весьма пугающее впечатление, а образ привратников заставлял задуматься над тем, кого же они охраняют на самом деле.
Вергилий подвёл меня к широким дверям и хотел завести внутрь, как один из Хранителей остановил его, положив свою массивную руку на моё плечо и отталкивая конвоира, а затем очень медленно отрицательно покачал головой.
– Отступник пойдёт со мной, а ты подождёшь здесь, – грузно и безразлично произнёс он.
– Мне был отдан приказ доставить его к Верховному Стражу, и я приведу его лично, – в резкой форме отозвался Вергилий, потом грубо вырвал меня как игрушку из рук сурового Хранителя и добавил: – И лично отключу его, если придётся!
Его оппонент состроил недовольную гримасу, переглянулся со своим напарником и также неохотно отступил от дверей, бросив напоследок взгляд, полный презрения. Демонстративно не обращая на это внимания, Вергилий подтолкнул меня вперёд, и я послушно, но осторожно налёг на тяжёлую дверь, отворяя её внутрь помещения. Но почему другие Хранители так обращались со своим напарником, почему столько презрения и надменности, разве не все Хранители равны по своему статусу? Ведь они явно смотрели на Вергилия сверху вниз, как на чуждый для них элемент, как на занозу, разрушающую их привычный мир, так же, как и… на меня. Белая ворона, меняющая краски мира, яркое пятно на ночном небе, однажды ворвавшееся в темноту, оно навсегда изменило её. Даже если когда-нибудь оно падёт под напором тьмы, то её след будет жить вечно.
Из распахнутых створок дверей прямо в нос ударил сильный запах старых и обветшалых вещей, пыли и острый привкус консерватизма, который я уже ощущал ранее в том проклятом доме на Зелёной улице. Мы вошли в огромный и просторный зал, но при этом невероятно пустой и нелюдимый. Под ногами скрипнул старый паркет, сменяя собой мягкий пол из парадной комнаты и одновременно скрадывая все светлые краски прошлого помещения, окончательно погружая нас в удушливый полумрак. Здесь оказалось темно и… грустно, глубокой тоской веяло из каждого уголка этой комнаты. Это была обитель скорби и последнее пристанище для уставшей души. Красивое убранство стен, изысканно отделанных лепниной и узорными панелями, а также большую, покрытую пылью люстру скрывали скорбные потёмки, куда опрокинулась вся комната. В ней было не так много мебели, только деревянный письменный стол у огромного витражного окна во всю правую стену и несколько мягких глубоких кресел, беспорядочно расставленных рядом. Ещё чуть поодаль находился маленький кофейный столик из прозрачного стекла, в центре которого гордо стоял горшок с высохшим растением, а в правом углу я заметил несколько высоких стеллажей с книгами, кресло для чтения и высокий торшер рядом с ним. Но сейчас единственным источником света в комнате служила небольшая настольная лампа на углу письменного стола. Она тускло и неохотно разгоняла пыльную мглу вокруг себя и выхватывала из неё одинокую и немного сутулую старческую фигуру стоявшего к нам спиной и печально смотрящего сквозь стеклянную стену. В это время за окном бушевала настоящая буря. Тёмные и плотные грозовые облака пенились и бурлили, переливались, смешивались в грязном танце жестокого неба. Мы находились в самом центре этой бури, внутри бескрайнего облачного неба, где рождались потоки дождя, без устали насылаемые на истерзанную землю. Там не было ничего, кроме грязно-серой каши из дождливых облаков, их причудливых движений и ярких вспышек молний, что рождались из гнева небес и устремлялись вниз. Злые языки часто упрекали Верховного Стража в том, что он слеп к нашим страданиям и не видит этого дождя и всех бедствий, что живёт выше подобных проблем, в буквальном смысле купается в лучах своего единоличного солнца и не думает больше ни о ком. Какая ирония… Даже здесь, на высоте сотого этажа, на вершине башни Стражей, не было никакого света, а скорее наоборот. Утонув в собственных облаках, Верховный Страж не видел ничего, кроме гнева и слёз, порождаемых безутешным небом, которое скрыло от его взора всю Систему, простирающуюся далеко внизу.
