Психоаналитик. Шкатулка Пандоры

– Почему классика? – удивился Михаил.

– Принято считать, что в киноведы идут неудавшиеся актеры. С практикой не вышло, так займемся теорией. Для того чтобы оценивать и критиковать, талант не нужен…

Скоропалительное замужество на третьем курсе, такой же скоропалительный развод через четыре месяца, получение диплома, трехлетние метания от работы в журналах к фрилансу и обратно, встреча с Максимом…

– С Максимом мы познакомились случайно, на каком-то банкете. В лучших голливудских традициях – я в толкотне налетела на него и облила шампанским. Так и познакомились… Впоследствии он иногда шутил, что я столкнулась с ним не случайно. А может, и не шутил, по нему трудно было понять, шутит он или говорит серьезно. Человек в футляре…

Если вникнуть, то все мы – человеки в футлярах. У каждого свой футляр, разница только в толщине стенок и количестве замков. Доктор Хаус утверждает, что все врут. Он не совсем прав. Точнее будет сказать, что каждому есть что скрывать. Есть люди, которые не врут, а просто не отвечают на вопросы, уходят от них.

Каждому есть что скрывать. У каждого в шкафу хранится какой-нибудь скелет, у некоторых так сразу несколько. И зря Бэкон[7 - Фрэнсис Бэкон (1561–1626) – английский политик, философ, историк, основоположник эмпиризма, учения, считающего чувственный опыт единственным источником знаний.] называл скрытность прибежищем слабых. Сильные тоже скрытны, и тайн у них, скорее всего, гораздо больше.

– Сначала я воспринимала это знакомство как нечто такое… – Анна замялась в поисках подходящего слова, – случайное, но Максим очень быстро расставил все точки над «i». Он вообще ничего не откладывал в долгий ящик. Не торопыга, а человек, живущий по принципу «решил – делай». Пригласил в ресторан, долго рассказывал о себе, а потом выложил на стол кольцо, – Анна машинально посмотрела на левую руку, – и сделал мне предложение. По форме и содержанию оно было не столько романтичным, сколько деловым. Это, наверное, меня и подкупило… Объелась я романтики в первом браке, с тех пор у меня на нее нечто вроде идиосинкразии. Впрочем, во втором браке проблем тоже хватало. Мы не ссорились, точнее – мы почти не ссорились, бывали какие-то размолвки, не без этого, но все заканчивалось быстро… мы так и не смогли стать чем-то целым, вы меня понимаете? Тридцать лет разницы – это барьер, через который невозможно перешагнуть…

Михаил кивнул, хотя и не был согласен с этим утверждением. И при большей разнице в возрасте можно создавать полноценные семьи. Если, конечно, есть какие-то объединяющие факторы. Здесь их не было изначально. Случайное знакомство, почти такой же случайный брак, если верить рассказу Анны.

Взаимное непонимание, отчуждение… То же самое Михаил мог бы сказать и о своем браке. Только его подобная ситуация не удовлетворяла, Анна постепенно привыкла к роли нелюбимой и нелюбящей жены богатого человека. Муж занимался своим делом – у него была фабрика по производству мебели в подмосковном Лыткарине и сколько-то там магазинов, точнее – салонов по приему заказов, в Москве. Ничего сверхъестественного, но на обеспеченную жизнь хватало. Анна работала чисто для того, чтобы не скучать, писала статьи и обзоры в несколько журналов.

– Максим меня сильно не обременял, – откровенно призналась она, – он не пытался ограничивать мою свободу, не следил за мной или же делал это так, что я ничего не замечала. Я тоже старалась вести себя так же… необременительно, как и он. В отличие от своей сестрицы мой покойный муж был довольно неплохим человеком.

– У вас есть дети? – спросил Михаил, хотя и так было ясно, что детей у Анны нет, иначе бы она о них упомянула хоть раз; вопрос следовало понимать как: «почему у вас не было детей?».

– Нет, – с оттенком сожаления (возможно, и наигранным) ответила Анна. – Хотя Максим был не прочь обзавестись наследником. У него это был первый брак, представьте себе. Он говорил, что в молодости не особо горел желанием связывать себя узами брака, а потом, когда с головой ушел в бизнес, просто некогда было. Да и незачем, наверное, он был совсем не семейным человеком. Ну, как бы это объяснить?.. Семья для него была ни ценностью, ни целью, а чем-то второстепенным… В общем, я долго обследовалась, даже в Израиль летала, потом долго лечилась, и все без толку… Медицинские подробности вас интересуют?

– Нет-нет, – Михаил даже помахал в воздухе ладонями, показывая, что эти подробности его не интересуют абсолютно.

– Я вас не задерживаю? – спохватилась Анна, решив, что Михаил поднял руки для того, чтобы незаметно посмотреть на часы.

Михаил принципиально не держал в кабинете настенных, напольных и настольных часов, считая, что они отвлекают пациентов. Обходился наручными. Одно время завел стильные песочные часы в медной «оправе», отмерявшие по шестьдесят минут, но после того, как двое пациентов сказали, что непрерывно струящиеся песчинки напоминают им о бренности всего сущего, увез часы домой. Дома они простояли недолго, Илона их кому-то подарила, поставив мужа в известность постфактум. Поступок в ее стиле.

– Я никуда не тороплюсь, так что если вы не против, то давайте продолжим, – сказал Михаил. – Тем более что вам есть что сказать, не так ли?

– Есть, – согласилась Анна, – но про замужество, собственно, и рассказывать нечего. Жизнь шла своим привычным чередом, в сентябре мы собирались в небольшой вояж по Бретани. Обсудили маршрут, Максим уже отели заказал. И вдруг…

Нижняя губа дрогнула, и Анна быстро закусила ее, пытаясь удержаться от плача. Со стороны это выглядело очень сексуально. Михаил подумал о том, что в тридцать пять лет ведет себя как мальчишка.

– Я так боюсь, не знаю чего, но боюсь…

«Странно как-то все это, – подумал Михаил. – И не совсем понятно…»

– Анна, давайте уточним, что именно побудило вас обратиться ко мне. Каков ваш основной мотив?

– Страх! – не задумываясь, ответила Анна. – Мне страшно. Мне никто не угрожает, я взрослая тридцатитрехлетняя женщина, я могу за себя постоять, но мне почему-то очень страшно. Я не знаю, что это за страх – страх смерти или еще чего-то, но он есть, и с этим приходится считаться.

Взгляд ее при этом потускнел на секунду-другую, подобно тому, как тускнеет свет ламп при снижении напряжения. Действительно боится, не притворяется.

Невротический страх, в отличие от реального, обусловленного инстинктом самосохранения, иррационален или кажется таковым на первый взгляд. Фрейд считал проблему страха узловым пунктом, главной тайной человеческой психики и был уверен, что корнями все наши страхи уходят в детство.

Анна закрыла лицо ладонями. Закрыла не встык, а внахлест – левый мизинец лег поверх правого и слегка подрагивал.

Владеть собой она определенно умела. Два всхлипа так и не перешли в рыдания, а после нескольких минут, проведенных в туалете, Анна вернулась совершенно спокойной. Даже макияж успела обновить за это время, уничтожив все следы былого смятения.

– Простите, накатывает, – сказала она, садясь в кресло. – Собственно, из-за этого я к вам и пришла. Не могу сама с собой справиться…

И тут случилось непоправимое, годное для какого-нибудь водевиля, но совершенно неуместное в реальной жизни. Хлопнула одна дверь, распахнулась другая и в кабинет вошла, нет – ворвалась, Илона, бывшая супруга Михаила, явно намеревающаяся стать его вечной головной болью.

– Не ждал меня?! – не обращая внимания на то, что Михаил не один, завопила она. – Думаешь, что если отключил телефоны, то я тебя не найду?! Думаешь, что развод поставил точку в наших отношениях?! Так знай же – от меня не скроешься!

Выглядела бывшая супруга так, что хоть госпитализируй. Лицо красное, перекошенное, глаза навыкате, губы дергаются, вся трясется, да еще и дышит прерывисто. Юбка сбилась набок, блузка местами вылезла из-под нее, сумочку держит за ремешок, как кистень. «Это она в таком состоянии машину водит? – ужаснулся Михаил. – Да нет, наверное, такси взяла, на таких нервах со двора не выедешь, не то чтобы в разгар рабочего дня ездить по центру Москвы.

Анна среагировала мгновенно. Встала, сунула ноги в туфли, подхватила свою сумочку, улыбнулась Михаилу (улыбка показалась ему ободряющей) и ушла, не желая быть свидетельницей семейного скандала. Уже и не семейного, если принять во внимание развод, но в то же время семейного.

– Я обзвонилась тебе, мерзавец! Почему ты позволяешь себе днем отключать телефоны?! А если со мной что-то случится и Оля не сможет с тобой связаться?! Хорош отец!..

Объяснять, что во время сеанса нельзя отвлекаться на телефонные разговоры, не было смысла. Так же как и объяснять, что во время сеанса нельзя врываться в кабинет и вести себя подобным образом.

– Мне надо срочно уехать до понедельника, а с Олей некому остаться! – Илона плюхнулась в кресло и закинула ногу на ногу. – И родной отец не хочет принять участие…

Почему не хочет? Что за срочность? И разве нельзя было послать эсэмэску, которую Михаил непременно бы прочел в перерыве между сеансами? Что за манера реагировать на все так, словно не живешь, а играешь роль в какой-то из шекспировских трагедий? Или не шекспировских, у того же Островского тоже все с надрывом, на звенящем нерве… Михаил посмотрел на часы и понял, что в его распоряжении не более пятнадцати минут. За это время надо успеть выпроводить Илону, причем успеть выпроводить успокоившейся и по возможности удовлетворенной, чтобы через пять минут она не вернулась и не сорвала следующий сеанс. С нее, безбашенной, станется…

– Водички? – спокойно предложил Михаил.

Водичку ему посоветовали засунуть кое-куда. Никакой логики, сплошной абсурд – ну как можно засунуть воду? Разве что влить, впрыснуть, налить. Ну, нет так нет, наше дело предложить.

– Ты совсем о нас не думаешь! С глаз долой – из сердца вон! Какой же ты гад, Оболенский! А еще гордишься своим происхождением!

После развода Илона вернула себе девичью фамилию – опять стала Тишиной. Применительно к ней фамилия звучала иронично, если не издевательски. Какая из Илоны Тишина, ей бы Верещагиной быть или Громовой.

«А ведь когда-то мне так нравилось все это, – думал Михаил, пока Илона выплескивала остатки своего буйного негодования. – Не то слово – я просто с ума сходил от подобных экспансий. Хватал на руки и тащил ее, отбивающуюся и визжащую, в постель. А она потом так страстно просила прощения за свою несдержанность… Куда все ушло? Приелось, что ли? Наверное, приелось, нельзя же питаться одними пряностями…»

Смысл постепенно становился ясен. Илону срочно отправляют в командировку (так уж Михаил и поверил насчет командировки с пятницы по утро понедельника), а ребенка ей оставить не с кем.

– Привози Олю сюда, – сказал Михаил, когда Илона сделала паузу для того, чтобы отдышаться, – девочка умная, найдет чем заняться, пока я работаю, а потом…

Договорить ему не дали.

– А потом – суп с котом! – взвизгнула Илона. – Я уже опоздала, пока тебе дозванивалась…

– В командировку пригласили другую? – ехидно осведомился Михаил, намеренно использовав глагол «пригласили» вместо «отправили».

Ловить Илону на лжи бесполезно – ни за что не признается, но дать понять, что он ей не верит, можно. Это у следователя или, например, у спасателя могут быть срочные командировки, но не у дизайнера. Тем более что Илона дизайном давно уже толком не занималась. Командировка, как же!

Михаил не имел ничего против того, чтобы бывшая жена поскорее устроила свою личную жизнь. Да же был за, не столько из альтруистических, сколько из эгоистических соображений. Устроит Илона личную жизнь, так, может, успокоится немного и перестанет донимать его. Или хотя бы станет донимать пореже. Это же невыносимо – уже на прием начала являться, концерты перед пациентами устраивать. Психоаналитикам такие «изюминки» не нужны, так всей клиентуры лишиться можно.

– Да! – рявкнула Илона. – Другую! Я пришла к тебе не унижаться…

Когда ее кто унижал? Ну, во всяком случае, не Михаил.

– …а сказать, что ты – негодяй! Ты сломал мою жизнь и сейчас методично втаптываешь в грязь то хорошее, что в ней осталось!..